Галеран IV де Бомон, граф де Мёлан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
граф де Мёлан Галеран IV де Бомон
фр. Galéran IV de Meulan
англ. Waleran de Beaumont
граф де Мёлан, сеньор Бомон-ле-Роже, граф Вустер
 
Род: де Бомон

Галеран де Бомон (английская версия имени — Валеран де Бомон; фр. Galéran IV de Meulan; англ. Waleran de Beaumont; 11049 апреля 1166) — англонормандский аристократ из рода де Бомон, граф де Мёлан и сеньор Бомон-ле-Роже1118 г.), 1-й граф Вустер (c 1138 г.), полководец периода гражданской войны в Англии 1135—1154 гг.





Биография

Юность и восстание в Нормандии

Галеран де Бомон был старшим из двух братьев-близнецов, сыновей Роберта де Бомона, графа де Мёлан и 1-го графа Лестера, и Элизабет де Вермандуа. После смерти отца в 1118 году Галеран и его младший брат Роберт находились под опекой английского короля Генриха I до достижения ими совершеннолетия. В 1120 году опека была снята, что позволило братьям вступить в наследство. Обширные земельные владения их отца, расположенные по обеим берегам Ла-Манша, были разделены между Галераном и Робертом в соответствии с волей отца. Галеран как старший брат получил владения Бомонов в Нормандии (Бомон-ле-Роже, Порт-Одемар, Брионн, Ваттевиль и Румуа) и Иль-де-Франсе (графство Мёлан). Таким образом, Галеран являлся одновременно вассалом короля Англии (герцога Нормандии) и короля Франции. Кроме того, Галерану достались земли своего отца в Дорсете. Младший брат Роберт унаследовал остальные владения в Англии и титул графа Лестера.

Благодаря своим владениям в Верхней Нормандии и Иль-де-Франсе Галеран являлся одним из крупнейших землевладельцев Нормандского герцогства. В 1122 году он сблизился с Амори де Монфором, графом д’Эврё, вместе с которым они составили заговор с целью передачи нормандского престола Вильгельму Клитону, сыну Роберта III Куртгёза, разбитому и пленённому Генрихом I в 1106 году. О заговоре, однако, стало известно королю, который нанёс упреждающий удар, атаковав замок Монфор-сюр-Рисль. Галерану удалось бежать в Брионн и поднять восстание верхненормандских баронов. Мятеж, впрочем, не имел успеха. В октябре 1123 года армия Генриха I захватила Порт-Одемар, а затем осадила Ваттевиль. В начале следующего года отряд Галерана, выступивший на помощь Ваттевилю, был разбит королевскими войсками неподалёку от Буасси-ле-Шатель, сам он захвачен в плен. Тем не менее, остальные замки Галерана продолжали сопротивление до 16 апреля 1124 года, когда граф был вынужден покориться королю и отдать приказ о сдаче замков. Земли Галерана в Нормандии были конфискованы, а он помещён под арест сначала в Руане, затем в Бриджнорте в Шропшире и, наконец, в Уоллингфордском замке.

В заключении Галеран де Бомон оставался до 1129 года, когда по неизвестным причинам получил свободу. Он вернул себе расположение Генриха I и на протяжении последующих лет братья де Бомон играли видную роль при дворе короля, а в 1135 году присутствовали у смертного одра Генриха I.

Лейтенант Нормандии

Когда после смерти Генриха I королём Англии и герцогом Нормандии был провозглашён Стефан Блуаский, Галеран де Бомон немедленно присягнул ему на верность. На торжественном пасхальном Большом королевском совете в начале 1136 г. Галеран был обручён с малолетней дочерью короля Стефана Матильдой и получил в качестве приданого город Вустер и земли в графстве Вустершир. Матильда, однако, в следующем году скончалась в возрасте шести лет. В середине 1136 г. Галеран вернулся на континент, будучи назначенным королевским лейтенантом Нормандии. Он взял на себя организацию обороны герцогства и в сентябре 1136 г. во главе армии нормандских баронов отразил вторжение Жоффруа Плантагенета, супруга императрицы Матильды, дочери Генриха I, претендующей на английский престол. Галерану также удалось захватить Рожера де Тосни, одного из лидеров партии сторонников Матильды в Нормандии

В начале 1137 г. Галеран де Бомон отправился в Англию, а в середине года вернулся в Нормандию в сопровождении Стефана Блуаского. Нормандская экспедиция короля, однако, не имела успеха и существенно ослабила его влияние в герцогстве. Тем временем влияние семьи де Бомонов при королевском дворе неуклонно возрастало. Галерану и Роберту удалось добиться падения и ареста Роджера Сольсберийского, что лишило Стефана поддержки высшего английского духовенства[1]. В то же время, могущество Бомонов вызывало недовольство других аристократических семей, прежде всего графа Роберта Глостерского. Последний в 1138 г. перешёл на сторону императрицы, что резко усилило партию сторонников Матильды в Англии и привело к началу гражданской войны.

Гражданская война в Англии

В 1138 г. Галеран де Бомон вновь вернулся в Нормандию для организации сопротивления продолжающимся нападениям анжуйцев, которые захватили Бессен, Кан и проникли в Котантен. Примерно в это же время Стефан Блуаский пожаловал ему титул графа Вустера. Галеран попытался использовать своё влияние как графа де Мёлана при дворе французского короля для получения дополнительных военных сил против сторонников Матильды и Жоффруа Плантагенета. В начале 1139 г. граф посетил Париж, где встретился с Людовиком VII. Однако французская помощь оказалась незначительной. Анжуйцы вновь перешли в наступление и к 1140 г. подчинили Нижнюю Нормандию.

Между тем, осенью 1139 г. активизировались действия сторонников Матильды в Англии. Роберт Глостерский атаковал и 7 ноября захватил Вустер, владение Галерана де Бомона. Тот в ответ предпринял грабительский набег на Тьюксбери, находящийся по контролем императрицы. В начале 1141 г. Галеран принял участие в сражении при Линкольне, правда, оказался в числе тех пяти графов, которые бежали с поля боя после первой яростной атаки рыцарей Роберта Глостерского. Король Стефан попал в плен, однако Галеран продолжил сопротивление, по всей видимости, сделав Вустер базой своих военных операций. Но получив известие о захвате Жоффруа Плантагенетом владений Бомонов в Нормандии, Галеран был вынужден прекратить борьбу и покориться императрице Матильде. Он принёс ей присягу верности и вернулся в Нормандию, где получил обратно свои земли, а также Эльбёф, бывшее владение его матери, скончавшейся в 1139 г. Около 1142 г. Галеран женился на Агнессе де Монфор, дочери Амори де Монфора, графа д’Эврё, и в качестве приданого получил земли в Ко и сеньорию Гурне-сюр-Марн в Иль-де-Франсе.

Приняв сторону анжуйцев, Галеран принял участие в осаде Жоффруа Плантагенетом Руана, завершившейся падением столицы Нормандии в январе 1144 г. Причём в период осады граф захватил и сжёг руанский пригород Эмандревиль и церковь Св. Севера, в которой погибло множество людей. Позиции Галерана в качестве одного из крупнейших феодалов Нормандии ещё более укрепились после заключения им соглашения со своим двоюродным братом Робером де Невбуром, сенешалем Нормандского герцогства.

Сближение с королём Франции и падение

Галеран де Бомон также значительное время проводил в своих вексенских владениях и при дворе французского короля, своего сюзерена по графству Мёлан. В 1146 г. он участвовал в заседаниях Большого королевского совета в Париже, переговорах Людовика VII и папы римского, а затем принял крест и во главе англо-нормандских крестоносцев отправился во Второй крестовый поход в Сирию. Поход, однако, потерпел неудачу под стенами Дамаска, и граф де Мёлан вскоре вернулся во Францию.

Сближение Галерана с французским королём в 1140-х гг., с одной стороны, существенно увеличило его богатство и влияние, особенно после передачи под опеку Галерана обширного графства Вермандуа в период несовершеннолетия его наследника, графа Рауля II. Однако с другой стороны, это значительно ослабило позиции графа де Мёлан в Нормандии, которая в 1151 г. перешла под власть Генриха Плантагенета, непримиримого противника французского короля. В 1153 г. Галеран был захвачен в плен своим племянником Робертом де Монфором, а его владения в Англии и Нормандии были заняты соратниками Генриха Плантагенета. Титул графа Вустера был упразднён. Хотя вскоре Галеран получил свободу, его влияние в Нормандии было окончательно подорвано. В отличие от своего младшего брата, граф де Мёлан не был принят при дворе короля Англии, а за свою поддержку Людовика VII против Генриха II в 11601162 г. он был лишён своих нормандских владений и замков.

Скончался Галеран де Бомон 9 или 10 апреля 1166 г. в монастыре Сен-Пьер-де-Пре к югу от Порт-Одемара, родовом аббатстве Бомонов, где и был похоронен.

Образованность и благотворительность

Галеран де Бомон получил известность среди современников не только благодаря своим военным предприятиям и политическому влиянию. Вместе со своим братом Робертом он считался одним из наиболее образованных людей того времени. По всей видимости, обучением братьев в юности занимался сам король Генрих I, знаменитый своей учёностью. Галеран хорошо разбирался в изящных искусствах и философии. По свидетельству Этьена де Руана, монаха Бекского аббатства и автора элегии, посвящённой графу де Мёлану, Галеран писал стихи на латыни. Об этом упоминает и Вильям Мальмсберийский. Очевидно, граф также активно покровительствовал литературе, поскольку ранняя редакция «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского, датируемая 1136 г., также посвящена Галерану.

Граф де Мёлан основал несколько монастырей (Бордесли в Вустершире (1139), Ле-Валасс, Бомон-ле-Роже и Гурне-сюр-Марн в в Нормандии), а также много жертвовал уже существующим бенедиктинским аббатствам Сен-Пьер-де-Пре и Сен-Лежер-де-Пре, Бекскому монастырю и больнице в Понт-Одемаре.

Брак и дети

Галеран де Бомон был женат первым браком (1136) на Матильде де Блуа (ум. 1140 в возрасте шести лет), дочери Стефана Блуаского, короля Англии, и Матильды Булонской, вторым браком (1141 или 1142) — на Агнессе де Монфор (1123—1181), дочери Амори III де Монфора, графа д’Эврё, и Агнессы де Гарланд. Их дети:

Напишите отзыв о статье "Галеран IV де Бомон, граф де Мёлан"

Примечания

  1. О роли Галерана в падении Роджера Сольсберийского свидетельствуют автор «Деяний Стефана» и Ордерик Виталий.

Ссылки

  • [www.thepeerage.com/e85.htm Биография и генеалогия на ThePeerage.com]  (англ.)
  • [www.stirnet.com/HTML/genie/british/bb4ae/beaumont01.htm Генеалогия дома де Бомон]  (англ.)
  • [racineshistoire.free.fr/LGN/PDF/Meulan-Beaumont.pdf Графы де Мёлан]  (фр.)
  • [www.beaumontfamily.com/bf_downloadBIH.htm Бомоны в истории Англии]  (англ.)

Литература

  • Ордерик Виталий. Церковная история.
  • Crouch, D. The Beaumont Twins : the Roots and Branches of Power in the Twelfth Century. — Cambridge, 1985.
  • Crouch, D. The Reign of King Stephen, 1135—1154 — London, 2000.
  • Bartlett, R. England Under the Norman and Angevin Kings, 1075—1225. — Oxford University Press, 2000 (ISBN 0199251010)
  • Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956 ISBN 0-19-285287-6
  • Round, J. H. Waleran of Beaumont // Dictionary of National Biography, 1885.
 Предшественник 
Роберт I де Бомон
 граф де Мёлан 
11181166
Преемник
Роберт II де Бомон
 Предшественник 
Новое образование
 граф Вустер 
11381166
Преемник
Упразднено

Отрывок, характеризующий Галеран IV де Бомон, граф де Мёлан

– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».