Гай Юлий Юл (военный трибун 408 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гай Юлий Юл
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Гай Юлий Юл (лат. Gaius Iulius Iulus; умер в 392 году до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Юлиев, военный трибун с консульской властью 408 и 405 годов до н. э.

Согласно консульским фастам, Гай Юлий был сыном Спурия Юлия и внуком Вописка, консула 473 года до н. э.[1].

В 408 году до н. э. коллегами Гая Юлия по трибунату были Публий Корнелий Рутил Косс и Гай Сервилий Структ Агала. Перед лицом военных приготовлений вольсков и эквов сенат решил назначить диктатора; Юлий и Корнелий были очень уязвлены этим решением и оказали ему сопротивление, но безуспешно[2].

В 405 году Гай Юлий был одним из шести военных трибунов, начавших осаду Вейй[3].

В 393 году Гай Юлий стал цензором. Он умер уже год спустя, и это стало причиной для единственного в истории должности назначения цензора-суффекта — Марка Корнелия Малугинского[4].

Напишите отзыв о статье "Гай Юлий Юл (военный трибун 408 года до н. э.)"



Примечания

  1. Fasta Capitolini от 408 года до н. э.
  2. Тит Ливий. История Рима от основания Города IV, 56, 9.
  3. Тит Ливий IV, 61, 1.
  4. Тит Ливий V, 31, 6 — 7.

Отрывок, характеризующий Гай Юлий Юл (военный трибун 408 года до н. э.)

– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.