Галенковский, Яков Андреевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Галинковский, Яков Андреевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Яков Андреевич Галенковский

Яков Галенковский
Место рождения:

Прилуки

Место смерти:

Санкт-Петербург

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Род деятельности:

прозаик, поэт, переводчик, литературный критик, издатель

Язык произведений:

русский

Яков Андреевич (Галинковский) Галенковский (1777—1815) — русский поэт, писатель, критик, переводчик и издатель[1].





Биография

Яков Галенковский родился 6 октября 1777 года, по всей вероятности, в Прилуцком уезде (по митр. Евгению, он родился в Прилуках, в детстве обучался у домашних учителей из киевских академистов, с 1785 года в Киевской академии, в 1787 году перешел в пансион в Прилуках, потом в пансион в Переяславле, закончил образование в Московском университетском пансионе[2]); происходил из старинного казацкого рода и был сыном последнего Прилуцкого полкового писаря, впоследствии надворного советника, Андрея Феодоровича Галенковского (умер 8 января 1820 года) и жены его Матроны Юрьевны, урожденной Троцкой (ум. 1828)[3].

В 1790 году Галенковский был записан в службу ефрейт-капралом в Конный лейб-гвардии полк. 15 апреля 1797 года Я. А. Галенковский был пожалован кавалергардом в Кавалергардские эскадроны и 9 ноября того же года, по расформировании этих эскадронов, выпущен эстандарт-юнкером в Кирасирский графа Салтыкова 2-го полк (впоследствии — Кирасирский Его Величества лейб-гвардии полк)[3].

Прослужив на военной службе почти год, Галенковский, 2 октября 1798 года был отставлен от службы и в следующем году, по переименовании в губернские регистраторы, был определен в Межевую канцелярию к делам первого члена, действительного статского советника Волчкова[3].

4 декабря 1800 года он был произведен в коллежские регистраторы, а через пять дней перемещен в число приказнослужителей Главной Соляной конторы и в том же году произведен в городовые секретари. Через год Галенковский поступил в канцелярию главного директора почт и телеграфов; в том же году он получил чин коллежского секретаря, а в 1804 году — коллежского асессора (минуя чин титулярного советника)[3].

В 1805 году Яков Андреевич Галенковский получил должность письмоводителя в канцелярии Государственного совета Российской империи; кроме несения обязанности по этой службе, он с 1808 года занимал еще должность смотрителя училищ Лужского уезда Петербургской губернии[3][4].

С 1802 по 1807 год Галенковский также издавал «Корифей, или ключ литературы» — собрание статей по теории словесности, переведенных из древних и новых и избранных из русских теоретиков[5].

В 1809 году Галенковский был произведен в надворные советники и в 1811 году за добросовестную службу был награждён орденом Святого Владимира 4-й степени[3].

Яков Андреевич Галенковский скончался 16 июня 1815 года в городе Санкт-Петербурге и был погребен на Волковском кладбище[3].

Избранная библиография

  • Часы задумчивости, новый роман, изображающий мысли влюбленного человека, со всем энтузиазмом страсти и чувствительности, 2 части, M., 1799, 12°[1];
  • Красоты Стерна, или Собрание лучших его патетических повестей и отличнейших замечаний на жизнь, для чувствительных сердец; с английского; М., 1801, 12°;
  • Утренник прекрасного пола, содержащий: I. Разные занимательные сочинения в стихах и прозе. II. Некоторые необходимые гражданские сведения. III. Любопытные познания о счислении времени. IV. Белые листы для записок, на 12 месяцев; СПб., 1807, 12°, с картинками;
  • Корифей, или Ключ литературы, 11 частей, СПб., 1802—1807, 8° (журнал);
  • Песнь дифирамбическая победоносному Александру, на вшествие в Париж 19 марта 1814 года; на русском и французском языках, СПб., 1814, 4° (перевод его, без имени),
  • Феона, или Прекрасная Валдайка (русский роман в 4-х частях, не был издан при жизни автора, но отрывки из него напечатаны в журналах «Любителе Словесности» 1806 г. и «Русском Вестнике», 1808 г., № 6)[3][5].

Напишите отзыв о статье "Галенковский, Яков Андреевич"

Примечания

Литература

  • Сборник биографий кавалергардов, том II, стр. 253—254;
  • Г. Геннади, Справочный словарь о русских писателях и ученых, т. I, Берлин, 1876, стр. 193;
  • Митрополит Евгений, «Словарь русских светских писателей», т. I, стр. 107—108.

Ссылки

  • [az.lib.ru/g/galenkowskij_j_a/ Яков Андреевич Галенковский в Библиотеке Мошкова].
  • [www.rvb.ru/18vek/poety1790_1810/03bio/21galenkovski.htm Яков Андреевич Галенковский на РВБ].
  • [www.poesis.ru/poeti-poezia/galinkovsky/biograph.htm Яков Галинковский на сайте Поэзия МГУ].

Отрывок, характеризующий Галенковский, Яков Андреевич

Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.