Галицийское генерал-губернаторство

Галици́йское (Га́лицко-Букови́нское) генера́л-губерна́торство — временная административно-территориальная единица, созданная правительством Российской империи для управления занятыми Русской императорской армией во время Первой мировой войны землями Австро-Венгрии. В составе Львовской и Тернопольской губерний (к которым позднее добавили Перемышльскую и Черновицкую губернии); существовало с сентября 1914 по июль 1915 гг.

Военные действия в Галиции

В самом начале Первой мировой войны в ходе Галицийской битвы 18 августа — 21 сентября 1914 российские войска одержали крупную победу, в результате которой 2 сентября 1914 был взят Галич, а 3 сентября 1914 — Львов. После четырёхмесячной осады 22 марта 1915 был взят Перемышль, и вся Галиция была занята российской армией. Однако наступательная операция войск Центральных держав в мае — июне 1915 (Горлицкий прорыв) свела на нет эти победы — 3 июня 1915 был потерян Перемышль, 22 июня 1915 — Львов, и русские войска оставили Галицию. Позднее, весной-летом 1916 г., во время Брусиловского прорыва, русские войска вновь были в Галиции, но в этот раз до Львова они уже не дошли.

Обращение главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича к русскому народу		Австрийский герб, русский трофей 1914 года. Фото из журнала «Нива»		Русские медицинские работники и главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич (на заднем сидении в автомобиле) во Львове

Деятельность генерал-губернаторства

Уже через день после взятия Львова, 5 сентября 1914, в городе начала свою работу канцелярия графа Георгия Александровича Бобринского, который был назначен Военным генерал-губернатором Галиции. Канцелярия продолжала деятельность до 14 июля 1915 г.

Для распространения в занятом регионе «чисто русских начал» 20 сентября (3 октября) 1914 года главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал-адъютант Николай Иванов подписал распоряжение о начале издания во Львове официальной газеты русской администрации края с названием «Львовское военное слово». Ответственным редактором газеты был назначен капитан Н. Р. Наркевич.

В конце марта 1915 император Николай II провёл инспекцию Галицийского генерал-губернаторства. 27 марта 1915 он посетил Броды и Львов, о котором в письме императрице написал так: «Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей» [www.rus-sky.org/history/library/plat3/plat3-1.htm#_Toc471139034]. Во Львове он встретился с генерал-губернатором Г. А. Бобринским, а с генералом А. А. Брусиловым на следующий день в Самборе, затем посетил Хыров и Перемышль.

Русское правительство планировало в дальнейшем интегрировать восточную часть Галиции в состав непосредственно России, а западную Галицию (населённую в основном поляками) — в состав Царства Польского. Деятельность администрации Г. А. Бобринского длилась меньше года, в условиях постоянных военных действий, поэтому трудно говорить о целенаправленной политике гражданского управления.

По мере продвижения российских войск по территории Галиции и Буковины были образованы две губернии, Львовская и Тернопольская, позже также Черновицкая и Перемышльская. Губернии делились на уезды, их администрация и на губернском, и на уездном уровне практически полностью комплектовалась чиновниками из России. Только двое из местных уроженцев заняли должности помощников начальников уездов. Местные уроженцы использовались лишь в качестве переводчиков и мелких чиновников. Это объяснялось не только недоверием к местным со стороны российской администрации, но и тем, что большая часть местной русофильской интеллигенции была репрессирована австрийскими властями в самом начале войны (См. статью Талергоф). В уездах западной Галиции из-за преобладания поляков в населении на должности назначались российские чиновники польской национальности.

В отношении лиц, которые подозревались в шпионаже в пользу Австро-Венгрии (особенно это касалось евреев), предпринимались репрессивные меры (выселение в отдалённые районы России, взятие заложников, запрещение передвижения в пределах генерал-губернаторства и др.) Были высланы и многие священники грекокатолической церкви (в частности, митрополит Андрей Шептицкий).

Местным жителям, среди которых было много благожелательно настроенных по отношению к РоссииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), оказывались меры защиты. Запрещались конфискации имущества. При реквизиции российской армией у местного населения лошадей, скота и другого имущества предусматривалась обязательная оплата. Однако часто за реквизируемое имущество выдавались просто расписки, или за него занижались цены. Командующим армиями было рекомендовано воздержаться от реквизиций во время проведения полевых работ.

На вновь занятой территории русские власти немедленно стали проводить в жизнь антисемитское законодательство Российской империи, запрещавшее евреям владеть землёй (в отличие от австрийского, по которому это было им разрешено). Начался процесс экспроприации земель у евреев, который прервала лишь утеря края летом 1915 года

Политика русского правительства в Галиции во многом носила противоречивый и непоследовательный характер и вызывала недовольство местных русофилов, которые были более последовательными сторонниками пророссийской и антипольской политики, чем российская администрация. Эта политика проводилась без коренной ломки существующего строя и вынуждала сохранять в крае очень сильные позиции польских помещиков, польской культуры, католической и грекокатолической церквей.

Решение религиозного вопроса

Российская администрация провозгласила принцип веротерпимости. 28 сентября 1914 г. император Николай II дал указание «осторожного разрешения религиозного вопроса в Галиции». В особенности это касалось перехода жителей края из униатства в православие, что происходило на галицких территориях, занятых русскими войсками [orthodox.is.lviv.ua/lvivep/russia.htm]. Последовавшие практические распоряжения исключали насильственный и ограничивали стихийный переход грекокатолических приходов в православие. Переход разрешался, только если 75 % явившихся на сход представителей дворов вместо своего постоянного униатского священника пожелали бы иметь православного. В этом случае православный священник обязывался предоставить оставшемуся униатскому священнику возможность совершать богослужения и пользоваться церковной утварью. От униатских и католических священников не требовались молитвы за российского императора, но были запрещены молитвы за австрийского цесаря. Однако, 19 сентября 1914 года был арестован русскими военными властями за антироссийские проповеди Митрополит Андрей Шептицкий и выслан вглубь России, что вызвало протест Ватикана и стран Антанты. При вступлении русских войск множество приходов оказалось вообще без священников: галицкие русофилы были интернированы австрийскими властями в концентрационных лагерях Талергоф и Терезин или находились в тюрьмах, а многие украинофилы проавстрийской направленности бежали с отступающими австрийскими войсками. В опустевшие приходы направлялись православные священники. Архиепископ Волынский Евлогий (Георгиевский), ведавший православными в Галиции, сталкивался со случаями, когда галичане самовольно увозили православных священников в свой пустующий приход и некоторое время их там удерживали.

Благотворительность

Вопросами благотворительности и обеспечением населения продовольствием занимался троюродный брат генерал-губернатора Владимир Алексеевич Бобринский, чиновник особых поручений. Ему помогало Петроградское Галицко-Русское благотворительное общество: открывались приюты для оставшихся без родителей детей в Самборе, Городке, оказывалась помощь голодающим, приют для галицких детей при Иоанновском женском монастыре в Петрограде, собирались пожертвования на церкви.

Отступление российской армии из Галиции

Австро-германское наступление в мае-июне 1915 года (Горлицкий прорыв) вынудил российские войска оставить Галицию. Тысячи жителей края стремились попасть в Россию, особенно русофилы, которые опасались новых репрессий со стороны австро-венгерских властей. Для въезда в пределы Российской империи с начала оккупации требовалось получить пропуск в канцелярии генерал-губернатора, либо у градоначальника, губернаторов, начальников уездов. В отчёте канцелярии сообщалось, что местные жители «выезжали массами». За последнюю неделю перед отступлением из Львова канцелярия генерал-губернатора выдала более 10 тысяч таких пропусков. Теперь при выдаче пропусков не проверялась благонадёжность уезжающего, пропуска выдавали всем, кроме евреев, которых по-прежнему подозревали в проавстрийских симпатиях. Однако в момент отхода армии пропуска уже не проверялись. В своих воспоминаниях Деникин писал о генерале Сергее Маркове: «Помню дни тяжкого отступления из Галичины, когда за войсками стихийно двигалась, сжигая свои дома и деревни, обезумевшая толпа народа, с женщинами, детьми, скотом и скарбом… Марков шёл в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого скопилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов ещё вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев». В Россию с отступающей армией ушло до двухсот тысяч галицких беженцев.

Второй Военный генерал-губернатор Фёдор Трепов (c 4 октября 1916 — по 31 мая 1917).

c 22 апреля 1917 по 2 августа 1917 генерал-губернаторством руководил краевой комиссар Дмитрий Дорошенко.

2 августа 1917 вся территория Галицко-Буковинского генерал-губернаторства была захвачена войсками Австро-Венгрии и вошла в её состав.

Символика

Герб генерал-губернаторства являлся гласным.

См. также

• Русское движение в Прикарпатской Руси

Литература

• Галиция. Временный военный генерал-губернатор (Бобринский). Отчёт временного генерал-губернатора Галиции по управлению краем за время с 1-го сентября 1914 года по 1-е июля 1915 года. — Киев: Типогр. штаба Киев. воен. окр., 1916. — 49, II с.
• Галиция. Временный военный генерал-губернатор. Отчёт канцелярии военного генерал-губернатора Галиции в период времени с 28 августа 1914 по 1 июля 1915 года. Приложение № 1 (к отчету военного генерал-губернатора Галиции). — Киев, 1916. — 125 /1/с.
• Временно оккупированные территории и национальный вопрос. Управление Восточной Галицией и Северной Буковиной //А. Ю. Бахтурина. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914—1917 гг.).- Москва, 2004,с.117-208
• Заполовський Володимир Миколайович. Буковина в останнiй вiйнi Австро-Угорщини 1914—1918. — Чернiвцi: Золотi литаври, 2003

Ссылки

• [www.ukrstor.com/ukrstor/paszaeva_oczerk-4-13.html#4.13 Первая мировая война. Талергоф.]
• [www.ukrstor.com/talergof/ Талергофский Альманах]
• [mnib.malorus.org/kniga/183/ А. Ю. Бахтурина. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны.]
• [community.livejournal.com/ru_lvov/2463.html М.Оськин. Галицийская битва. Август 1914. ]

Отрывок, характеризующий Галицийское генерал-губернаторство

– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.