Гален

Гален
греч. Γαληνός
Дата рождения:	129 или 131 год
Место рождения:	Пергам
Дата смерти:	около 200 или 217 года
Научная сфера:	медицина, анатомия

Гале́н (греч. Γαληνός; 129 или 131 год — около 200 или 217 года) — римский (греческого происхождения) медик, хирург и философ. Гален внёс весомый вклад в понимание многих научных дисциплин, включая анатомию, физиологию, патологию, фармакологию и неврологию, а также философию и логику.

Распространённое написание имени как Клавдий Гален (лат. Claudius Galenus) появляется лишь в эпоху Возрождения и не зафиксировано в рукописях; считается, что это ошибочная расшифровка сокращения Cl. (Clarissimus).

Сын богатого архитектора, Гален получил прекрасное образование, много путешествовал, собрав множество информации по медицине. Поселившись в Риме, врачевал римскую знать, став со временем личным врачом нескольких Римских императоров.

Его теории доминировали в Европейской медицине в течение 1300 лет. Его анатомией, основанной на диссекции обезьян и свиней, пользовались до появления в 1543 году труда «О строении человеческого тела» Андреаса Везалия, его теория кровообращения просуществовала до 1628 года, когда Уильям Гарвей опубликовал свой труд «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных», в котором дал описание роли сердца в кровообращении. Студенты-медики изучали Галена до XIX века включительно. Его теория о том, что мозг контролирует движения при помощи нервной системы, актуальна и сегодня.

Многое из его наследия сохранилось благодаря переводам на сирийский, арабский, иврит, латынь и древнеармянский.

Биография

Ранние годы

Имя Галена греч. Γαληνός, Galēnos происходит от прилагательного «γαληνός», «спокойный».

Гален описывает свою молодость в труде «О привязанностях ума». Он родился в сентябре 129 года. Его отец, Никон, был богатым знатным архитектором и строителем, интересовавшимся философией, математикой, логикой, астрономией, сельским хозяйством и литературой. Гален описывает своего отца как «очень любезного, простого, хорошего и доброжелательного человека». В то время Пергам был значительным культурным и интеллектуальным центром, знаменитым своей библиотекой (Эвмен II), второй по величине после александрийской, и привлекавшим как философов-стоиков, так и платоников. Гален был представлен пергамским философам в возрасте 14 лет. Его занятия по философии включали все существовавшие в то время философские системы, включая философию Аристотеля и эпикуреизм. Его отец хотел, чтоб Гален стал философом или политиком, и старался просвещать его в вопросах литературы и философии. Гален утверждает, что примерно в 145 году его отцу приснился сон, в котором Асклепий велел Никону послать сына изучать медицину. Отец не пожалел денег, и в 16 лет Гален начал изучать медицину в Асклепионе, где проучился четыре года. Асклепион был одновременно и храмом, и больницей, в которую любой больной мог прийти искать помощи священнослужителей. Сюда приезжали римляне в поисках лечения. Храм был также пристанищем известных людей, таких как историк Клавдий Харакс, оратор Элий Аристид, софист Полемон, консул Руфин Куспий.

В 148 году, когда Галену было 19 лет, отец умер, оставив ему своё состояние. Гален последовал совету Гиппократа и отправился учиться, посетив Смирну, Коринф, Крит, Киликию, Кипр и, наконец, Великую медицинскую школу Александрии, изучая различные медицинские традиции. В 157 году, в 28 лет, Гален вернулся в Пергам и стал врачом гладиаторов первосвященника Азии, одного из самых влиятельных и богатых людей в провинции Азии. Гален утверждает, что первосвященник выбрал его после того, как он извлёк внутренности обезьяны и предложил другим врачам вернуть её в нормальное состояние. После того как они отказались, Гален сделал это сам, заслужив доверие первосвященника. За четыре года на этой должности Гален убедился в необходимости диеты, занятий спортом, гигиены и профилактики, изучил анатомию, лечение переломов и тяжёлых травм, называя травмы «окнами тела». О том, какое внимание Гален уделял их травмам, говорит тот факт, что за время его работы умерли лишь пятеро гладиаторов, в то время как за время работы его предшественника умерших гладиаторов было шестьдесят. В это же время Гален продолжал изучать теоретическую медицину и философию.

Зрелые годы

Гален приехал в Рим в 162 году и стал практикующим врачом. Его раздражительность стала причиной конфликта с другими врачами и он почувствовал угрозу. Его талант привёл к тому, что менее способные и оригинальные врачи настроились против него. Они организовали заговор, и он боялся быть изгнанным или отравленным, поэтому сам покинул город.

С 161 года Рим был вовлечён в войну. Марк Аврелий и Луций Вер на севере воевали с маркоманами. Осенью 169 года, когда римские войска возвращались в Аквилею, разразилась страшная эпидемия, и Гален был призван обратно в Рим. Ему было велено сопровождать Марка Аврелия и Луция Вера в Германии. Следующей весной Марк Аврелий отпустил Галена, после сообщения о том, что Асклепий против этого предприятия. Он был послан в качестве врача к императорскому наследнику Коммоду. Именно здесь, при дворе, Гален много писал на медицинскую тематику. По иронии судьбы, Луций Вер умер в 169 году, а Марк Аврелий в 180 году, оба стали жертвами эпидемии.

Гален был личным врачом Коммода почти всю жизнь императора. По словам Диона Кассия, примерно в 189 году в царствование Коммода, произошла крупнейшая эпидемия из известных ему, по 2000 человек погибало в Риме каждый день. Скорее всего это была та же болезнь, которая поразила Рим во время правления Марка Аврелия.

Гален стал также врачом Септимия Севера. В своих записях он хвалит Септимия Севера и Каракаллу за помощь с поставкой лекарств.

Антониновская чума

Антониновская чума названа в честь фамильного имени Марка Аврелия. Называлась также чумой Галена и занимала важное место в истории медицины благодаря тому, что была связана с именем Галена. Он был в Риме в 166 году, когда началась эпидемия, а также зимой 168-69 года во время повторной эпидемии среди войск в Аквилее. Гален называл эпидемию очень длительной. К сожалению, дошедшие до на записи Галена кратки и несистематичны, так как он не старался описать болезнь для потомков, его больше интересовали симптомы болезни и способы лечения.

Смертность составляла 7-10 %. Эпидемия за 165-6-168 годы унесла от 3.5 до 5 миллионов жизней. Некоторые исследователи^[кто?] считают, что погибло более половины населения империи, и что эта эпидемия была самой катастрофической в истории Римской империи. Считается, что Антониновская чума была вызвана вирусом оспы, так как несмотря на неполное описание, Гален оставил достаточно информации о симптомах болезни.

Гален писал, что сыпь, покрывавшая всё тело, обычно была чёрной, но не было никаких язв, а у тех, кто выжил, оставалась чёрная сыпь из-за остатков крови в гнойничковых волдырях и присутствовали волдыри. Гален утверждает, что кожная сыпь была близка к той, которую описал Фукидид. Гален описывает проблемы с желудочно-кишечным трактом и диарею. Если стул был чёрным, пациент умирал. Гален также описывает симптомы лихорадки, рвоту, неприятный запах изо рта, кашель.

Смерть

Суда, энциклопедия конца 10 века, утверждает, что Гален умер в возрасте 70 лет, то есть около 199 года. Тем не менее, в трактате Галена «On Theriac to Piso» написано о событиях 204 года (что, однако, может быть подделкой). Есть также утверждения в арабских источниках, что он умер в возрасте 87 лет, после 17 лет изучения медицины и 70 лет практики, тогда получается, что он умер в 217 году. Исследователи склонны считать, что «On Theriac to Piso» является подлинным, и арабские источники называют верную дату, тогда как в Суде неверно проинтерпретирована информация о 70 годах врачевания, как о 70 годах жизни.

Достижения

• Описал около 300 мышц человека.
• Доказал, что не сердце, а головной и спинной мозг являются «средоточием движения, чувствительности и душевной деятельности».
• Сделал вывод, что «без нерва нет ни одной части тела, ни одного движения, называемого произвольным, ни единого чувства».
• Перерезав спинной мозг поперёк, Гален показал исчезновение чувствительности всех частей тела, лежащих ниже места разреза.
• Доказал, что по артериям движется кровь, а не «пневма», как считалось ранее.

Создал около 400 трудов по философии, медицине и фармакологии, из которых до нас дошло около сотни. Собрал и классифицировал сведения по медицине, фармации, анатомии, физиологии и фармакологии, накопленные античной наукой.

Описал четверохолмие среднего мозга, семь пар черепных нервов, блуждающий нерв; проводя опыты по перерезке спинного мозга свиней продемонстрировал функциональное различие между передними (двигательными) и задними (чувствительными) корешками спинного мозга.

На основе наблюдений отсутствия крови в левых отделах сердца убитых животных и гладиаторов создал первую в истории физиологии теорию кровообращения (по ней считалось, в частности, что артериальная и венозная кровь — жидкости суть разные, и коль первая «разносит движение, тепло и жизнь», то вторая призвана «питать органы»), просуществовавшую до открытий Андреаса Везалия и Уильяма Гарвея. Не зная о существовании малого круга кровообращения, высказал предположение, что между желудочками сердца имеется соединяющее их отверстие (основанием для подобного умозаключения, по-видимому, могло послужить анатомирование трупов недоношенных младенцев, у которых такое отверстие действительно существует).

Гален систематизировал представления античной медицины в виде единого учения, являвшегося теоретической основой медицины вплоть до окончания средневековья. Он внёс вклад в развитие библиографии в Древнем Риме. Гален является автором двух библиографических указателей — «О порядке собственных книг», «О собственных книгах». Первая из них является своего рода введением к собранию его сочинений с рекомендациями о том, в какой последовательности их следует читать. Во введении к второму указателю сказано о цели работы: помочь читателю отличить истинные труды Галена от тех, которые ему приписываются. В главах принята систематическая группировка трудов: работы по анатомии, терапии и прогнозу болезни, комментарии к трудам Гиппократа, работы, направленные против отдельных медицинских школ, работы по философии, по грамматике и риторике.

Положил начало фармакологии. До сих пор «галеновыми препаратами» называют настойки и мази, приготовленные определёнными способами.

Лечение по Галену — правильная диета и лекарственные средства. В противоположность Гиппократу Гален утверждал, что в лекарствах растительного и животного происхождения имеются полезные и балластные вещества, то есть впервые ввёл понятие о действующих веществах. Гален лечил извлечениями из растений, широко использовал сиропы, вина, смесь уксуса и мёда и др.

В сочинениях Гален упоминал 304 растения, 80 животных и 60 минералов.

Цитаты

• «Вставайте из-за стола слегка голодными, и вы будете всегда здоровы».
• «Кто хочет созерцать создания природы, не должен доверять сочинениям по анатомии, но должен полагаться на свои глаза, занимаясь анатомированием из любви к науке».
• «Хороший врач должен быть философом».
• «Мне часто приходилось водить рукой хирургов, мало изощрённых в анатомии, и тем спасти их от публичного позора».
• «Без нерва нет ни одной части тела, ни одного движения, называемого произвольным, ни единого чувства».
• «Тысячи и тысячи раз я возвращал здоровье своим больным посредством физических упражнений».
• «Здоровье — вид гармонии, но его границы очень широкие и не у всех одинаковые»

Наследие

Поздняя античность

Ещё при жизни Гален считался легендарным врачом и философом, император Марк Аврелий описывал его как «Primum sane medicorum esse, philosophorum autem solum» (первый среди врачей и уникальный среди философов). Греческие авторы, такие как Феодот Кожевник, Афиней и Александр Афродисийский поддерживали это мнение.

Тем не менее, вся важность его вклада в науку не была оценена по достоинству современниками. После падения Римской империи на Западе полностью прекратилось изучение трудов Галена. В Византии, тем не менее, многие труды Галена сохранились и изучались. Сирийские христиане узнали о трудах Галена в то время, когда Византия правила Сирией и Западной Месопотамией. В седьмом веке эти земли были захвачены мусульманами. После 750 года мусульмане и сирийские христиане перевели работы Галена на арабский язык. С тех пор Гален и вся греческая медицина были ассимилированы в средневековую культуру исламского Ближнего востока.

Влияние на исламскую медицину

Первым серьёзным переводчиком Галена на арабский был сирийский христианин Хунайн ибн Исхак ал-Ибади. Хунайн перевёл 129 трудов Галена. Один из арабских переводов, ‘Китаб ила Аглуган фи Шифа аль Амраз’, который хранится в Академии ибн Сины, считается самым выдающимся из переводов Галена. Часть Александрийского сборника работ Галена, этот манускрипт 10 века состоит из двух частей, которые включают в себя подробную информацию о различных типах лихорадки и различных воспалительных процессах. Более того, он содержит более 150 рецептов лекарств как растительного, так и животного происхождения. Книга даёт прекрасное представление о Греческой и Римской медицине и является источником сведений об античных лекарствах.

Арабские источники, такие как труды Разеса продолжают служить источником сведений об утерянных трудах Галена. В трудах Разеса, а также Ибн Зухра и Ибн ан-Нафиса труды Галена не принимаются как истина в последней инстанции, а служат базисом для дальнейших исследований.

Знакомство Запада с трудами Галена

Начиная с XI века в Европе появились переводы арабских медицинских трактатов на латынь. Одним из переводчиков Галена с арабского на латынь был связанный с Салернской врачебной школой Константин Африканский. В XII в. Бургундий Пизанский перевёл «ΠΕΡΙ ΚPACΕΩΝ» Галена на латынь (De complexionibus) непосредственно с греческого. В XIII в. Галена начали изучать студенты университетов Неаполя и Монпелье. С этого времени Гален считался непререкаемым авторитетом, его даже называли «Медицинским Папой Средневековья». Труды Галена стали главными учебниками для медиков наряду с трудом Ибн-Сины Канон врачебной науки, который также был основан на трудах Галена.

В отличие от языческого Рима в христианской Европе не существовало универсального запрета на вскрытие человеческого тела, и такие исследования проводились регулярно, по крайней мере, с XIII века. Тем не менее, влияние Галена в Европе, как в арабском мире, было настолько сильным, что при обнаружении несоответствий с анатомией Галена при вскрытиях, врачи часто старались объяснить их в рамках Галеновского учения. Например, Мондино де Луцци, описавший в своих трудах систему кровообращения, утверждал, что в левом желудочке должен быть воздух. Некоторые объясняли различия тем, что со времён Галена человеческая анатомия изменилась.

Современные исследования

На данный момент существуют всего два перевода трудов Галена на русский язык. Первый из них — [lechebnik.info/422/index.htm «О назначении человеческого тела»] был издан в 1971 году под редакцией академика В. Н. Терновского. В 2014 году сотрудники кафедры истории медицины, истории Отечества и культурологии Первого МГМУ им. И. М. Сеченова Дмитрий Балалыкин, Андрей Щеглов и Наталия Шок издали книгу «Гален: врач и философ», включившую перевод трех текстов мыслителя и их историко-философский анализ. В перевод вошли следующие тексты: «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной», «О распознавании и лечении заблуждений всякой души», «О том, что лучший врач — ещё и философ». По мнению авторов, в зарубежной историографии интерес к философскому и исследовательскому методу Галена возрос именно в последние двадцать лет. Авторы связывают этот процесс с пересмотром взглядов историков и философов на взаимоотношения науки и религии, а также со сменой научной парадигмы в период научно-технического прогресса — в последнее время идея мультидисциплинарности врачебной подготовки считается залогом успешной деятельности. Эта теория прекрасно сочетается с гипотезой Галена о том, что истинный врач должен быть ещё и философом — экспертом в разных дисциплинах. С 2014 года этот же коллектив начал издавать Сочинения Галена в русском переводе. Пока опубликован том 1.

Литература

Подробную библиографию см. en:Galenic corpus

Тексты:

• Galeni Opera omnia. Lpz., 1821—1833. repr. Hldh., 1965.

Переводы:

• Гален, Клавдий. О назначении частей человеческого тела / Пер. С. П. Кондратьева, под ред. и с примеч. В. Н. Терновского, вступ. ст. В. Н. Терновского и Б. Д. Петрова. М.: Медицина. 1971. 555 стр. 5000 экз.
• Гален, Клавдий. Сочинения. Том I / Общ. ред., сост., вступ. ст. и коммент. Д. А. Балалыкина, пер. с древнегр. А. П. Щеглова. - М.: Весть, 2014. - 654 с. (ТРАКТАТЫ: О том, что лучший врач - еще и философ; О наилучшем преподавании; О побуждении к медицине; Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной души; О распознавании и лечении заблуждений всякой души; О зависимости свойств души от темпераментов тела; О вскрытии вен, против последователей Эрасистрата, живущих в Риме; Три комментария на книгу Гиппократа О природе человека).
• Гален, Клавдий. О том, что наилучший врач есть также философ / Пер., прим. и вступ. ст. И. В. Пролыгиной // Историко-философский ежегодник 2011. Институт философии РАН. М.: Канон+. 2013. С. 82-100.
• Гален, Клавдий. Увещание к занятию медициной / Пер., прим. и вступ. ст. И. В. Пролыгиной // Вестник древней истории. № 3. М., 2014. С. 283—299.
• Гален, Клавдий. Ars medica. Медицинское искусство (I—XVIII) / Пер., прим. и вступ. ст. И. В. Пролыгиной // Интеллектуальные традиции в прошлом и настоящем. Вып. 2. М.: Аквилон, 2014. С. 95-129.
• Гален, Клавдий. О распознавании и лечении заблуждений всякой души // Балалыкин Д. А., Щеглов А. П., Шок Н. П. Гален: врач и философ. М.: Академиздатцентр Наука РАН, 2014. С. 371 сл.
• Гален, Клавдий. О том, что лучший врач — ещё и философ // Балалыкин Д. А., Щеглов А. П., Шок Н. П. Гален: врач и философ. М.: Академиздатцентр Наука РАН., 2014. С. 406 сл.
• Гален, Клавдий. Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной души // Балалыкин Д. А., Щеглов А. П., Шок Н. П. Гален: врач и философ. М.: Академиздатцентр Наука РАН, 2014. С. 319 сл.
• [www.nsu.ru/classics/schole/9/9-1-galen-af.pdf Гален, Клавдий. О толках для начинающих] / Пер. Е.В. Афонасина // ΣΧΟΛΗ. Философское антиковедение и классическая традиция. Vol. 9. 1. Новосибирск, 2015. С. 56-72.
• [www.nsu.ru/classics/schole/10/10-1-galen.pdf Гален, Клавдий. О моих воззрениях] / Пер. Е.В. Афонасина // ΣΧΟΛΗ. Философское антиковедение и классическая традиция. Vol. 10. 1. Новосибирск, 2016. С. 190-215.
• В серии «Loeb Classical Library» (под № 71) издан трактат «О естественных способностях» [www.perseus.tufts.edu/hopper/collection?collection=Perseus:collection:Greco-Roman см. английский перевод «On the Natural Faculties» онлайн]
• В серии «Collection Budé» начато издание сочинений (опубликовано 3 тома): Galien. Oeuvres:
  • Tome II: Exhortation à l'étude de la médecine. Art médical. Texte établi et traduit par V. Boudon. 2e tirage 2002. 464 p. ISBN 978-2-251-00483-9
  • Tome VII: Les Os pour les débutants — L’Anatomie des muscles. Texte établi et annoté par I. Garofalo, traduit par I. Garofalo et A. Debru. 2005. XII, 350 p. ISBN 978-2-251-00524-9
  • Tome VIII: L’Anatomie des nerfs. L’Anatomie des veines et des artères. Texte établi et annoté par Ivan Garofalo, traduit par Ivan Garofalo et Armelle Debru. 2008. 224 p. ISBN 978-2-251-00544-7

Исследования:

• Солопова М. А. Гален // Античная философия: Энциклопедический словарь. - М., 2008. - С. 245—251 (с библиографией).
• Симон К. Р. История иностранной библиографии. — М.: Изд-во ВКП, 1963. — С. 33-34.
• Семеновкер Б. А. Памятники древнегреческой библиографии // Советская библиография. — 1983. — № 4. — С. 60.
• Балалыкин Д. А., Щеглов А. П., Шок Н. П. Гален: врач и философ. — М.: Весть, 2014. — 416 с. — 1000 экз. — ISBN 5-93213-012-1.
• Гуковский М. А. Леонардо и Гален (Перевод и публикация А. С. Кантор-Гуковской) // Культура эпохи Возрождения. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1986. — 256 с. — 43 600 экз.

Ссылки

• [www.archive.org/details/claudiigalenide01mlgoog «О мнениях Гиппократа и Платона» (издание 1874 года)] (греч.)

Отрывок, характеризующий Гален

– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».