Галиматья

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Галиматья (бестолковщина, бессмысленность, нелепость, чепуха[1]; на французском языке galimafrée, на древнеанглийском gallimafrey — кушанье, составленное из разных остатков и обрезков[2]) — несвязная, запутанная речь. На средневековой латыни «ballimathia», «ballematia» означало неприличную, безнравственную речь.[2] В русском языке слово появилось в конце XVIII века. Это слово первоначально использовалось только в жаргоне студентов, став в конечном итоге общеупотребительным[3].

Существуют следующие версии происхождения этого слова:

  • Выражение получилось в результате латинизации древнегреческой фразы «κατά Ματθαῖον», букв. «со слов Св. Матвея», намекая на то, что запутанное начало Евангелия было часто непонятно простым, малограмотным людям[4]. Само имя Матвей пришло из арамейского языка (Маттан — מתן).
  • В Париже на одном процессе о петухе, украденном у некоего Матвея, адвокат в своей латинской речи постоянно смешивал слова «gallus Mathiae» (петух Матвея) и «galli Mathias» (Матвей петуха); отсюда и вышла галиматья.[2]
  • В Париже ранее жил доктор Галли Матье, лечивший пациентов хохотом, для чего смешил их анекдотами и разной «галиматьёй».[2]
  • Арабское слово alima — «знать», «быть сведущим», «учиться» пришло во французский и немецкий языки из испанского (от galimatias)[3].

Напишите отзыв о статье "Галиматья"



Примечания

  1. [slovari.yandex.ru/~книги/Этимологический%20словарь/Галиматья/ Галиматья] // Шанский Н. М. Школьный этимологический словарь русского языка. Происхождение слов / Н. М. Шанский, Т. А. Боброва. — М.: Дрофа, 2004.
  2. 1 2 3 4 Галиматья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. 1 2 ЭСРЯ, 2003.
  4. [buscon.rae.es/drae/?type=3&val=galimatias&val_aux=&origen=REDRAE Diccionario de la lengua española | Real Academia Española]

Литература

  • [semenov.academic.ru/226/ Галиматья] // Этимологический словарь русского языка. — М.: ЮНВЕС, 2003.
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Галиматья

– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.