Гай Сульпиций Галл (консул 166 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гай Сульпиций Галл
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Гай Сульпиций Галл (лат. Gaius Sulpicius Galus; II век до н. э.) — древнеримский военачальник и политический деятель из патрицианского рода Сульпициев, консул 166 года до н. э.





Происхождение

Гай Сульпиций был внуком консула 243 года до н. э. и, вероятно, сыном претора 211 года до н. э. того же имени.

Карьера

Свою военную службу Гай Сульпиций начал под командованием Луция Эмилия Павла (позже — Македонского), с которым его связывала дружба[1]: в 191—190 годах до н. э. в Дальней Испании, в 182 году — в Лигурии. После капитуляции племени ингавнов именно Галла Луций Эмилий отправил в Рим, чтобы сообщить о победе сенату[2].

В 169 году до н. э. Гай Сульпиций стал городским претором; в этом качестве он организовал игры в честь Аполлона, на которых Квинт Энний поставил свою трагедию «Фиест»[3]. В следующем году он в качестве военного трибуна второго легиона в войске Луция Эмилия Павла отправился в Македонию. Здесь, когда накануне решающего сражения при Пидне произошло лунное затмение, Гай Сульпиций объяснил испуганным воинам, что это явление имело исключительно естественные причины[1]; согласно другой версии традиции, Гай Сульпиций предсказал затмение и всё объяснил войску заранее[4][5][6]. В 167 году он командовал армией во время поездки Луция Эмилия по Греции[7].

В 166 году Гай Сульпиций стал консулом вместе с Марком Клавдием Марцеллом — одним из своих коллег по претуре. Вместе они победили лигуров и получили за это триумф[8].

В 164 году Гай Сульпиций совместно с Манием Сергием отправился в Грецию, чтобы урегулировать конфликт между Спартой и Мегалополем, а потом в Азию, чтобы там выяснить, не готовят ли Эвмен Пергамский и Антиох Эпифан союз против Рима. Согласно Полибию, при выполнении последней миссии Гай Сульпиций продемонстрировал свои легкомыслие и враждебность к Эвмену и совершил много ошибок[9].

Гай Сульпиций умер незадолго до 149 года до н. э.

Учёные занятия

Цицерон пишет, что Гай Сульпиций «глубже всех из римской знати изучил греческую литературу» и «во всём отличался тонким вкусом и любовью к красоте»[10]. Он написал труд по астрономии, прочтённый Варроном, но вскоре утерянный[6].

Семья

Гай Сульпиций потерял своего старшего сына[11], когда тот был в отроческом возрасте[12]. Своей первой жене он дал развод из-за того, что та стояла в дверях с непокрытой головой[13] (Плутарх пишет, что жена Сульпиция накинула плащ на голову[14], но это, вероятно, ошибка перевода[15]), а после этого женился во второй раз. У него родился ещё один сын, Квинт[16], оставшийся после смерти отца под опекой Сервия Сульпиция Гальбы[17][18].

Память

В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Гая Сульпиция кратеру на видимой стороне Луны.

Напишите отзыв о статье "Гай Сульпиций Галл (консул 166 года до н. э.)"

Примечания

  1. 1 2 Цицерон. О государстве I, 23.
  2. Тит Ливий. История Рима от основания города XL, 28, 8.
  3. Цицерон. Брут I, 78.
  4. Тит Ливий, XLIV, 37, 5 — 8.
  5. Фронтин. Стратагемы I, 12, 8.
  6. 1 2 Плиний Старший. Естественная история II, 53.
  7. Тит Ливий, XLV, 27, 6.
  8. Периохи к Титу Ливию, XLVI.
  9. Полибий. Всеобщая история XXXI, 10.
  10. Цицерон. Брут, 78.
  11. Цицерон. Письма к близким IV, 6, 1.
  12. Цицерон. О дружбе, 9.
  13. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения VI, 3, 10.
  14. Плутарх. Римские вопросы, 14.
  15. См.: Плутарх. Застольные беседы. Л., 1990. С. 480—481.
  16. Friedrich Münzer. Sulpicius 66 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft (RE). Band IV A,1, Stuttgart, 1931. S. 811.
  17. Цицерон. Брут, 90.
  18. Цицерон. Об ораторе I, 228.

Отрывок, характеризующий Гай Сульпиций Галл (консул 166 года до н. э.)

Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!