Галиакберов, Станислав Кабирович

Станислав Кабирович Галиакберов
тат. Станислав Кәбир улы Галиәкбәрев
Страны:	СССР СССР Россия Россия
Дата рождения:	30 июля 1931(1931-07-30)
Место рождения:	дер. Ново-Павловка, Краснолучский район, Ворошиловградская область, Украинская ССР Украинская ССР
Дата смерти:	22 мая 2016(2016-05-22) (84 года)
Место смерти:	Казань, Россия Россия

Станисла́в Каби́рович Галиакбе́ров (тат. Stanislav Kəbir uğlı Ğaliəkbərev, Станислав Кәбир улы Галиәкбәрев; 30 июля 1931 — 22 мая 2016) — советский, российский шахматист и шахматный композитор, патриарх шахматной школы Республики Татарстан, основатель Дворца шахмат и шашек им. Р. Г. Нежметдинова

Биография

Родился 30 июля 1931 года в деревне Ново-Павловка, Краснолучского района, Ворошиловградской области, Украинской ССР.

С 1932 года жил в г. Казани.

С шахматами познакомился в детском возрасте. В годы Великой Отечественной Войны посещал шахматный кружок при клубе госторговли на ул. Куйбышева в Казани, где тренером был один из ведущих шахматистов Казани Петр Ермолин. Затем занимался в шахматном кружке ДСО «Спартак» под руководством Р. Г. Нежметдинова и Г. И. Сатониной.

Первый председатель комиссии по шахматной композиции при шахматной федерации Республики Татарстан с 1982 года.

После окончания школы учился в Архангельске, где занимался шахматами у известного впоследствии тренера, мастера спорта Виктора Голенищева. В 1951 году участвовал в областном первенстве ДСО «Зенит» и выполнил норму первой категории.

После окончания техникума в 1952 году начал работать в проектных организациях, сначала в институте «Промэнергопроект», а с 1953 года в проектной конторе «Татпроект», институте «Татаргражданпроект», институте «Татагропромпроект». Награждён правительственными наградами.

По возвращении в Казань в 1953 году принял участие в личном первенстве Татсовета ДСО «Труд» и занял первое место. После чего отошёл от активных шахмат, но не бросил их.

Пламенная страсть

В 1977 году заинтересовался шахматной композицией. Решал задачи и этюды, начал участвовать в заочных конкурсах. С 1977 по 1986 годы принял участие в 36 международных, всесоюзных, республиканских, областных и городских конкурсах по решению. Как победитель соревнований удостоен многочисленных дипломов и грамот различных степеней от журналов «Турист», «Шахматы в СССР», «Знаменосец», «Социалистическая культура», «64 — Шахматное обозрение», «Смена», «Студенческий меридиан», а также газет «Советская Россия», «Советская культура», «Социалистическая индустрия», «Советский спорт», «Красная звезда», «Учительская газета», «Строительная газета», «Индустриальное Запорожье», «Вечерняя Казань», болгарской газеты «Строитель» и многих других.

Станислав Кабирович вспоминал:

Самым запоминающимся, очень интересным и трудным был конкурс в 1981 г. в украинской газете «Индустриальное Запорожье», где конкурс проводился одновременно в четырёх разделах — задачи, этюды, комбинации и шахматная викторина. В первом разделе я набрал 67 очков из 88, во втором — 84 из 84, а в третьем 75 из 75 и в заключительном четвёртом 62,5 очка из 72. Таким образом, набрав 288,5 очка я стал третьим призёром в этом шахматном многоборье.

Через всю жизнь я пронес любовь к шахматному искусству. Это необъяснимая радость, удовольствие, отдых, и много других положительных эмоций вызывает занятие таким уникальным видом спорта!

Общественная деятельность

Шахматисты Татарстана благодарны Станиславу Галиакберову за колоссальный труд по развитию шахматной композиции в республике. Важным этапом становления и популяризации композиции стало создание Галиакберовым совместно с сыном Айдаром в феврале 1982 года комиссии по шахматной композиции при федерации шахмат ТАССР.

В короткие сроки установилась тесная творческая связь с проблемистами всей республики. Организованы и проведены многие интересные крупные соревнования с привлечением ведущих композиторов мира. Спортсмены Татарстана стали успешно выступать на всероссийских, всесоюзных и международных соревнованиях, на чемпионатах мира.

Станислав Галиакберов добился выделения для шахматного клуба прекрасного здания, обратившись с личным письмом в Политбюро Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза и лично к Леониду Ильичу Брежневу. В итоге Казань и Республика Татарстан получили Дом шахмат (впоследствии Дворец шахмат), где расположилась школа шахмат, шашек и го им. Р. Г. Нежметдинова.

Заслуги

Отлично выступал Станислав Кабирович Галиакберов и в турнирах среди ветеранов, постоянно занимая высокие призовые места. После выхода на пенсию работал специалистом во Дворце шахмат и шашек им. Р. Г. Нежметдинова.

В день открытия V Кубка России по шахматам (Казань), в связи с 70-летием, почётному президенту комиссии по шахматам Станиславу Кабировичу Галиакберову вручена почётная грамота Федерации шахмат России.

Под его непосредственным руководством Леонид Ярош стал двукратным чемпионом мира, а Лев Грольман трёхкратным чемпионом мира по шахматной композиции в составе сборной команды России. За достигнутые успехи они удостоены почётного звания Заслуженных мастеров спорта Республики Татарстан.

Министерство по делам молодежи и спорту Республики Татарстан наградило Станислава Кабировича Галиакберова Республиканским почётным знаком «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» за номером 375.

Президиум Федерации шахмат Республики Татарстан присвоил Станиславу Кабировичу Галиакберову звание Почётного члена Федерации и вручил удостоверение за № 1-В «Ветеран шахмат Республики Татарстан».

Отрывок, характеризующий Галиакберов, Станислав Кабирович

Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.