Петроний Арбитр

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гай Петроний Арбитр»)
Перейти к: навигация, поиск
Петроний Арбитр
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Петроний Арбитр (лат. Petronius Arbiter; род. ок. 14 — ум. 66, Кумы) — автор древнеримского романа «Сатирикон», обычно отождествляемый с сенатором Петронием, о котором писал Тацит.

Имя Петроний Арбитр названо во всех манускриптах романа. Его подтверждают позднейшие ссылки и отзывы, в которых, без сомнения, речь идёт об авторе «Сатирикона».





Античные свидетельства

  • Теренциан Мавр (II век н. э.) в своем сочинении «De metris» наделяет Петрония эпитетом disertus («красноречивый»; «искусный, сведущий») и, говоря об анакреонтических размерах, замечает, что их часто употреблял Петроний (в сохранившемся тексте Петрония анакреонтических размеров не встречается)
  • Макробий (конец IV — начало V в.) в комментариях ко «Сну Сципиона»[1] говорит о нём как о романисте, который, как и Апулей, описывал страдания влюбленных. При этом первенство здесь Макробий отдает Петронию.
  • Сидоний Аполлинарий (V век) упоминает Петрония в одном ряду с Цицероном, Титом Ливием и Вергилием, которых он называет eloquii[2]. Другие три стиха с упоминанием Петрония можно понимать в том смысле, что Петроний в латинском приапическом романе оказался на уровне греческих произведений того же рода[3].
  • Византийский писатель VI века Иоанн Лид называет его в числе сатириков: Турн, Ювенал, Петроний[4].

Все эти отзывы и упоминания, свидетельствуя об известности Петрония Арбитра в античности, не сообщают никаких сведений о его жизни.

Сенатор Петроний

Ещё в XVII веке было высказано мнение (Юст Липсий), что «Сатирикон» мог возникнуть только при Нероне, но приблизительно с конца XVIII века эта уверенность сменяется скептицизмом, а в XIX веке начинается активный пересмотр вопроса. Однако к концу XIX — началу XX века возобладало прежнее мнение, что роман — продукт эпохи Нерона и автор его — Петроний, описанный Тацитом. Эту точку зрения поддерживали издатель Петрония Ф. Бюхелер, такие крупные ученые, как Т. Моммзен, Г. Буассье. В энциклопедии Паули-Виссова (1937) решительно заявлено, что все попытки поместить Петрония в более раннее или позднее, чем эпоха Нерона, время не представляют уже никакого интереса.

Петроний у Тацита

Тацит сообщает о смерти Петрония вместе с другими представителями сенатской оппозиции: «В течение нескольких дней погибли один за другим Анней Мела, Аниций Цериал, Руфрий Криспин (итал.) и Гай Петроний, Мела и Криспин — римские всадники в сенаторском достоинстве»[5]. В так называемом Codex Mediceus Тацита здесь стоит ас Petronius. В связи с этим возникло предположение, что «ac» появилось по ошибке вместо «c» (сокращение от «Гай»). Многие издатели следуют этому чтению. Другие, ссылаясь на Плиния[6] и Плутарха[7], где упомянут консуляр Петроний с преноменом «Тит», ставят «Тит». В рукописях «Сатирикона» преномен отсутствует.

Затем Тацит пишет:
О Гае Петронии подобает рассказать немного подробнее. Дни он отдавал сну, ночи — выполнению светских обязанностей и удовольствиям жизни. И если других вознесло к славе усердие, то его — праздность. И все же его не считали распутником и расточителем, каковы в большинстве проживающие наследственное достояние, но видели в нём знатока роскоши. Его слова и поступки воспринимались как свидетельство присущего ему простодушия, и чем непринужденнее они были и чем явственней проступала в них какая-то особого рода небрежность, тем благосклоннее к ним относились. Впрочем, и как проконсул Вифинии, и позднее, будучи консулом, он выказал себя достаточно деятельным и способным справляться с возложенными на него поручениями. Возвратившись к порочной жизни или, быть может, лишь притворно предаваясь порокам, он был принят в тесный круг наиболее доверенных приближенных Нерона и сделался в нём законодателем изящного вкуса (arbiter elegantiae), так что Нерон стал считать приятным и исполненным пленительной роскоши только то, что было одобрено Петронием. Это вызвало в Тигеллине зависть, и он возненавидел его как своего соперника, и притом такого, который в науке наслаждений сильнее его. И вот Тигеллин обращается к жестокости принцепса, перед которою отступали все прочие его страсти, и вменяет в вину Петронию дружбу со Сцевином. Донос об этом поступает от подкупленного тем же Тигеллином раба Петрония; большую часть его челяди бросают в темницу, и он лишается возможности защищаться. Случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды. Вместе с тем, расставаясь с жизнью, он не торопился её оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки; разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов и избегал всего, чем мог бы способствовать прославлению непоколебимости своего духа. И от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души и мнений философов, но они пели ему шутливые песни и читали легкомысленные стихи. Иных из рабов он оделил своими щедротами, некоторых — плетьми. Затем он пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти. Даже в завещании в отличие от большинства осужденных он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы её нельзя было использовать в злонамеренных целях. Между тем Нерон, теряясь в догадках, каким образом стали известны подробности его изощренных ночных развлечений, вспоминает о небезызвестной благодаря браку с сенатором Силии, которую он сам принудил к соучастию в своих грязных любострастных забавах и которая к тому же была приятельницей Петрония. И вменив ей в вину, что она будто бы не умолчала о виденном и о том, что претерпела сама, он проникся к ней злобою и отправил её в изгнание.[8]

За и против

За

  • «Сатирикон» — роман о времени Нерона. Анекдоты, имена исторических персонажей относятся к этой эпохе.
  • Пародийные поэмы на Нерона («Взятие Трои») и Лукана («О гражданской войне») могли представлять интерес только для современников.
  • Петроний носит когномен «Арбитр», и консуляр Тацита был назван друзьями «elegantiae arbiter».

Против

  • В рассказе Тацита нет ничего, что указывало бы на «Сатирикон».
  • В главе LXX упомянуто manumissio per mensam (то есть предоставление рабу свободы через приглашение его к своему столу), которое вошло в силу позднее.

В литературе

  • Петроний — один из главных персонажей романа Генрика Сенкевича «Камо грядеши».
  • Петроний Арбитр и обстоятельства его ухода из жизни постоянно упоминаются героями «Реставрации обеда» Иржи Грошека.
  • Протагонист романа Вячеслава Ордынцева «Восьмой смертный грех» (2006, издательство «Эксмо»).
  • Петроний Арбитр — полное имя кота главного героя романа Роберта Хайнлайна «Дверь в лето».

Переводы

Русские переводы:

  • Петрония Арбитра Гражданская брань, поэма. / Пер. М. Муравьева. СПб., тип. Академии наук, 1774. 15 стр.
  • Пир Трималхиона Петрония. Первый римский роман. Издал Э. Ронталер. (на рус. и лат. яз.) Одесса, 1880. 148 стр.
  • Петроний Арбитр. На ужине у Тримальхиона. / Пер. И. Холодняка. М., тип. Лисснера и Гешеля, 1900
  • Петроний Арбитр. Сатирикон. / Пер. Н. Пояркова, вступ. ст. Н. Я. Абрамовича. М., "Заря", 1913. 174 стр.
  • Петроний Арбитр. Матрона из Эфеса. / Пер. Г. Гидони, предисл. Н. Гумилева. Пг., изд. Гидони, 1923 (репринт: М., 1990 г. 30 000 экз.)
  • Петроний Арбитр. Сатирикон. / Пер. [В. А. Амфитеатрова] под ред. Б. И. Ярхо. (Серия «Всемирная литература»). М.-Л., 1924. 256 стр. (репринт: М., 1990. 200 000 экз.)
    • переизд.: в серии «Библиотека всемирной литературы». М., Художественная литература, 1969.
    • переизд.: в серии «Библиотека юмора и сатиры». М., Правда, 1991.
  • Петроний. Сатирикон. / Пер. и комм. А. К. Гаврилова при участии Б. И. Ярхо и М. Л. Гаспарова. // Римская сатира. М., 1989. С. 129—238 и комм. на с. 465—500.

Другие переводы:

Напишите отзыв о статье "Петроний Арбитр"

Примечания

  1. I, 2, 8
  2. Carm., XXIII, 145 сл.
  3. Carm., XXIII, 155—158
  4. De magistrat., I, 41
  5. Анналы XVI, 17
  6. H. N., XXXVII, 8, 20
  7. de discr. amic. et adulat., 35
  8. Анналы XVI, 18-20

Литература

Ссылки

  • [samlib.ru/editors/s/salihow_m_z/satyruco.shtml Сатирикон. Латинский текст и перев. Гаврилов А., Гаспаров М., Ярхо Б.]. [www.webcitation.org/6CW7DaCMO Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  • [izbakurnog.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000010/st014.shtml Сатирикон, перев. Амфитеатров-Кадашев В., под ред. Ярхо Б.]. [www.webcitation.org/6CW7KJWPU Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  • [www.krugosvet.ru/articles/09/1000966/1000966a1.htm Энциклопедия Кругосвет](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20020705164413/www.krugosvet.ru/articles/09/1000966/1000966a1.htm Архивировано из первоисточника 5 июля 2002].
  • [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-6231.htm ЛЭ]. [www.webcitation.org/6CW7Q2cUR Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Петроний Арбитр

– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.