Галдан-Бошогту

Галдан Бошогту-хан монг. Галдан бошигт хаан
Хан Джунгарского ханства
1671 — 1697
Предшественник:	Сенге
Преемник:	Цэван Рабдан
Рождение:	1644(1644)
Смерть:	3 мая 1697(1697-05-03)
Род:	Чорос
Отец:	Эрдэни-Батур
Дети:	Себтин-Балчжур

Галдан Бошогту (монг. Галдан бошигт; калм. Һалдан-Бошгт; 1644 — 1697) — джунгарский хан с 1671 года, сын Эрдэни-Батура, младший брат и преемник Сенге.

Биография

В семилетнем возрасте был отправлен на обучение в Тибет, приняв монашеские обеты. Окончив буддийское образование, защитил учёную степень геше-лхарамбы.

В 1671 году был убит старший брат Галдана, хан Сенге. Его умертвили старшие братья Цэцэн-тайджи и Цзотба-Батур. Ханский престол захватил Цэцэн-тайджи, который стал править под именем Цэцэн-хана. О своих претензиях на трон объявил и Галдан, которого поддерживал его тесть и союзник Очирту-Цецен-хан, правитель алашаньских ойратов. Сторону Галдана приняли также Алдар-тайджи, Данджин, Гомбо и другие ойратские нойоны. В первой битве победу одержал Цэцэн-хан. На реке Урунгу-Булак сторонники Цэцэн-хана, Чохур-Убаши (дядя Галдана и Цэцэна) и Алдар-Хошучи, разгромили союзников Галдана — Алдара, Дайчина и Гомбо. Цэцэн-хан откочевал с реки Эмиль вверх по Или, а затем перебрался на озеро Хара-Нор. Здесь отряды Галдана настигли Цэцэн-хана и разгромили его. Многие сторонники Цэцэн-хана были взяты в плен, а другие разбежались. Высшее буддийское ламство перешло на сторону Галдана. Цэцэн-хан был убит в плену или во время сражения. Цзотба-Батур с горсткой сторонников бежал из Джунгарии в Кукунор. После победы над своими старшими братьями Галдан стал хунтайджи Джунгарского ханства.

Вскоре против Галдана восстали его родные племянники, сыновья Сенге. В результате, Соном-Рабдан был отравлен по приказу Галдана, а второй сын Цэван-Рабдан бежал в Турфан (по другим данным, к родственнику по его матери, калмыцкому хану Аюке). В 1673 году Галдан выступил против своего дяди Чохур-Убаши, второго сына Хара-Хулы и младшего брата Батура-хунтайджи. Чохур-Убаши был недоволен племянником и сам претендовал на ханский престол, называл Галдана расстригой-хутухтой и не признавал его старшинства. Во время поездки Чохур-Убаши в Тибет Галдан разорил его улус. Чохур-Убаши нашел защиту и покровительство у алашаньского Очирту-Цецен-хана, тестя Галдана, который сам заявил о своих притязаниях на ханский престол. Весной 1677 года Галдан разгромил войска своих противников Очирту-Цецен-хана и Чохур-Убаши, взял их в плен и казнил. Некоторые сподвижники Очирту-Цецен-хана бежали в цинские владения.

В 1677 году Галдан принял титул хана, а не хунтайджи, который имели его отец и старший брат, и стал единовластным правителем почти всех ойратов Джунгарии. Дополнил «Степное уложение» 1640 года. С 1672 года поддерживал торговые и дипломатические отношения с Русским царством. Галдан успешно воспользовался междоусобицами в Восточном Туркестане и полностью присоединил его к Джунгарии. В 1678 году Галдан посадил на престол в Кашгаре своего ставленника Абаха Ходжу. С 1679 по 1685 год Галдан совершил четыре военных похода в Восточный Туркестан. В 1679 году после покорения Восточного Туркестана джунгарский хан Галдан получил от Далай-ламы титул «Бошогту» — Благословенный. В 1680 году Галдан Бошогту подчинил Кашгар и Яркенд, в 1681 году предпринял поход на Сайрам. Затем, в 1682 году, подчинил своей власти Турфан, где правил Абдурашид-хан; также подчинил Хами, кара-киргизов и разорил Ферганскую долину. В 1681 году Галдан Бошогту совершил поход в Семиречье и Южный Казахстан. Казахский правитель Тауке-хан (1680—1718) был разбит, а его сын попал в плен. В результате походов 1683—1684 произошёл захват джунгарами Сайрама, Ташкента, Шымкента, Тараза. Вскоре ойратские гарнизоны ушли из захваченных городов, видимо, после начала войны между Джунгарским ханством и империей Цин.

Противостояние с Тушэту-ханом Чихуньдоржем

В 1680-х годах империи Цин удалось склонить некоторых правителей Халхи к принятию подданства маньчжурского императора. Такое положение дел беспокоило джунгарского хана, который видел залог независимости монголов в их объединении. В самой Халхе началась междоусобная борьба за власть. В 1688 году Тушэту-хан Чихуньдорж (Чимэддоржи) (1655—1698) совершил нападение на владения своего противника Шара-Дзасагту-хана (1686—1688), который заключил союз с джунгарским ханом. Шара-Дзасагту-хан погиб в битве. Галдан отправил на помощь своему союзнику небольшой отряд (300 чел.) под командованием младшего брата Дорчжи-Чжаба. Тушэту-хан разгромил ойратов и убил Дорчжи-Чжаба.

В том же 1688 году Галдан-хан во главе 30-тысячной джунгарской армии по трём дорогам вторгся в Халху и разгромил Тушэту-хана Чимэддоржи. Тушэту-хан с монгольским войском встретился с джунгарской армией в местности Кара-Эрчик и Цаган-Эрчик. Здесь противников встретил посланец из Лхасы, действовавший от имени далай-ламы, и предложил помириться. Тушэту-хан отступил к озеру Чугдус-Нор, где стал ожидать переговоров. Однако Галдан-хан, разорив некоторых тайджи правого (западного) крыла Халхи, из-за гор Хангай вступил в левое (восточное) крыло и дошёл до местности Тэмур (река Тамир, приток Орхона). Здесь ойраты разгромили отряд сына Тушэту-хана. Передовые отряды ойратов подошли к монастырю Эрдэни-Дзу, резиденции Чжэбдзун-Дамба-хутухты, брата Чимэддоржи. На подступах к Эрдэни-Дзу Галдан-хан второй раз разделил свои силы. До этого, только перевалив Хангай, Галдан Бошогту был вынужден выслать заслон на север против хотогойтов Алтан-хана, занявших по отношению к нему враждебную позицию. Теперь Галдан-хан выделил еще один отряд для похода на ставку Чжэбдзун-Дамба-хутухты, а сам, зная о смерти Илдэнравдана-цэцэн-хана (1687—1688) и смене правителя в аймаке Цэцэн-хана, принял решение двинуться на Керулен, чтобы поставить под свой контроль всю Халху. Чжэбдзун-Дамба-хутухта со своими соратниками бросил резиденцию и бежал в цинские владения. Ойраты заняли монастырь Эрдэни-Дзу, ограбили его окрестности, но сам монастырь не тронули. Ставка Тушэту-хана была захвачена и разорена. Между тем Галдан-хан с главными силами подошёл к Керулену, переправился через него и двинулся вдоль реки, при этом хан рассылал гонцов к тайджи и нойонам Цэцэн-хана, уведомляя, что его враги – Чжэбдзун-Дамба-хутухта и Тушэту-хан, а с остальными халхасцами он не воюет и призывает их оставаться на месте и жить спокойно. В конце августа — начале сентября 1688 года Галдан-хан повернул свои войска от Керулена на берега Толы для полного уничтожения сил Тушэту-хана. 8 октября 1688 года Тушэту-хан впервые обратился к цинскому императору Канси, прося его выступить в карательный поход против Галдана. 9—10 октября 1688 года у озера Улугай Галдан-хан разгромил войска Чихуньдоржа, который стал отступать в цинские владения.

Во время военной кампании Галдан-хана в Монголии его племянник и противник Цэван-Рабдан захватил ханский престол в Джунгарии. Цэван-Рабдан подчинил своей власти Турфан, разорил Хами и перекрыл перевалы через горы Хангай, ведущие из Монголии в Джунгарию. Путь к отступлению для Галдана был отрезан. Сын покойного Дзасагту-хана Цэвэнжав (1688—1732) бежал от Галдана сначала в Южный Алтай, а затем летом 1690 года явился в Китай, подчинился Канси и просил разрешения наследовать отцовский престол Дзасагту-ханов.

Первая ойратско-маньчжурская война

В 1690 году началась первая ойратско-маньчжурская война. Китайский император Канси, обеспокоенный вторжением джунгарского хана в Халху, начал против него военные действия. В июле 1690 года две маньчжурские армии, усиленные отрядами южных и северных (халха) монголов, выступили в поход против Галдана Бошогту. 26 июля в битве на реке Улдза, на северо-востоке Халхи, джунгарский хан разгромил маньчжурский корпус. А 1—5 августа 1690 года в четырёхдневном сражении при Улан-Бутуне огромная стотысячная китайская армия под предводительством императора Канси не смогла разгромить двадцатитысячное джунгарское войско Галдана Бошогту. Но джунгарский хан отступил в Кобдо, куда прибыл летом 1691 года. Под контролем Галдана оставалась небольшая часть Халхи, а вся остальная территория Северной Монголии была занята маньчжурскими войсками.

В мае 1691 года император Канси организовал в Долонноре съезд халхаских ханов и знати, призванный юридически оформить вхождение Халхи в состав империи Цин. Основным итогом совещания было административное включение Северной Монголии (Халхи) в состав Цинской империи. Галдан Бошогту безуспешно пытался привлечь на свою сторону кого-либо из правителей Халхи. Летом 1693 года Канси снова предложил Галдану принять маньчжурское подданство. Многие сторонники и приверженцы Галдана стали покидать его и переходить на сторону Цинской империи и Цэван-Рабдана. Осенью 1695 года Канси, чтобы окончательно покончить с Галданом, организовал против него большой карательный поход. Три маньчжурские армии выступили на Монголию. Во главе главной цинской армии находился сам император Канси. 13 мая 1696 года пятитысячное войско Галдана Бошогту потерпело от 50-тысячной цинской армии разгромное поражение на Тэрэлже. Галдан потерял в битве жену Ану-хатун.

3 мая 1697 года Галдан Бошогту умер после непродолжительной болезни в урочище Ача-Амтатай (ныне сомон Тонхил аймака Говь-Алтай). По другой версии, он, отчаявшись вернуть утраченное, покончил с собой, приняв яд. Чтобы не допустить надругательства над трупом, тело Галдана было немедленно сожжено.

Литература

• Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. — М., 1964, 1983.
• Кычанов Е. И. Повествование об ойратском Галдане Бошокту-Хане. — Новосибирск, Наука, 1980. — 192 стр. Тираж: 24700 экз.
• Чимитдоржиев Ш. Б. Национально-освободительное движение монгольского народа в XVII-XVIII вв.

Ссылки

• В. В. Г. Галдан-Бошокту-хан // Энциклопедический лексикон: В 17 тт. — СПб.: Тип. А. Плюшара, 1838. — Т. XIII: ГАА—ГЕМ. — С. 146—149.
• [kalmykia-online.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=1582:2010-08-13-13-33-17&catid=2:2009-10-04-16-52-30&Itemid=37 Благословенный правитель Джунгарии]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_g/galdan.html Галдан Бошокту-хан]
• [www.bumbinorn.ru/2006/02/03/galdan_groznyjj.html Галдан Грозный].

Отрывок, характеризующий Галдан-Бошогту

– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.