Гай Сульпиций Петик

Гай Сульпиций Петик лат. Gaius Sulpicius Peticus
военный трибун с консульской властью
380 год до н. э.
цензор
366 год до н. э.
консул
364, 361, 355, 353, 351 годы до н. э.
легат
362 год до н. э.
диктатор
358 год до н. э.
интеррекс
356, 352 годы до н. э.
Смерть:	IV век до н. э.
Род:	Сульпиции
Отец:	Марк Сульпиций

Гай Сульпиций Петик (лат. Gaius Sulpicius Peticus; V—IV века до н. э.) — древнеримский политический деятель и военачальник, военный трибун с консульской властью 380 года до н. э., цензор 366 года до н. э., пять раз избиравшийся консулом (364, 361, 355, 353 и 351 гг.) и один раз — диктатором (358 год до н. э.).

Происхождение

Гай Сульпиций принадлежал к старинному патрицианскому роду Сульпициев, происходившему, возможно, из Камерина. Первый Сульпиций из упоминающихся в источниках был консулом в 500 году до н. э., и в дальнейшем представители этого рода регулярно занимали высшие должности.

Консульские фасты называют преномены отца и деда Гая Сульпиция — Марк и Квинт; согласно родословной схеме, составленной Ф.Мюнцером (носящей, правда, во многом предположительный характер), дедом Петика мог быть Квинт Сульпиций Камерин Претекстат, консул 434 года до н. э. В этом случае его родными дядями могли быть трёхкратный военный трибун с консульской властью Сервий Сульпиций Руф и виновник поражения от галлов при Аллии Квинт Сульпиций Лонг, а двоюродным братом — четырёхкратный военный трибун с консульской властью Сервий Сульпиций Претекстат.

Гай Сульпиций был единственным представителем рода с когноменом Петик.

Биография

Во время трибуната Гая Сульпиция (380 год до н. э.) был назначен диктатор — Тит Квинкций Цинциннат Капитолин, победивший пренестинцев. Роль Петика в этих событиях неизвестна.

Дальнейшие карьерные успехи Гая Сульпиция начались сразу после принятия в 367 году до н. э. законов Лициния и Секстия, в значительной степени уравнявших плебеев и патрициев и восстановивших консулат. В 366 году Петик стал цензором; его коллегой был один из Постумиев, умерший уже в следующем году от чумы, так что Гаю Сульпицию пришлось сложить свои полномочия. Ф.Мюнцер предположил, что Гай Сульпиций был кандидатом от той части патрициата, которая была настроена дружелюбно по отношению к плебеям, и что поэтому смерть Постумия могла оказаться неслучайной: Петика могли принудить к досрочной отставке, убив его коллегу.

В том же году Гая Сульпиция выбрали консулом на следующий год — 364 до н. э. Ливий называет его коллегой Гая Лициния Столона; но согласно фастам это был Гай Лициний Кальв. «Ничего достопамятного за это время не произошло, если не считать лектистерния, устроенного для умиротворения богов в третий раз со времени основания Города». Эпидемия чумы продолжалась и в это консульство, и, чтобы умилостивить богов, были учреждены сценические игры.

В 362 году Гай Сульпиций принял участие в войне с герниками в качестве легата в войске одного из консулов, Луция Генуция Авентинена. В одном неудачном сражении Генуций погиб; Сульпиций возглавил успешную вылазку из лагеря и затем передал войско диктатору Аппию Клавдию. В этом же году его снова выбрали консулом.

Разные источники опять называют коллегой Петика или Гая Лициния Кальва или Гая Лициния Столона. Вместе консулы продолжили войну с герниками и взяли Ферентин. Позже в том же году был назначен диктатор; один из источников Ливия Лициний Макр утверждает, что диктатора назначил Гай Лициний, чтобы противодействовать намерению Петика добиться своего переизбрания, но Ливий подвергает это свидетельство сомнению.

Следующее упоминание Гая Сульпиция относится к 358 году до н. э., когда его назначили диктатором для войны со снова появившимися в Центральной Италии галлами. Эта война оказалась довольно затяжной, так как Гай Сульпиций не сразу решился на сражение. В конце концов он разгромил галлов и получил за это триумф; именно во время этой войны военный трибун Тит Манлий убил в единоборстве галла и снял с него ожерелье, за что получил агномен Торкват (Torquatus).

В 356 году Гай Сульпиций некоторое время был интеррексом — третьим из восьми, назначавшихся один за другим для проведения консульских выборов. В конце концов выбраны были, вопреки законам Лициния и Секстия, двое патрициев; одним из них стал Гай Сульпиций (в третий раз), другим — Марк Валерий Публикола. В год этого консульства Петик воевал или вместе с коллегой против тибуртинцев, или один с Тарквиниями.

В 353 году Сульпиций получил своё четвёртое консульство; его коллегой снова стал Марк Валерий. По жребию Петику досталась война с Тарквиниями. Позже, когда Цере выступил на стороне Тарквиний, командование в этой войне получил специально избранный диктатор.

Когда Гай Сульпиций во второй раз стал интеррексом (конец 352 года до н. э.), консулами снова были избраны два патриция, и снова одним из них оказался бывший интеррекс. Это было его пятое и последнее консульство. В этот год (351 до н. э.) Гай Сульпиций смог, наконец, принудить к миру Тарквинии. Больше он в источниках не упоминается.

Характеристика в источниках

Ливий называет Гая Сульпиция в числе других римских полководцев, «мужей великих», которые смогли бы противостоять Александру Македонскому в случае его вторжения в Италию, так как «любой из них был наделён таким же мужеством и умом, как и Александр».

Литература и источники

Источники

1. Аврелий Виктор. О знаменитых людях // Римские историки IV века. — М.: Росспэн, 1997. — С. 179—224. — ISBN 5-86004-072-5.
2. [ancientrome.ru/gosudar/capitol.htm Fasti Capitolini]. Сайт «История Древнего Рима». Проверено 27 октября 2015.
3. Евтропий. Бревиарий римской истории. — СПб., 2001. — 305 с. — ISBN 5-89329-345-2.
4. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М., 1989. — Т. 1. — 576 с. — ISBN 5-02-008995-8.

Литература

1. Broughton T. Magistrates of the Roman Republic. — N. Y., 1951. — Vol. I. — 600 p.
2. Münzer F. Sulpicius // RE. — 1931. — Т. II, 7. — С. 731-733.
3. Münzer F. Sulpicius 83 // RE. — 1931. — Т. II, 7. — С. 817-820.

Отрывок, характеризующий Гай Сульпиций Петик

Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.