Симондс, Гай

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гай Симондс»)
Перейти к: навигация, поиск
Гай Грэнвилл Симондс
Guy Granville Simonds

Генерал-лейтенант Гай Симондс инспектирует 2-й канадский корпус в Меппене (Германия), 31 мая 1945 года.
Дата рождения

23 апреля 1903(1903-04-23)

Место рождения

Бери-Сент-Эдмундс (Англия)

Дата смерти

15 мая 1974(1974-05-15) (71 год)

Место смерти

Торонто (Канада)

Принадлежность

Великобритания Великобритания

Звание

генерал-лейтенант

Часть

Канада

Командовал

Начальник Генштаба
Первая канадская армия
Второй канадский корпус

Сражения/войны

Вторая мировая война:

Награды и премии
Генерал-лейтенант Гай Грэнвилл Симондс (англ. Guy Granville Simonds; 23 апреля 1903 — 15 мая 1974) — офицер канадской армии, командовавший 2-м канадским корпусом в течение Второй мировой войны. Являлся действующим командующим 1-й канадской армией, приведя союзные войска к победе в Сражении в устье Шельды в 1944. В 1951 году был назначен на должность начальника Генштаба — самая высокая должность в истории канадской армии.

Происхождение

Гай родился 23 апреля в Бери-Сент-Эдмундс, Англия[1].

Симондс происходил из семьи военных: его прадед участвовал в Ист-индской компании, дед был генерал-майором. Семья Симондсов имела связи с генералом Первой мировой войны Айвором Максе и лордом Милнером. По материнской линии, его прадед Уильям Истон был богатым коневодом из Вирджинии, а позже переехал в Англию. Элеанор Истон, его мать, была одной из пяти дочерей, четверо из которых вышли замуж за офицеров[2].

Его отец Сесил, майор, ушедший в отставку в конце 1911 года (когда Гаю было 9 лет) и переехавший со своей семьёй в Британскую Колумбию, устроился работать инспектором на железную дорогу. Планам Сесила, хотевшего открыть свою собственную фирму, не суждено было сбыться из-за требований пройти профессиональные экзамены. Выйдя на службу вновь в начале Первой мировой войны, Сесил был ранен в 1918 году и демобилизован в 1919-м в чине полковника. Семья провела военное время в съёмном доме в городе Виктория. Мать Гая продала семейное имущество, чтобы свести концы с концами. Гаю пришлось прекратить учёбу в школе в возрасте 14 лет, чтобы помогать семье. Существует мнение, что этот период без отца сделал его «одиночкой» и приучил полагаться только на самого себя[3].

У Симондса было двое братьев — Питер и Эрик и сестра Сисели. Эрик стал лётчиком-испытателем, погиб в июле 1937 года в Англии в авиакатастрофе. Сисели в течение войны работала секретаршей в адмиралтействе. Она и её дочь погибли при бомбардировке Фау-1 в июне 1944 года[4].

Источники

  1. [www.junobeach.org/e/3/can-pep-can-simonds-e.htm Lieutenant-General Guy G. Simonds]. Juno Beach Centre. Проверено 10 декабря 2011. [www.webcitation.org/693A42kEv Архивировано из первоисточника 10 июля 2012].
  2. Graham p9-15
  3. Graham p15
  4. Graham p42, p44

Напишите отзыв о статье "Симондс, Гай"

Отрывок, характеризующий Симондс, Гай



Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал: