Галактическая Империя

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Организация «Звёздных войн» Галактическая Империя англ. Galactic Empire
Столица:	Корусант
Дата основания:	19 ДБЯ
Дата ликвидаций:	4 ПБЯ
Император:	Шив Палпатин
Верховный главнокомандующий:	Дарт Вейдер
Язык:	Основной галактический
Форма правления:	Автократия

Галактическая Империя, также известная как Новый порядок или Новый порядок Палпатина, — вымышленное галактическое государство из Вселенной Звёздных войн. Было создано Верховным канцлером Палпатином взамен Галактической Республики.

Республика, существование которой продолжалось 25000 лет, исчезла после периода политического хаоса и опустошительных Войн клонов. После победы над генералом Гривусом в Битве на Утапау во время расправы с лидерами Конфедерации независимых систем, учинённой Дартом Вейдером, Верховный канцлер Палппатин объявил себя Императором Галактики и преобразовал Галактическую Республику в Галактическую Империю.

История

Происхождение

Можно считать, что Империя началась с тайного стремления сенатора Палпатина с планеты Набу, чьим вторым лицом был лорд ситхов Дарт Сидиус. Используя Торговую федерацию для блокады Набу, он направлял развитие кризиса и манипулировал королевой Амидалой, чтобы спровоцировать вотум недоверия Верховному канцлеру Валоруму и в результате самому стать Канцлером. Когда его ученик Дарт Мол погиб на Набу от руки Оби-Вана Кеноби, Сидиус взял в ученики бывшего джедая графа Дуку. Граф Дуку присоединился к Торговой федерации, возглавляемой вице-королём Нутом Ганреем, и другим представителям Конфедерации независимых систем. Эти сепаратисты развязали войну с Галактической Республикой. Конфликт получил название «Войны клонов», поскольку со стороны Республики в ней участвовали солдаты-клоны.

Палпатин оказался умелым и эффективным руководителем, быстро избавившим Сенат от коррупции. Его власть в результате Войны клонов значительно возросла, поскольку Сенат с готовностью предоставлял Канцлеру всё больше и больше чрезвычайных полномочий. Наконец Сенат потерял почти всю власть и стал немногим более, чем формальностью, которую нужно было преодолевать Палпатину для проведения своих законов. Но Сенат всё ещё сохранял символический статус; Канцлер Палпатин по-прежнему прикрывался пышными и церемонными обращениями к Сенату, но его власть выражалась в контроле над тысячами сенаторов, вовлечённых в сети его собственной коррупции. Когда сам Палпатин раскрыл Энакину Скайуокеру свою вторую личину Дарта Сидиуса, то Энакин уведомил об этом мастера-джедая Мейса Винду. Отряд джедаев, ведомый самим Винду, попытался арестовать Канцлера. После недолгой схватки Палпатин, казалось бы, был повержен, но подоспевший Скайуокер потребовал от Винду не убивать лорда ситхов. В глубоком замешательстве, Скайуокер, тем не менее, помог Палпатину убить Винду, и таким образом стал новым учеником Императора, Дартом Вейдером. После этого Палпатин отправился осуществлять Великую чистку джедаев, известную также как приказ №66, в результате которой погибли тысячи джедаев, а Дарт Вейдер уничтожил Вице-короля Нута Ганрея и остальных сепаратистов, собравшихся на огнедышащей планете Мустафар. Так закончились Войны клонов.

Многие граждане новообразованной Империи с воодушевлением поддержали идеи, изложенные в Декларации Нового порядка. Многие сенаторы всем сердцем поддержали новое государство, и лишь небольшое число осторожных сенаторов предпочли ждать и наблюдать, как новое правительство будет решать государственные задачи. А оно обещало заменить неустойчивость — силой, хаос — порядком и неопределённость — решительностью. Теперь можно утверждать, что основы Империи были заложены ещё в бытность Палпатина Верховным канцлером, тогда же были устранены и все угрозы. Таким образом, переход от Республики к Империи был относительно гладким.

Важно подчеркнуть, что не всем сенаторам нравилось то, что происходило. Фактически, «Петиция 2000» должна была донести опасения этих сенаторов до Палпатина. Первыми петицию подписали Бейл Органа, Мон Мотма и Падме Амидала. Когда Палпатин развеял все сомнения в своих истинных целях, это стало одной из причин, приведших к созданию Органой и Мотмой Альянса за восстановление Республики.

Империализация

С появлением империи все институты старой Республики были разогнаны или изменились до неузнаваемости. Была проведена масса переименований, чтобы восславить Императора: Сектор Корусант стал Имперским сектором, сам Корусант — Имперским Центром, Галактик-сити — Империал-сити. Галактический Сенат превратился в Имперский Сенат, Великая армия республики в Имперскую армию, а Республиканский флот — в Имперский флот. Четыре дряхлых разведывательных агентства Республики объединились в одну Имперскую разведку с бывшим директором SBI Армандом Исардом во главе. Дворец Республики был перестроен и расширен, став Имперским дворцом, затмевающим остальные здания Имперского Центра. Бывшая Комиссия по защите Республики (КОМПОЗР) была переименована в Комиссию по охране Нового порядка (КОМПОНП). В течение нескольких дней лишь горстка названий напоминала жителям о Республике.

В течение первых лет Империи Галактика пережила величайшее военное строительство в истории. Для более эффективного управления секторами и регионами Империи был создан Совет моффов. Народная поддержка политики Палпатинской администрации была высокой.

Хотя попытки установления тоталитарного режима оставались слабыми, власть постоянно укреплялась до перелома в 4 ПБЯ.

Тёмные времена

Император чувствовал угрозу Новому порядку со стороны уважаемых каамаси, и потому отдал приказ атаковать их планету Каамас. Отряд ботанских диверсантов вывели из строя генераторы защитного поля, сделав планету уязвимой для орбитальной бомбардировки. Во время этой атаки некогда прекрасный мир был превращен в отравленную пустыню. Мирные каамаси рассеялись по Галактике. В 18 ДБЯ Император создал похожее на астероид супероружие «Глаз императора», чтобы с его помощью уничтожить джедайский анклав на Белсависе. Но смертельное оружие было обезврежено двумя рыцарями-джедаями, и джедаи на Белсависе смогли спастись.

Примерно в то же время начались протесты против тирании Галактической Империи на Гормане в Секторе Серн. Флагман Уилхуффа Таркина был блокирован мирными протестантами, которые расположились на посадочной площадке и отказывались уходить, мешая приземлению. По подразумеваемому разрешению Палпатина, Таркин посадил корабль прямо на протестующих, многих ранив и убив. Это было названо Горманской резней. Инцидент стал поводом для создания Альянса за восстановление республики.

Многие джедаи также сопротивлялись режиму Палпатина. Оли Старстоун и группа переживших Приказ 66 джедаев вместе с Роаном Шрайном попытались восстановить Совет джедаев, но безуспешно. Группа полетела на Кашиик искать других выживших джедаев, но в результате начала массированный захват планеты. Дарт Вейдер убил Роана Шрайна и остальных джедаев. Бывший среди них вуки по имени Чубакка сбежал в город, чтобы найти свою семью. Ферус Олин вместе с друзьями, среди которых был мастер-джедай Солас, устроили немало беспорядков на имперских планетах, включая восстание на Белласе, два проникновения в Храм джедаев на Корусанте и уничтожение имперского гарнизона и оружейного центра на Набу. На Кесселе группа джедаев, включая мастера Тсуя Чоя и рыцаря-джедая Бултар Суон, попытались заманить в ловушку и убить Дарта Вейдера. Все они были убиты, а Вейдер получил повреждения своего костюма.

В 1 ДБЯ Император и Вейдер стали целью покушения группы имперских офицеров во главе с гранд-моффом Трахтой. Трахта считал ситхов древней глупостью и полагал, что управление Империей не должно основываться на культе двух человек. По плану отряд подготовленных штурмовиков, подчиняющихся только заговорщикам, должен был уничтожить двух лордов ситхов. Однако заговор провалился из-за внутренних разногласий.

Сопротивление господству Империи

Когда истинная сущность Империи стала понятной, три наиболее влиятельных сенатора: Бейл Органа от Алдераана, Гарм Бел Иблис от Кореллии и Мон Мотма от Чандрилы — организовали тайную встречу и подписали Кореллианское соглашение. Был официально создан Альянс за восстановление Республики, более известный как мятежники. Однако угроза мятежников позволила Палпатину поддержать Доктрину Таркина: «править не силой, а страхом перед силой». Незадолго до Битвы у Явина Палпатин ввёл в государстве чрезвычайное положение и распустил Имперский Сенат. Так исчез последний орган, представлявший ценности и идеалы Республики.

Ключевым инструментом внедрения Доктрины должна была стать Звезда смерти — космическая станция размером с небольшую планету, обладавшая достаточной огневой мощью, чтобы уничтожить целый мир одним залпом мощного суперлазера. Тогда как многие планеты могли иметь защитные экраны, способные отразить практически любую обычную атаку, ничто не способно было сопротивляться этому ужасному оружию. Оно было уничтожено в Битве у Явина, что стало первой космической победой Альянса повстанцев.

Армия повстанцев была силами освобождения, стремившимися уничтожить Империю, возродить Галактическую Республику и принести мир и справедливость на истерзанные имперским гнетом планеты. Эта цель была номинально (и по существу) достигнута со смертью Палпатина и Дарта Вейдера, а также с уничтожением второй Звезды смерти в Битве у Эндора.

Раздробление Империи

Империя была слишком большая, чтобы пасть с одного удара; ещё примерно десять лет Повстанцы (вскоре переименованные в Альянс свободных планет), а затем — Новая Республика, освобождали Галактику от бывших имперцев, объявивших о своей независимости, и всё ещё сохраняющих верность Империи командиров, таких как Митт’рау’нуруодо/Траун и Исанн Айсард.

Сразу после поражения Империи в Битве у Эндора власть получил Главный визирь Сэт Пестаж. Однако ему не хватило личных управленческих качеств и знания Силы, которыми обладали Император Палпатин и Дарт Вейдер, чтобы сохранить целостность Империи. Адмирал Харсск стал первым, но не последним, имперцем, который объявил себя независимым диктатором и создал собственную мини-империю. Его примеру последовали адмирал Терадок, военачальник Зиндж и генерал Делвардус, и это лишь малый список.

Сэт Пестаж смог удерживать трон лишь недолгие шесть месяцев, прежде чем был смещен Имперским советом, состоящим из трех трибунов. Имперский совет действовал по указке директора Имперской разведки Исанн Айсард, и его правление прекратилось жестоким образом при непосредственном участии Айсард.

Исанн Айсард смогла сохранять Империю и оказывать сопротивление агрессивным диктаторам, а также Триокулусу и лже-Каданну, также претендовавшим на трон, в течение двух лет, пока контроль над Имперским Центром не был ей утерян. Когда Исанн Айсард почувствовала, что упускает власть над Империей, она потребовала от своих ученых разработать биологический вирус, опасный только для инопланетян, который позднее был выпущен на Корусанте. Когда Корусант пал под натиском Повстанцев, ведомых эскадрильей «Бродяги», им пришлось столкнуться с эпидемией, доставившей немало хлопот новому государству. С потерей Корусанта распад Империи возобновился, и вскоре единственными серьёзными имперскими силами в Галактике остались только силы под командованием имперских военачальников: Айсард, Даалы, Хетрира, Десанна, Галака Файара и Зинджа.

Осколки Империи и Новая Республика впервые оказались по одну сторону баррикад. Оба государства считали опаснейшей угрозой диктатора Зинджа. Зиндж попал под давление обеих сторон, но только совместные действия адмирала Рогрисса и генерала Соло позволили одолеть Зинджа.

Временный альянс после этого распался, и между Империей и Новой Республикой продолжились столкновения за власть над остатками владений Зинджа. Новая Республика наносила Империи удар за ударом, выигрывая одно сражение за другим и окончательно доказав своё превосходство, выбив из Куата, огромного мира по производству кораблей. Поражения Империи продолжались до возвращения гранд-адмирала Трауна.

Гранд-адмирал Траун был военным гением. Ему единственному из не принадлежащих к человеческой расе удалось дослужиться до высшего звания в Имперском флоте и остаться последним гранд-адмиралом. За кампанию гранд-адмирала Трауна удалось возвратить в лоно Империи половину Галактики, но всё закончилось, когда Траун был предательски убит собственным телохранителем. Капитан Гилад Пеллеон, заместитель Трауна, понимал пределы собственных возможностей и скомандовал отступление.

Новая Республика немедленно воспользовалась вакуумом власти у имперцев и избавилась от возможных угроз в виде оставшихся мелких диктаторов. Под предлогом преследования имперцев, обвиняемых в различных преступлениях, Новая Республика начала войну против принц-адмирала Креннеля. Несмотря на нового союзника Креннеля — клона Исанн Айсард, и плану настоящей Айсард вернуть себе звёздный суперразрушитель, Новая Республика одержала победу и продолжила развивать успех, оставив слабозащищёнными Центральные Миры.

В 10 ПБЯ несколько имперских диктаторов, вдохновленные тем, чего гранд-адмирал Траун смог достичь ограниченными силами за столь короткое время, согласились организовать под командованием Имперского совета атаку на Центральные Миры. Силы недавно образовавшейся Новой Республики не шли в сравнение с мощью вновь объединенной Империи, и после короткой и решающей кампании Империя освободила Имперский Центр в Четвёртой битве за Корусант.

Однако после возвращения Корусанта Совет решил, что пришло время избрать нового Галактического Императора. Многие адмиралы, генералы и моффы не согласились, и вскоре на Корусанте разгорелся вооруженный конфликт между различными группировками. Часть планеты превратилась в руины, и противостояние прекратилось лишь тогда, когда через семь лет после взятия Корусанта Император Палпатин объявил о своем возвращении. Большинство солдат и офицеров вернулись к выполнению своих обязанностей, но некоторые немногие из диктаторов изменили присяге, а другие бежали, спасая свои жизни.

Возвращение Палпатина

После смерти Трауна у Империи появился новый лидер — клон самого Палпатина. Дух мёртвого деспота, покинувший его тело у Эндора, вселился в клона и начал восстанавливать Империю, чтобы через шесть лет набрать силу и в очередной раз бросить вызов Новой Республике. Клон Палпатина собрал лояльные войска и многих независимых диктаторов в единую силу, штаб которой расположился на планете Бисс в Центре. Серия крупных сражений и новое супероружие почти привели к победе над Новой Республикой, но окончательное поражение потерпела всё же Империя.

Трансформация

Вследствие смерти воскрешённого императора Империя начала стремительно распадаться. Её не стало во время правления Зандела Каривуса, но это не было концом борьбы. Чуть позже адмирал Даала казнила тринадцать самых сильных в военном отношении диктаторов и поставила их войска под флаг Империи. Это новое государство, часто называемое Осколок Империи, вскоре потерпело первое поражение, и Даала передала бразды правления Гиладу Пеллеону.

Ещё несколько неудач имели место в последующие годы, заставив Осколок Империи переместиться в захолустные сектора Внешнего Кольца. Понимая, что поражение неизбежно, Пеллеон посчитал возможным просить мира. Когда мирное соглашение с Новой республикой было подписано, Осколок Империи вступил в период стабильности, которой ничто не мешало до Войны с юужан-вонгами, во время которой Осколок Империи стал союзником Новой Республики и её государства-преемника, Галактической Федерации Свободных Альянсов в борьбе с захватчиками.

Возвращение могущества

Между 44 и 130 ПБЯ Империя Фела, так теперь назывался Осколок, стала приобретать больший контроль над Галактикой. В течение этого времени Галактический Альянс начал Проект «Оссус», эксперимент по терраформингу с использованием технологий юужань-вонгов. Первоначальный эффект оказался превосходен, но из-за вмешательства враждебных сил (как впоследствии оказалось, из-за ситхов) дальнейшие опыты привели к появлению болезненных опухолей на коже жителей планеты.

Разозлённый подобным исходом, растущая Империя разорвала Анаксианский договор и вступила в войну с Альянсом. В конечном счете Империя взяла Корусант и получила контроль над остальной Галактикой. На тот момент её возглавляли императоры династии Фелов, но затем контроль над Империей получил и переименовал её в честь себя Дарт Крайт, лидер Нового Ордена ситхов. Однако, все ещё оставались имперцы, верные Фелу.

Спустя семь лет Империя в изгнании решила заключить союз с Осколком Галактического Альянса в надежде свергнуть Империю ситхов. Год спустя они это сделали, и война закончилась, но Империя в изгнании также пала, таким образом, наконец, закончив 157-летний Новый Порядок. Триумвират Галактической Федерации стал новой галактической властью. Ситхам, хотя разделенным, удалось сбежать с Корусанта, и они продолжили сражаться с Галактикой.

Государство и политика

Император Палпатин обладал в Империи абсолютной властью. Верховный визирь Сейт Пестаж был главой правительства и занимался текущими делами до Битвы у Эндора. Дарт Вейдер занимал посты Верховного главнокомандующего Имперскими войсками и Военного исполнителя. Двумя советниками Императора Палпатина являлись Янус Гриятус и Сим Алу, сопровождавшие императора при посещении Звезды смерти II. Палпатин пользовался услугами личной организации агентов — Рук Императора, одной из них была Мара Джейд/Скайуокер. После Императора реальная власть была сосредоточена в руках гранд-моффов, одним из которых был Уилхуфф Таркин, и губернаторам регионов, которые в конце концов стали управлять вверенными территориями напрямую.

На самом деле, Галактическая Империя была ещё более децентрализованной, чем Галактическая Республика. Системы были объединены в сектора, а сектора — в сверхсектора. Ими управляли моффы и гранд-моффы, чья власть распространялась на регионы Галактики. В этом было отличие от структуры Галактической Республики, которая давала сенаторам контроль над их секторами.

Власть опиралась на использование политики устрашения в форме Доктрины Таркина, названной по имени гранд-моффа Уилхаффа Таркина. Доктрина предлагала подавлять инакомыслие страхом силы, а не использованием силы. Примером её использования стала Горманская резня. Оправданием Доктрины Таркина была слишком высокая цена и непрактичность использования чистого террора в виде миллиардов и миллиардов единиц живой силы и техники для поддержания порядка. Инструментом для применения доктрины стали Имперские войска: штурмовики, мощный флот устрашающих кораблей, вроде звёздных разрушителей, и боевые машины, вроде AT-AT — призванные вселять во врагов страх, при необходимости уничтожая. Вершиной этой политики стала постройка Звезды смерти, космической станции, способной уничтожить целую планету.

Даже мирные выступления против политики Империи пресекались с использованием грубой силы, часто приводя к жертвам и увечьям среди тысяч жителей, как случилось во время Горманской резни. Планеты Империи больше не имели права голоса и удерживались в рамках дозволенного боязнью силы. Разочарованные сенаторы, безуспешно пытавшиеся использовать законные средства и проверенную временем систему сдержек и противовесов, теперь искали путь к устранению режима Палпатина через восстание.

Экономика

Галактическая Империя имела сложную и разнообразную экономику. После Войн клонов в Империи начался процесс стабилизации и роста экономики. Хотя в Эпоху Империи значительно возросли государственный контроль и централизация экономических процессов, это мало повлияло на экономику, что проявилось в практическом отсутствии инфляции.

Империализация Торговой федерации Галактической Империей создала пустоту, вскоре заполненную контрабандистами, старавшимися удовлетворить высокий спрос на транспортные услуги, созданный политикой Империи. Контрабандисты процветали в Эпоху Империи в качестве независимых перевозчиков и в составе крупных организаций, вроде Шорша Кар’даса, Квелев Таппер, Тейлона Каррде или Бастера Террика.

После распада Империи, проигравшей Битву у Эндора, появилось множество различных денежных единиц, и курс обмена изменялся в широком диапазоне. В то время кредит обеспечивался несметными богатствами планеты Муунилинст.

Общество и культура

Культура Галактической Империи отличается аскетичностью и минимализмом. Эта эстетика поддерживалась по всей галактике Комиссией по сохранению нового порядка — КОСНОП. За короткий период своего существования Империя не отметилась грубым подавлением искусств, поскольку в первую очередь интересовалась военным и политическим доминированием. Но воздействие Нового порядка оставило свои следы в искусстве имперского периода.

Имперский Новый порядок, за редким исключением, подчеркивал превосходство людей над другими расами, вроде вуки, мон каламари и луррийцев, позволяя использовать их в качестве рабов. Законы, запрещающие рабство, были отменены, и рабство получило законодательную поддержку. В результате подавляющее большинство официальных постов заняли люди, хотя крайне редко случались исключения: например, Митт’рау’нуруодо (более известный под именем Траун) — чисс по происхождению, и единственный не-человек, сумевший в Имперской армии дослужиться до звания Гранд-адмирала. Также среди гражданских и военных служащих был высок уровень мужского шовинизма. Исключения — Йсанне Исард, адмирал Натаси Даала и Тессала Корве. Иногда можно услышать возражение, что, хотя ксенофобия, бесспорно, была присуща Империи, это не относилось лично к Императору. Есть мнение, что ксенофобами были советники и судьи, занимавшиеся текущими делами Империи, и применявшие принцип «превосходства культуры людей», исходя из собственных убеждений.

Вооружённые силы

Имперские вооружённые силы — военная составляющая Галактической Империи. Их предназначение — выполнение боевых заданий по всей Галактике, а также поддержание порядка на имперских планетах. Поскольку имперский Новый порядок основывался на страхе силы, имперские войска играли в государстве очень важную роль. В таких условиях военные могли нарушать субординацию, и напряжённость в отношениях адмиралов с гражданскими ведомствами существовала на протяжении всего имперского периода, потребовав введения должности офицера по политической части, относящегося к Имперской службе безопасности.

В ранние годы Империи большинство штурмовиков были клонами, оставшимися после Войны клонов. Однако с середины периода существования Империи около половины личного состава уже составляли призванные на службу люди. Возможно, это была мера, вызванная нехваткой финансов и времени, поскольку для выращивания клонов требовалось и то, и другое в значительных количествах. Новобранцы проходили тренировки в основном на Кариде, где их ожидал суровый курс подготовки. Во время правления гранд-адмирала Трауна штурмовиками снова стали исключительно клоны, оказавшиеся главной составляющей силой Остатков Империи.

Астрография

Территория Галактической Империи в момент наивысшего расцвета состояла из более чем миллиона миров и 60 миллионов колоний, протекторатов и владений по всей Галактике, протянувшихся от границ Центра до Дикого космоса.

Первоначальное название столицы Империи — Корусант, однако планета была переименована в Имперский Центр. Мало кто, кроме правящих кругов Империи пользовался новым именем, и после захвата планеты Новой республикой ей было возвращено прежнее название.

За кулисами

Некоторые источники усматривают параллели между Галактической Республикой и возникшей на её основе Галактической Империей с одной стороны и историей Древнего Рима — с другой. Имеются также сходства с реорганизацией Первой французской республики в Первую французскую империю Наполеоном Бонапартом. Также перерождение Республики в Империю сравнивается с определёнными эпизодами новейшей истории США.

Некоторые считают, что приход к власти Палпатина (что, в свою очередь, привело к возникновению Галактической Империи взамен Старой Республики) аналогичен приходу Адольфа Гитлера в Германии; став канцлером, он получил «чрезвычайные полномочия», как и Канцлер Палпатин. Также Палпатина сравнивают с Октавианом — ставшим Августом, первым римским императором, и Наполеоном Бонапартом, который пришёл к власти во Франции.

Аналогии и культурное влияние

Профессор теоретической физики, один из создателей теории струн, Митио Каку относит Галактическую Империю из саги «Звёздных войн» к цивилизации высшего, третьего, типа по шкале Кардашева, причём, согласно его прогнозу, земная цивилизация достигнет уровня первого типа развития уже к XXII веку, а уровня Галактической Империи через 2,5-5 тысяч лет.

Литература

• Stephen J. Sansweet, Star Wars Encyclopedia. New York: Del Rey, 1998, ISBN 0-345-40227-8
• Mary Henderson. Star Wars: The Magic of Myth. New York, USA: Bantam Spectra, 1997.
• Empire Star Wars 20th Anniversary bonus mag
• Star Wars: The Complete Visual Dictionary

Ссылки

• [www.galacticempiredatabank.com Galactic Empire Data Bank]
• [imperial-center.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=65:coruscantian&catid=41:8&Itemid=68 Проект Star Wars — Imperial Center — Галактическая Империя]
• Галактическая Империя (рус.) на Вукипедии: Вики о Звёздных Войнах

Отрывок, характеризующий Галактическая Империя

– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.