Гай (юрист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гай
лат. Gaius

Барельеф в зале заседаний Палаты представителей Конгресса США
Научная сфера:

Юриспруденция

Гай (лат. Gaius, II век) — один из наиболее влиятельных римских юристов. Жил при Адриане, Антонине Пие, Марке Аврелие и Луцие Вере, Коммоде[1]. Принадлежал к сабиньянской школе[2]. Император Валентиниан III признал его мнения наряду с суждениями Папиниана, Ульпиана, Модестина и Павла источником римского права, которым надлежало пользоваться судьям при вынесении решений.

Гай сочинил комментарий к Законам двенадцати таблиц (лат. Libri VI ad legem duodecim tabularum), трактат о преторском праве из двух частей (лат. Ad edictum urbicum, Ad edictum provinciale), Институции (лат. Institutiones, «наставления»), 15 книг комментариев к закону Юлия и Папия (лат. Libri XV ad legem Iuliam et Papiam), замечания к «Ius civile» Квинта Муция Сцеволы (лат. Libri ex Quinto Mucio) и учебник «Семь книг повседневных дел» (лат. VII libri rerum cottidianum). В Средние века институции Гая были известны только по их изложению у Боэция и в Бревиарии Алариха. Подлинный текст был обнаружен Нибуром в 1816 году в веронской библиотеке под сочинением св. Иеронима. Впервые Институции Гая были изданы Гешеном в 1820 году[3].





Личная жизнь

Точные даты рождения и смерти Гая неизвестны[1]. Однако предполагается, что он жил в промежутке 120—180 гг. н. э. Он идентифицировал себя как римлянина, однако из его имени известен лишь только преномен — Гай (Gaius)[4]. Моммзен предполагал, что такое своеобразное употребление имени произошло под влиянием греческой культуры, в которой было нормально употребление исключительно личного имени. Дернбург считал, что это объясняется теплыми отношениями между Гаем и его учениками. Пухта выдвинул предположение, что употребление одного лишь преномена объясняется низким происхождением Гая. Мерклин считал, что остальные части имени просто забылись, так как при цитировании работ юриста использовался только преномен. Гурлянд склонен согласится с Моммзеном и Дернбургом, так как Гай преподавал римское право не римлянам, а грекам.

О семейной жизни неизвестно ничего. Гай не занимал какой-либо государственной должности и не был практикующим юристом. По Моммзену, жил, скорее всего, в Трое. Дернбург, Крюгер и другие предполагали, что Гай жил в самом Риме.

Институции Гая.

Институции представляют собой систематическое изложение всего римского частного права, как цивильного, так и преторского. По мнению Покровского, сквозной идеей всех книг Институций служит принцип «Omne autem jus, quo utimur, vel ad personas pertinet vel ad res vel ad actiones» («Ведь все право, которым мы пользуемся, относится либо к лицам, либо к вещам, либо к искам»)[5].

В первой книге приводятся положения о свободных и рабах, о свободнорожденных и вольноотпущенниках и т. д. Она начинается с общих сведений о праве. Указываются различия между правом цивильным и правом народов. Перечисляются все источники римского частного права. Основная масса текста посвящена правовому положению людей, в частности, свободных, латинов, перегринов и рабов. Уделяется внимание делению в праве лиц на самовластных и подвластных, а также различиям в правовом положении подвластных лиц. Рассматриваются три вида частной власти — potestas, manus и mancipium. Разбираются правовые институты брака, отцовской власти, опеки и попечительства.

Во второй и третьей книгах говорится о различных видах вещей, о сделках вещного оборота, о наследовании и обязательствах. Рассматриваются такие категории вещей как res mancipi и res nec mancipi. Даются характеристики основных терминов, обозначавших собственность — dominium и proprietas. Сообщаются данные о так называемой «бонитарной собственности» и о duplex dominium. Говорится также о сервитутах и possessio. Изложение наследственного права начинается с наследования по завещанию (ex testamento). Последовательно описываются порядок цивильного завещания и преторского bonotum possessio, правила подназначения наследника (субституции) и необходимого наследования, завещательные отказы (легатов и фидеокомиссов), а также порядок наследования по закону. Именно здесь окончательно сформировано Гаем представление об агнатическом родстве. Далее Гаем осуществлен обзор положений об обязательствах (лат. obligatione). Он делит их по источникам: обязательства из контрактов и из деликтов. Здесь же — юридическая характеристика контрактов по четырём группам: реальным, вербальным, литтеральным и консенсуальным. Конец третьей книги посвящён обязательствам из деликтов: воровства, повреждения и уничтожения вещей по закону Аквилия.

В четвёртой книге рассматриваются виды исков (лат. actio), подробно описываются юридические средства защиты в гражданском процессе. Содержатся сведения о легисакционном процессе и о процессе per formula. Описываются всевозможные иски, используемые в процессе, в том числе известные виндикационный и негаторный, а также сведения об эксцепциях и интердиктах.

Институции Гая — единственный памятник полной древнеримской научной системы права и драгоценный источник сведений о состоянии римского права на ранних ступенях его развития.

Для римских юридических школ учебник Гая «Институции» служил образцовым пособием при изучении права: систематичность, краткость, ясность и точность изложения, сопровождаемого в трудных местах многочисленными пояснениями в виде примеров из судебной практики, чистота латинского языка и обилие исторических сведений — вот отличительные качества этого учебника. Система Гая, отличающаяся простотой и удобством в распределении материала, до распространения пандектной системы господствовала в изложении права в континентальной Европе (во Франции господствует до сих пор).

На Институции ссылаются многие юристы эпохи поздней Римской империи: Боэций, Присциан и др[3]. Институции используются в «Сопоставлении законов Моисеевых и римских» (лат. Collatio legum Mosaicarum et Romanarum), в бревиарии вестготского короля Алариха (лат. Lex Romana Visigothorum)[3]. Гаевы Институции послужили образцом и главным источником для составленного, по приказанию Юстиниана, официального учебника того же имени, вошедшего в Corpus juris civilis, причём многие пассажи из сочинения Гая были повторены дословно.

Источники

  1. 1 2 И. Гурлянд. [books.google.com/books?id=T4AGAwAAQBAJ Римский юрист Гай и его сочинения]. — Ярославль, 1893. — С. 2. — 163 с. — ISBN 9785458552103.
  2. И. Гурлянд. [books.google.com/books?id=T4AGAwAAQBAJ Римский юрист Гай и его сочинения]. — Ярославль, 1893. — С. 57-58. — 163 с. — ISBN 9785458552103.
  3. 1 2 3 Гай. Институции / Пер. с лат. Ф. Дыдынского. Под ред. В.А. Савельева, Л.Л. Кофанова.. — Москва: Юристъ, 1997. — С. 6. — 368 с. — ISBN 5-7357-0192-4.
  4. И. Гурлянд. [books.google.com/books?id=T4AGAwAAQBAJ Римский юрист Гай и его сочинения]. — Ярославль, 1893. — С. 4. — 163 с. — ISBN 9785458552103.
  5. [civil.consultant.ru/elib/books/25/page_26.html Покровский И.А. История римского права \ КонсультантПлюс: Классика Российского Права]. civil.consultant.ru. Проверено 28 сентября 2015.

Переводы

  • Институции Гая. / Текст и пер. Ф. Дыдынского. Варшава, 1892. XL, 540 стр.
  • Законы XII таблиц. Институции Гая. / Пер. Ф. Дыдынского. Дигесты Юстиниана. (Серия «Памятники римского права»). М.: Зерцало. 1997. 608 стр.
  • В серии «Collection Budé»: Gaius. Institutes. Texte établi et traduit par J. Reinach. XIX, 380 p.

Исследования

  • Гурлянд И. Я. Римский юрист Гай и его сочинения. Ярославль, 1894. 153 стр.

Напишите отзыв о статье "Гай (юрист)"

Ссылки

  • [oll.libertyfund.org/?option=com_staticxt&staticfile=show.php%3Ftitle=1154 Институции Гая] (англ.) (лат.)
  • [www.thelatinlibrary.com/gaius.html Латинский текст]
  • [ancientrome.ru/ius/source/gaius/index.htm Институции Гая]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Гай (юрист)

– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.