Гай Норбан Флакк (консул 38 года до н. э.)

Гай Норбан Флакк

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Гай Норбан Флакк (лат. Gaius Norbanus Flaccus; I век до н. э.) — древнеримский военачальник и политический деятель, консул 38 года до н. э.

Гай Норбан был, вероятно, сыном упоминающегося под 83 годом до н. э. Гая Норбана и внуком консула 83 года до н. э. того же имени.

Первое упоминание Норбана относится к 43 году до н. э., когда он был претором и совместно с Луцием Сестием отчеканил серию золотых монет . В 42 году он принял активное участие в гражданской войне на стороне триумвиров: вместе с Луцием Децидием Саксой он возглавил восемь легионов и высадился на Балканах, а затем, пройдя по Via Egnacia через Македонию и Горную Фракию, занял стратегически важное Сапейское ущелье, преградив там путь армиям Брута и Кассия, только что переправившимся через Геллеспонт. Благодаря помощи одного из фракийских царей Брут смог обойти позиции Норбана и Саксы по пути, считавшемуся до этого непроходимым; тем пришлось отступить к Амфиполю. Здесь они разбили укреплённый лагерь и дождались подхода Марка Антония с основными силами. После разгрома республиканцев в Битве при Филиппах Норбан возглавил армию Октавиана на время болезни последнего.

В благодарность за свои заслуги перед триумвирами Норбан получил в 38 году до н. э. консульство, разделив его с Аппием Клавдием Пульхром. В 36 году он стал наместником Испании с проконсульской властью и находился там до 34 года до н. э. За успешные войны, о которых ничего не известно, он был удостоен по возвращении в Рим триумфа.

Вероятно, в 31 году Норбан стал наместником Азии. Его сыном был консул 24 года до н. э. того же имени.

Отрывок, характеризующий Гай Норбан Флакк (консул 38 года до н. э.)

– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы: