Галай, Николай Яковлевич

Николай Яковлевич Галай (родился в 1903 г. — умер в 1969 г.) — русский военный деятель, капитан, военный писатель, аналитик и публицист. Участник белого движения. После 1920 г. — в эмиграции.

Белогвардейский участник гражданской войны в России. Обучался в Николаевском инженерном училище. С 1919 в чине подпоручика служил в 3 дроздовской артиллерийской батарее. Во второй половине ноября 1920 вместе с остатками Белой армии эвакуировался из Крыма в Галлиполи. Затем перебрался в Болгарию, a оттуда во Францию. Работал таксистом в Париже.

В 1927 прошёл обучение на Высших Военно — Научных Курсах под руководством генерала Николая Головина. После его окончания, был назначен начальником кафедры истории и военного дела, преподавал там же.

Во второй половине 30-х годов был членом Русского национальный союза участников войны (РНСУВ). Подпоручик Галай являлся постоянными автором центрального печатного органа РНСУВ — газеты «Сигнал», выходившей два раза в месяц (1937—1940) под редакцией полковника Н. В. Пятницкого.

Во время Второй мировой войны служил в чине капитана комендантом немецкого учебного центра подготовки советских офицеров — военнопленных.

После 2 мировой войны поселился в Западной Германии. Состоял научным сотрудником Института по изучению СССР в Мюнхене. Одновременно был автором ряда публикаций в русском эмигрантском журнале «Часовой», а также — в западногерманских и американских военных журналах.

Ссылки

• [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:3ibIsOSm_ZAJ:vepepe.ru/publ/8-1-0-39+николай+галай&cd=9&hl=ru&ct=clnk&gl=ua&client=firefox-a&source=www.google.com.ua Вестник первопоходника. № 11 АВГУСТ 1962 г. Статья Н. Я. Галай «ГЕНЕРАЛ А. В. ТУРКУЛ».]
• [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:Djvg7SKZww8J:artofwar.ru/k/kamenew_anatolij_iwanowich/pamjatnyeoficerskieimena.shtml+Николай+Яковлевич+Галай&cd=4&hl=ru&ct=clnk&gl=ua&client=firefox-a&source=www.google.com.ua Каменев А. И. Памятные офицерские имена]

Отрывок, характеризующий Галай, Николай Яковлевич

– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.