Галгоци, Эржебет

Эржебет Галгоци
Galgóczi Erzsébet
Дата рождения:	27 августа 1930(1930-08-27)
Место рождения:	Менфёчанак
Дата смерти:	20 мая 1989(1989-05-20) (58 лет)
Направление:	соцреализм
Язык произведений:	венгерский
Премии:	премия А. Йожефа

Эржебет Галгоци (венг. Galgóczi Erzsébet; 27 августа 1930, Менфёчанак, Венгрия — 20 мая 1989) — венгерская писательница и журналист.

Биография

Родилась в большой крестьянской семье в деревне Менфёчанак (венг. Ménfőcsanaki) и была седьмым ребёнком из восьми детей. С 1941 по 1945 училась в средней школе в городе Дьёр. После школы собиралась поступать в Академию театрального искусства и кинематографии (венг. Színház- és Filmművészeti Egyetem) в Будапеште. Однако родители были против. Она поступает токарем на Машиностроительный завод Raba. В 1950 году она всё-таки поступила на сценарный факультет Академии театрального искусства и кинематографии, который окончила в 1955 году.

Своё первое произведение она написала в двадцатилетнем возрасте — рассказ «На сто процентов» (венг. Száz százalék).

Прозу Галгоци часто называют «крестьянской», поскольку основным местом действия её произведений является именно деревня, а её обитатели — действующие лица. Поначалу проза Галцони отражала дух социалистического реализма. Однако со временем соцреализм её произведений трансформировался в гуманизм. Рассказы Галгоци — трогательные и грустные истории о жизни крестьян в эпоху коллективизации сельского хозяйства, когда политические изменения часто несли негативные социальные последствия для жизни провинции. Изображая столкновение социалистической модернизации, сторонницей которой она выступала, с косностью и рутиной традиционной сельской жизни, ратовала за гуманную политику в отношении крестьянства.

Некоторые произведения писательницы, написанные ею во второй половине жизни, подпадали под политическую цензуру, поскольку открыто рассказывали о том, что скрывали власти. Огромное влияние на творчество писательницы оказала венгерская революция 1956 года.

В 1970-х годах Галгоци открыто призналась в лесбиянстве. Её наиболее известные произведения были написаны уже в поздний творческий период: «Törvényen belül» (рус. По уставу, 1980) и «Vidravas» (1984). В основе этих повестей лежит конфликт из частной жизни самой писательницы: конфликт между крестьянским происхождением и осознанием своей лесбийской сексуальности.

Э. Галгоци умерла 20 мая 1989 года в родительском доме в деревне Менфёчанак от сердечной недостаточности, однако по другим источникам писательница покончила собой путём передозировки лекарств.

Библиография

• 1953 — «Гостинцы из дому» (сборник рассказов)
• 1961 — «Там тоже — только снег» (сборник рассказов)
• 1961 — «На полпути» (роман; русский перевод — М., «Прогресс», 1973)
• 1965 — «Пять ступенек наверх» (сборник новелл)
• 1966 — «Беспощадные лучи» (сборник избранных репортажей, очерков, социографических исследований)
• 1969 — «Уж лучше пусть больно» (сборник рассказов и повестей)
• 1975 — «Доказательств нет» (рассказы)
• 1978 — «Нож — рядом» (новеллы)
• 1978 — «Последняя льдина» (пьесы для радио)
• 1980 — «Церковь святого Христофора» (повесть)
• 1983 — «Вдова села»

Экранизации

В 1982 году на экраны вышла драма «Глядя друг на друга» (в ином переводе «Другой путь») режиссёра Кароя Макка. В основу картины легли рассказы Э. Галгоци «Паутина», «Уж лучше пусть больно», «Социализм под камышовыми крышами». Фильм получил множество премий, в том числе в двух номинациях на Каннском кинофестивале в 1982 году.

Эржебет Галгоци написала несколько сценариев для телевизионных постановок.

Отрывок, характеризующий Галгоци, Эржебет

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.