Гай Юлий Цезарь Випсаниан
| Гай Юлий Цезарь Випсаниан | |
| GAIVS IVLIVS CAESAR VIPSANIANVS | |
 | |
| Бюст Гая Цезаря в музее в Карлсруэ | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Гай Випсаний Агриппа |
| Род деятельности: |
древнеримский военачальник, консул, один из наиболее вероятных наследников власти Августа |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
предп. Галлия |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: | |
| Мать: | |
| Супруга: | |
Гай Юлий Цезарь Випсаниан (лат. Gaius Iulius Caesar Vipsanian), урождённый Гай Випсаний Агриппа (лат. Gaius Vipsanius Agrippa), часто — Гай Цезарь (20 год до н. э. — 21 февраля 4) — внук и приёмный сын Октавиана Августа, консул 1 года, один из наиболее вероятных наследников власти Августа, римский военачальник.
Происхождение
Гай был первым ребёнком Марка Випсания Агриппы от его третьей жены, Юлии. Агриппа происходил из богатого плебейского рода Випсаниев. Юлия была единственной дочерью Октавиана Августа, первого римского императора, от его второй жены, Скрибонии. Юлия была патрицианкой, поскольку её отец, выходец из скромного плебейского рода Октавиев, был усыновлён Гаем Юлием Цезарем.
Кроме Гая, у пары было ещё четверо детей — Випсания Юлия Агриппина, Луций Випсаний Агриппа, Випсания Агриппина (Агриппина Старшая) и Марк Випсаний Агриппа Постум. Также у Агриппы были ещё две дочери от двух первых браков — Випсания Агриппина и Випсания Марцелла.
В 17 году до н. э. Август усыновил трёхлетнего Гая и новорождённого Луция под именами Гай Юлий Цезарь Випсаниан и Луций Юлий Цезарь Випсаниан соответственно[1].
Жизнеописание
После внезапной смерти Агриппы в 12 году до н. э. мать мальчиков, по настоянию императора, вышла замуж за его пасынка, Тиберия. Для того, чтобы этот брак состоялся, Тиберий был вынужден развестись со своей первой супругой, старшей дочерью Агриппы, Випсанией Агриппиной.
Август считал мальчиков, особенно старшего Гая, наиболее вероятными своими преемниками и готовил их к тому, что однажды им придётся принять всю полноту его власти. C 13 года до н. э. мальчики участвуют почти во всех официальных и праздничных церемониях вместе с Августом[2]. Уже в 8 году до н. э. двенадцатилений Гай сопровождал Тиберия в его походе против сигамбров[3].
В 6 году до н. э. был заранее назначен консулом на 1 год. В том же году был объявлен принцепсом молодежи и введён Августом в коллегию понтификов.
В 5 году до н. э. намного раньше возрастного ценза стал сенатором и получил право командовать римской конницей[4].
Во 2 году до н. э. женился на племяннице Тиберия — одиннадцатилетней Ливилле.
В 1 году до н. э. в ранге проконсула отправился на восток, в Армению, которую захватили парфяне. В провинции вступил в должность консула и принял командование армией. Под угрозой римских легионов парфяне добровольно покинули Армению. Во 2 году Гай встретился с парфянским царем Фраатом IV на острове на реке Евфрат, где был подписан мирный договор между Римом и Парфией. По этому договору Армения признавалось буферным государством между двумя империями.
Гай посадил на армянский трон мидянина Ариобарзана, однако вскоре тот погиб. В Армении началась смута, и тогда Гай двинул свои легионы против армян. Недалеко от Артагеры (крепость к северу от Аракса) был ранен копьём предателем Аддуем.
Рана оказалась серьёзной, и Гай сложил с себя все полномочия и отправился в Рим. В феврале 4 года он скончался в ликийском городе Лимира[5].
Со смертью Гая Август остался без наследников. Луций Цезарь умер в Галлии двумя годами ранее. Молва приписывала смерть братьев Випсанианов Ливии, которая добивалась передачи власти Августа своему сыну Тиберию. Так или иначе, за неимением других преемников[1] Августу ничего не оставалось, как усыновить в 4 году Тиберия под именем Тиберий Юлий Цезарь (лат. Tiberius Iulius Caesar). Август, в свою очередь, заставил Тиберия усыновить своего племянника, сына Друза от Антонии Младшей — восемнадцатилетнего Германика.
Напишите отзыв о статье "Гай Юлий Цезарь Випсаниан"
Примечания
- ↑ 1 2 Тацит. Анналы. I.3.
- ↑ Дион Кассий Римская история. — LIV, 26.
- ↑ Дион Кассий Римская история. — LV, 6.
- ↑ Светоний Божественный Август / Жизнь 12 Цезарей. — 26.
- ↑ Веллей Патеркул. Римская история. — II, 101, 102.
Отрывок, характеризующий Гай Юлий Цезарь Випсаниан
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
