Гаккебуш, Михаил Михайлович
Михаил Михайлович Гаккебуш (1874—1929) — русский публицист. Брат Валентина и Любови Гаккебуш.
Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Сотрудничал в газете «Киевское слово», в 1904—1905 ггг. издавал и редактировал в Москве газету «Русская Правда». В начале 1905 г. газета была закрыта, и редактору предложено было уехать за границу. Вернувшись после 17 октября, Гаккебуш становится ближайшим сотрудником и членом редакции «Биржевых ведомостей». Отдельно напечатаны брошюры Гаккебуша «Максимилиан Робеспьер» (1898, под псевдонимом М.Кусторубов), «Мария Башкирцева и Нерон» (Москва, 1898), «Воскресший Лазарь» (Москва, 1905) и «Об автономии Польши» (Москва, 1906) — в двух последних речь шла о необходимости предоставления Польше автономии в рамках Российской империи.
Эмигрировал. В 1921 году выпустил в Берлине книгу с заглавием «На реках Вавилонских: заметки беженца» под псевдонимом «М. Горелов». В этой книге он писал в книге:
В 1917 году мужик снял маску… «Богоносец» выявил свои политические идеалы: он не признает никакой власти, не желает платить податей и не согласен давать рекрутов. остальное его не касается.
Архив М. М. Гаккебуша хранится в Институте русской литературы РАН [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1422].
Напишите отзыв о статье "Гаккебуш, Михаил Михайлович"
Отрывок, характеризующий Гаккебуш, Михаил Михайлович
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
