Галиция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Галиция

Герб Галиции

     Территория исторической области Галиция

Центр Львова.

Сельская церковь.

Олесский замок.

Гали́ция (также Галичина́[1][2][3]) (укр. Галичина, польск. Galicja, нем. Galizien) — историческая область в Восточной Европе, примерно соответствует территории современных Ивано-Франковской, Львовской и большей части Тернопольской (кроме северных районов) областей Украины и югу Подкарпатского воеводства Польши (Перемышльская земля).





История

Земля белых хорватов


Орография

Четыре главные геологические группы выделяются в обособленные орографические площади: Карпаты, холмы Краковские, Подолия и долины главных рек. Главным фактором, обуславливающим рельеф страны, являются Карпаты на юге Галиции. От них понижается вся местность на север, но общий наклон прерывается рядом возвышенностей, почти параллельно расположенных рядом с Карпатами. Краковские холмы занимают небольшое пространство на северо-западе, но Подольская возвышенность и её отроги Росточе на западе и неогеновые плато на юго-востоке выполняют почти всю восточную Галицию. Эти небольшой высоты возвышенности представляют резко обособленные черты рельефа, не имеющие ничего общего с Карпатами. Эти возвышенности отделены от Карпат долинами Вислы, Сяна, Днестра и Прута. Они прикасаются к Карпатам только в окрестности Кракова, а потом соединяются низкими плоскими увалами, едва заметными среди низменности. Ввиду этого нельзя называть их отрогами Карпат.

Климат

Климат Галиции континентальный, умереннее климата соответствующих широт России. Разница в высоте различных возвышенностей и долин на север от Карпат слишком незначительна, чтобы вызвать большое колебание в климатических условиях. Все пространство на севере Карпат можно считать равниной, принадлежащей к обширной русской низменности. Главным фактором, влияющим на климат, являются Карпаты. Хотя присутствие Карпат невыгодно по отношению к температуре, так как они её понижают, но очень выгодно по отношению к осадкам; благодаря им Г. хорошо орошена. Чем далее на восток Г., тем климат континентальное и процент осадков летом больше. Идя с С на Ю местность не теплее, а холоднее, так как в этом направлении совершается общий подъем, и на самом юге в горах климат всего холоднее.

Речные долины

У северного подножия Карпат тянется непрерывный ряд долин, среди которых текут значительные реки параллельно направлению Карпатских хребтов. Висла, Сан, Днестр и его правые притоки, соединяющиеся посредством долины Быстрицы с низменностью над Прутом. Можно разделить Галицкие долины на покрытые ледниковыми отложениями и свободные от них, покрытые галечником из карпатского песчаника. К долинам с ледниковыми отложениями принадлежит вне подкарпатского ряда еще долина Буга на север от Подольской возвышенности, разделенная Росточем от долины Вислы и Сана. Средняя высота долин Вислы и Сана 190 — 200 м, но разница отдельных высот значительна. Напротив, долина Буга очень ровная (ок. 230 м). Ширина надвислянской долины, начинаясь у Кракова, имеет 15 км в окрестности Бохни, 30 км около Тарнова, 70 км в окрестности Ржешова. Название западно-галицкой равнины неточно; действительно ровные места находятся только непосредственно над реками; в некотором отдалении рек является местность весьма волнистая и пересеченная. Малые холмы расположены часто грядами, которые разорваны оврагами; частые углубления и вообще быстрая смена рельефа — на каждом шагу. Несмотря на незначительность разницы в высоте, которая на близких пунктах достигает 50 м, на отдаленных до 120 метров, вся местность имеет почти гористый характер. Это типический моренный ландшафт. Моренные озера исчезли на запад от Сана, но на восток от него сохранились еще в виде небольших водоемов 1 — 7 метров глубины, окруженных песками и валами моренного отложения, часто лишенных истока. Озера эти в долине Сана и еще более в долине Буга превращаются мало-помалу в болота и торфяники. В ледниковых отложениях много валунов северного происхождения, собираемых тщательно для построек. Летучие пески являются главным образом в местах, где вырублены сосновые леса, и засыпают пашни; однако облесение их не представляет никакого затруднения, так как осадки часты и занятые летучими песками пространства ограничены. Местность, покрытая ледниковыми отложениями, неплодородна и мало населена; только места вблизи рек очень плодородны. Непосредственные берега и ложе рек долины Сана и Вислы усыпаны галечником и большими камнями, занесенными из Карпат. Долины рек Черного моря, вообще, выше западных. С главной долиной Днестра соединяются долины правых притоков. Междуречные увалы покрыты лёссом; долины рек гальками из песчаника, а сверху тонким слоем наноса. Непосредственные берега рек сплошь покрыты камнями. Главная долина р. Днестра заливается каждый год в высокие воды. Днестр имеет большинство притоков в верхнем течении, где атмосферные осадки, преимущественно в горах, значительны, а вся масса вод, скопившаяся вдруг после проливных дождей или после весеннего таяния снегов, не может поместиться в узком ложе Днестра, пониже Нижнева, где он течет в глубоком "яре" и, разливаясь, покрывает пространство более 900 кв. км, расположенное на правом берегу Днестра, от Конюшек вниз. Здесь находятся роскошные заливные луга.

Происхождение названия

По одной версии, название связано с этнонимом галаты, относившимся к кельтским племенам Придунавья III—II вв. до н. э.

Согласно другой версии, происходит от греческого слова «галис» (др.-греч. ἅλς — соль). Название это встречалось ещё в византийских источниках. Действительно, с древних времён в данном регионе производится добыча соли, древнейшим способом — выпариванием рапы. Соляной промысел упоминается во древнерусских летописях, на гербах некоторых городов региона (в частности в гербе города Дрогобыч) изображены топки соли.

Также возможное первоначальное значение — «территория вокруг города Галич» (ср. Краковия от Краков, Варсовия от Варшава и т. п.)[4].

Галицкая Русь

Название «Галицкая Русь» как наименование восточнославянских земель Габсбургской монархии получило распространение в среде галицких русофилов[5][6], рассматривавших Восточную Галицию и другие «русские» («руськие») земли Габсбургской империи как неотъемлемую часть единого русского мира, сегмент общерусского культурно-исторического, духовного пространства, а восточнославянское население Галиции (русинов) — как составную часть общерусского народа.

Древнерусское государство

В 1254 году Даниил Галицкий принял в Дорогочине титул «короля Руси» от папы римского Иннокентия IV, основав галицкий королевский дом. Потомки Даниила именовали себя rex Russiae или duces totius terrae Russiae, Galiciae et Lodomeriae («король Руси» или «князь всей земли русской, галицкой и владимирской»). Ещё его потомок Юрий II Болеслав в 13231325 годах в грамотах именуется князем Малой Руси, Dei gratia natus dux minoris Russiae[7].

В XIV веке Галицкая земля стала предметом спора между Польшей, Венгрией и Литвой. В результате длительной войны за галицко-волынское наследство (13401392) земли Галицко-Волынского княжества были разделены — Польское королевство получило часть княжества с городами Галичем и Львовом, Подляшье, Люблин и южные земли Подолья, а также — часть Волыни с городами Белзом и Холмом, а Великое княжество Литовское — Волынь с Владимиром и Луцком, Полесье и часть Подолья[8].

В составе королевства Польского

Король Казимир III Великий временно включил Галичину в состав королевства Польского в 13401349 гг. Потом король Людовик I Великий включил землю в состав Венгрии в 13721387 гг., но его дочь Ядвига, королева Польши, окончательно включила Галичину в состав королевства Польского в 1387 г.

В 1434 года из земель Галицко-Волынского княжества король Владислав III Варненчик образовал Русское воеводство, административным центром которого стал город Львов. Русское и Белзское воеводства в исторических документах 15-18 веков часто объединялись под условным названием Червонная Русь.

Коренное (восточнославянское) население Галиции, Буковины, Закарпатья называло себя прилагательным руськи или существительным русины.

Уже к началу 16-го века все социальные верхи (магнаты и паны) Галиции сменили обрядность, перешли из православия в католицизм и полонизировались. После 1453 г., завоевания Константинополя османами, когда Вселенский патриарх оказался фактическим заложником султанов Османской империи и раскола в Киевской митрополии после Флорентийской унии, шляхта и высшее духовенство Киевской митрополии начали склоняться к унии (союзу) с Римом. За прошедшие после Брестской унии 1596 г. столетия греко-католическая (униатская) церковь укоренилась в Галиции и стала традиционной религией для многих её жителей.

С 14-го века в Галиции существовала крупная еврейская община. Евреи занимались торговлей, производством одежды, бытовых предметов, украшений, выделкой кожи и т. д., порой объединяясь в собственные ремесленные цехи (Львов, начало 17 в.). Ссужая деньгами королей и шляхту, они получали откупа на взимание налогов и местных сборов (дорожных, мостовых и прочих), брали в аренду имения, земли, лесоразработки, мельницы, шинки и т. п.

Дважды, в 1648 и 1655 гг., Львов держал в осаде Богдан Хмельницкий, но каждый раз снимал осаду, удовлетворившись выкупом.

В составе Австро-Венгрии

Вследствие первого раздела Польши в 1772 году в состав владений Габсбургов — Австрийской империи — отошли Затор и Освенцим, часть Малой Польши, включающая южную часть Краковского и Сандомирского воеводств, а части Бельского воеводства и Русское воеводство (Галиция). В общей сложности австрийские приобретения составили 83 тыс. км² и 2 млн 600 тыс. человек. Столицей новой австрийской провинции, названной Королевством Галиции и Лодомерии, был назначен город Львов.

В 1786 году к королевству была присоединена Буковина, сделавшаяся австрийской с 1777 года. По третьему разделу Польши (1795) Австрии досталась северная часть Галиции до реки Западный Буг, названная Западной Галицией, в отличие от прежде приобретенной Восточной[9].

В 1781 г. декретом императора Священной Римской империи Иосифом II было установлено «Право веротерпимости» (Патент о веротерпимости[de]). Этот декрет сравнял в правах галицких русинов, или выражась языком того времени — греко-католиков с полякамикатоликами (православных, протестантов и греко-католиков с католиками). Русинские шляхтичи и священники обрели равные права и возможности с шляхтой других христианских конфессий.[10]

Рядом австрийских правительственных распоряжений в Галиции была значительно ограничена власть помещиков над крепостными и разграничены их права и обязанности, хотя помещики требовали, чтобы на ними по-прежнему осталось ничем не ограниченное право распоряжаться не только трудом и имуществом, но и личностью своих крепостных, как это было при польской власти.

Были приняты меры к поднятию культурного уровня и авторитета униатского духовенства. Был дан ряд правительственных стипендий русинам для получения образования в униатской духовной семинарии в Вене, а униатские епископы были уравнены в правах с католическими, например, в праве участия во вновь установленном Галицийском сейме.

В 1809 году галицкие поляки (католики) подняли против Австрии восстание в надежде на поддержку Наполеона. Повстанцами был захвачен Львов и начались расправы с верным Австрии населением, прежде всего с русинами (униатским духовенством). Население Галиции во время этого восстания заняло позицию определённо враждебную по отношению к восставшим полякам и активно помогало австрийским войскам и властям в их борьбе с повстанцами.

14 октября 1809 года в Шенбруннском дворце в Вене был подписан мирный договор, по которому Наполеон присоединил почти всю Западную Галицию с Краковом и Замостьский округ в Восточной Галиции (50000 км² и 1 1/2 млн населения) к Великому герцогству Варшавскому, а Тернопольский округ (9000 км² и 400 тыс. жит.) отошёл к России[9].

Венский конгресс 1815 года передал Западную Галицию Царству Польскому, которое вошло в состав Российской империи, Тернопольский округ был возвращен Австрии. Краков с округом был признан самостоятельной республикой.

В октябре 1835 года Россия, Австрия и Пруссия подписали тайное соглашение, предусматривавшее оккупацию Кракова в случае проведения там польских сепаратистских акций. В феврале 1836 года для этого представился повод, и в Краков вошли австрийские, а позднее — русские и прусские войска. Позднее в результате дипломатического давления Франции и Англии Пруссия и Россия вывели свои войска из города, но австрийская оккупация продлилась до 1841 года. В 1846 г. в Кракове вспыхнуло восстание, разгром которого привёл к тому, что город был лишён своей независимости и его территория 16 ноября 1846 года была присоединена к Австрийской империи. На территории австрийской Галиции восстание 1846 года получило более широкий размах, но здесь повстанцев опередили инспирированные австрийскими властями крестьянские выступления.

В 1849 году Краков, с титулом великого герцогства, вошёл в состав коронной земли Галиции, в том же году Буковина выделена в самостоятельную область австрийской короны[9].

Европейские революции 1848 года, которые называли «Весной народов», распространились на многие страны Европы, в том числе и на Австро-Венгрию и на королевство Галиции (см. Революция 1848 года в Галиции).

Селянская реформа 1848 г. объявила «рустикальные земли» частной собственностью селян. Законами Фердинанд I (император Австрии) от 17 апреля 1848 г.(закон цисарского уряда Австро-Венгрии), по которому с 15 мая 1848 г. ликвидировались селянские повинности в королевсте Галиции; и Закон от 7 сентября 1848 г., по которому отменялись крепостные взаимоотношения в Австро-Венгрии.[11]

25 апреля 1848 г. был опубликован проект конституции Австрийской империи, предусматривающий введение демократических свобод и ликвидацию пережитков феодализма. Это вызвало новый всплеск либерального движения в Галиции. Центром революции стала Рада Народова во Львове, под руководством которой в городах и местечках провинции была создана целая сеть революционных органов управления и отделения национальной гвардии. Выборы в имперский парламент способствовали развитию местной прессы и сплочению польского и русинского шляхетства, горожан и интеллигенции вокруг Рады Народовой.

Либерализация политической системы привела также к подъёму национального движения среди галицких русинов. Во главе русинского движения встала униатская церковь. Австрийцы учли настроения широких масс Галиции и всячески содействовали их антипольской и проавстрийской активности. При покровительстве австрийского генерал-губернатора Франца Стадиона в 1848 году была создана первая русинская политическая организация — Главная руская рада (Галицкая рада), которую возглавил епископ Григорий Яхимович. Особенностью русинского национального движения этого периода была резкая враждебность польским либералам, представляющим интересы помещиков, и подчёркнутая лояльность императору. Это предопределило появление элементов национального конфликта в революции 1848 г. в Галиции.

По инициативе Галицкой рады в Восточной Галиции стали формироваться местные русинские комитеты из представителей интеллигенции и духовенства. Были выдвинуты требования расширения прав русинов в Галиции и нового раздела провинции на две части: польскую Западную Галицию и русинскую Восточную. В июне 1848 г. вопрос о разделе Галиции обсуждался на Славянском съезде народов империи в Праге. Представители Рады Народовой и Русской рады принимали активное участие в работе этого съезда, формируя особую Польско-русинскую секцию. Одним из решений этого мероприятия стало соглашение 7 июня о признании равенства национальностей Галиции.

На съезде галицко-русских учёных в 1848 году ставился вопрос об изучении истории Галиции как части общей истории Руси на основании национального единства русского народа. Подтверждалось существование единого для всей Руси (от Карпат до Камчатки) литературного языка. Некоторые исследователи также указывают на то, что Галиция участвовала в создании общерусского литературного, «книжного» языка[12].

Конфликт между поляками и русинами в Галиции то затихал, то разгорался в зависимости от внутренней политики австрийского правительства в национальном вопросе. Поддерживая то одну, то другую сторону, австрийское правительство создавало в Галиции некое равновесие, дававшее, в конечном результате, возможность управлять этим краем.

В 1861 году был создан краевой сейм Галиции для решения вопросов местной жизни королевства. Он собирался на основании указа австрийского императора раз в год во Львове. Исполнительным органом сейма был краевой комитет (пол. Wydzial Krajowy, нем. Landesausschuss), состоящий из краевого маршала (marszałek krajowy) и краевых советников, центральная власть была представлена наместником (Namiestnik).[13]. Территория Галиции делилась на поветы, поветы на гмины. Представительные органы поветов - поветовые представительства, исполнительные органы поветов - поветовые комитеты (wydział powiatowy), состоящие из поветовых старост (starosta powiatowy) и поветовых советников, представительные органы гмин - гминные представительства (przełożeństwo), исполнительные органы - гминные комитеты, состоящие из бурмистра и гминных советников.

Самоуправление осуществлялось посредством сейма (выдела краевого), советов и выделов (комитетов) уездных и советов деревенских («рада громадска»). Сейм состоял из 8 архиепископов и епископов, 3 ректоров университетов и 141 выбираемого депутата, из которых приходилось 74 на шляхтичей, 44 на более крупных (магнатов), 20 на города и 3 на торгово-промышленные палаты во Львове, Кракове и Бродах. Депутаты выбирались на 6 лет. На сейм в Вену Галиция посылала 63 депутата, из которых 23 — мелкие собственники. Уездные советы состояли из 26 членов, избираемых на 3 года. Избирательная система была такова, что поляки что доминировали среди крупных землевладельцев и промышленников всегда имели большинство. Краков и Львов имели городские думы и особое самоуправление. Языком управления и сейма был польский[9].

В 1907 году, в городе Самбор представителями древних русинских родов Нижанковских, Гординских, Силецких, Борковских, Погорецких, Кульчицких-Цмайлов была создана шляхетская организация Товариство руської шляхти (укр.)».[14], которая в 1938 году была переименована в Товарищество украинской шляхты им. Петра Конашевича-Сагайдачного (укр. Української шляхти ім. Петра Конашевича-Сагайдачного). В 2002 году потомки старинных шляхетских и казацких родов Галиции и всей Украины возродили деятельность этого товарищества.

Наука и образование

Университет в Кракове основан в 1364 году, во Львове — в 1661. Преподавание велось на польском языке, за исключением нескольких русских кафедр во Львовском университете[9].

Гимназий 21 (одна иезуитская), прогимназий 2, реальных школ 3. В большинстве низших школ язык преподавания русинский (украинский), который тоже употребляется в одной гимназии во Львове и в перемышльской. В остальных гимназиях учебный язык польский, в Бродах и одной гимназии во Львове немецкий[9].

С 1815 г. галицким русинам была предоставлена возможность начать обучение на родном языке в начальных школах и вводить преподавание его в гимназиях[15].

В Российской империи секретным циркуляром министра внутренних дел Валуева 1863 года, а затем Эмским указом Александра II 1876 года были введены серьёзные ограничения на употребление в печати украинского (малорусского) языка. С этого момента издание украинской литературы начало перемещаться из России в Австро-Венгрию, превратившуюся в своеобразное убежище для украинских литераторов. Во Львов на некоторое время перебрался и крупнейший украинский общественный деятель того времени М. Драгоманов.

Главные ученые и другие общества Галиции: Академия наук в Кракове, с богатой библиотекой и археологическим музеем; общество (Zakład) имени Оссолинских, во Львове, с библиотекой, музеями, картинной галереей; Польское общество естествоиспытателей, галицко-русская матица, Общества имени Качковского и Шевченко во Львове[9].

К концу XIX века Галицию стали называть «украинским Пьемонтом», уподобляя её роль той, которое Сардинское королевство сыграло в объединении Италии. М.Грушевский, который в 1894 г. переехал из Киева во Львов, утверждал, что Галиция являлась «передовой частью украинского народа, которая давно обогнала бедную российскую Украину», что «до сих пор Галиция шла, а Украина стояла или шла за Галицией».[16]. Павел Скоропадский, бывший гетманом Украины в 1918 г., так писал в своих воспоминаниях о галичанах: «…к сожалению, их культура из-за исторических причин слишком разнится от нашей. Затем, среди них много узких фанатиков, в особенности в смысле исповедывания идеи ненависти к России… Для них неважно, что Украина без Великороссии задохнется, что её промышленность никогда не разовьется, что она будет всецело в руках иностранцев, что роль их Украины — быть населенной каким-то прозябающим селянством».

XX век

15 декабря 1902 г. в Петербурге было образовано Галицко-русское благотворительное общество. По утверждённому Министерством внутренних дел 8 октября 1902 г. уставу общество ставило своей целью «оказывать всякого рода нравственную и материальную поддержку русским галичанам и их семействам, временно или постоянно проживающим в Санкт-Петербурге». Помимо благотворительной помощи уроженцам Галиции, общество стремилось также содействовать ознакомлению русского общества с жизнью Прикарпатской Руси, её прошлым и настоящим. К 1914 г. по данным правления общества последнее насчитывало около 700 членов.

В записке по польскому вопросу чиновник российского МИД Олферев в 1908 г. писал, что в результате политики австро-венгерских властей в Галиции «украинцы сольются в единый самостоятельный народ и тогда борьба с сепаратизмом станет невозможной. Пока в Галиции живёт ещё русский дух, для России украинство не так ещё опасно, но коль скоро австро-польскому правительству удастся осуществить свою мечту, уничтожив всё русское в Галиции и заставить на веки забыть о некогда существовавшей Червонной Православной Руси, тогда будет поздно и России с врагом не справиться».

Боязнь проникновения в Россию идей галицкого (украинского) сепаратизма из Галиции заставила в 1909 г. российское министерство внутренних дел и министерство финансов принять решение о регулярном выделении средств на «помощь прикарпатским русским». В 1911 г. П. А. Столыпин отпустил единовременно 15 тыс. рублей на расходы по выборам в австрийский парламент. Речь шла о помощи организациям «москвофильской» ориентации. Ежегодно по запросу министра внутренних дел выделялось 60 тысяч рублей и 25 тысяч рублей непосредственно через министра финансов. Распределение и передача государственных сумм на поддержание и развитие русских культурно-просветительных учреждений прикарпатских славян были полностью в ведении В. А. Бобринского и камергера Гижицкого. Правительство доверяло им указанные суммы, не контролируя их и не требуя отчета в расходовании денег. Это делалось, в первую очередь, для того, чтобы исключить возможные осложнения на дипломатическом уровне. Выделяя средства, российское правительство полностью устранялось от того, как и на что они используются. Помимо государственных субсидий ещё 10—12 тысяч рублей ежегодно давали частные пожертвования. Все перечисленные средства в соответствии с уставом Галицко-русского общества должны были расходоваться на культурно-просветительные цели. Фактически это были самые разнообразные мероприятия как культурного, так и политического характера. Центральное место в культурной работе отводилось распространению русского языка в Галиции, поскольку вопрос о культурно-языковой ориентации составлял основу программы галицийских «москвофилов» и с 1909 г. приобрёл политическое звучание.

В мае 1910 года австрийские власти закрыли все «русофильские» организации Буковины («Общество русских женщин», «Карпатъ», «Русско-православный народный дом», «Русско-православный детский приют», «Русско-православная читальня», «Русская дружина»), а также русские бурсы (общежития для учащейся молодёжи) в Черновцах и Серете. Имущество организаций было конфисковано. Причиной запрещения деятельности русских организаций были голословные обвинения в шпионаже и государственной измене[17].

Перед самым началом Первой мировой войны, в феврале 1914 г. бывший российский министр внутренних дел П. Н. Дурново в своей аналитической записке писал про Галицию:
Нам явно невыгодно, во имя идеи национального сентиментализма, присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров[18].

В восточных районах Галиции (то есть на бывшей территории собственно Галицко-Волынского княжества) значительно преобладало украинское население, а западная часть Галиции была заселена преимущественно поляками. По данным на 1910 г. из 5 317 158 жителей Восточной Галиции польский язык был родным для 2 114 792 жителей (39,8 %), а украинский для 3 132 233 (58,9 %). При этом следует учитывать, что в состав польскоязычного населения входили не только поляки, но и евреи, которые в течение второй половины XIX — нач. XX века в своём большинстве перешли с идиша на польский язык[19].

Первая мировая война

В период Первой мировой войны территория Галиции стала театром боевых действий. В Галиции австрийцами были сформированы подразделения Украинских сечевых стрельцов, которые воевали на стороне австрийской армии. 16 августа 1914 г. был объявлен набор в Польские легионы при австро-венгерской армии, созданные по инициативе польских националистических деятелей проавстрийской ориентации во главе с Ю. Пилсудским.

К осени 1914 г. в ходе Галицийской битвы российскими войсками была занята практически вся восточная часть Галиции и часть западной Галиции. Было создано Галицийское генерал-губернаторство.

Обращение главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича к русскому народу Австрийский герб, русский трофей 1914 года. Фото из журнала «Нива Русские медицинские работники и главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич (на заднем сидении в автомобиле) во Львове

Уже через день после взятия Львова, 5 сентября 1914 г., в городе начала свою работу канцелярия графа Г. Бобринского, который был назначен Военным генерал-губернатором Галиции. Канцелярия продолжала деятельность до 14 июля 1915 г.

Российское правительство планировало в дальнейшем интегрировать восточную часть Галиции в состав непосредственно России, а западную Галицию (населённую в основном поляками) — в состав Царства Польского. Деятельность администрации Г. А. Бобринского длилась меньше года, в условиях постоянных военных действий, поэтому трудно говорить о целенаправленной политике гражданского управления.

По мере продвижения российских войск по территории Галиции и Буковины были образованы две губернии, Львовская и Тернопольская, позже также Черновицкая и Перемышльская. Губернии делились на уезды, их администрация и на губернском, и на уездном уровне практически полностью комплектовалась чиновниками из России. Только двое из местных уроженцев заняли должности помощников начальников уездов. Местные уроженцы использовались лишь в качестве переводчиков и мелких чиновников. Это объяснялось не только недоверием к местным жителям со стороны российской администрации, но и тем, что большая часть местной русофильской интеллигенции была репрессирована австрийскими властями в самом начале войны (См. статью Талергоф). В уездах западной Галиции из-за преобладания поляков в населении на должности назначались российские чиновники польской национальности.

В отношении лиц, которые подозревались в шпионаже в пользу Австро-Венгрии (особенно это касалось евреев), предпринимались репрессивные меры: выселение в отдалённые районы России, взятие заложников, запрещение передвижения в пределах генерал-губернаторства и др. Были высланы и многие священники грекокатолической церкви (в частности, митрополит Андрей Шептицкий). В 1914—15 годах было административно выслано 1962 человека. В 1915 г. было взято 554 (по другим данным — 700) заложников. Как правило, ими были предприниматели, директора банков, городские головы. Объявлялось, что евреи берутся в заложники поскольку по доносам евреев австрийские власти преследовали русинов за сотрудничество с российскими оккупационными властями[20].

Во время российской оккупации Галиции в период Первой мировой войны программа мероприятий в отношении греко-католиков разрабатывалась националистически настроенными деятелями, как в Галиции, так и в Петрограде. На заседании Петроградского отделения Галицко-русского общества 14 сентября 1914 года была принята подробная резолюция по религиозному вопросу в Галиции. Эти предложения В. А. Бобринского были первоначально одобрены протопресвитером военного и морского духовенства Г. Шавельским, а затем Верховным Главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем. За 9 месяцев управления русскими властями территорией Восточной Галиции по данным канцелярии военного генерал-губернатора по разрешению Г. А. Бобринского было назначено в приходы 86 православных священников, из них 35 по ходатайствам прихожан и 51 по удостоверениям архиепископа Евлогия. Эти данные отличались от данных канцелярии архиепископа Евлогия, согласно которым к 4 апреля 1915 года в Восточной Галиции находилось 113 священников. Нередко переход в православие или не переход в масштабе отдельного села был связан с тем, какая именно сторона — униаты или православные — оказывалась в состоянии больше заплатить уездному начальнику (См. статью Конфессиональная политика Российской империи в годы Первой мировой войны).

Галиция была оставлена российскими войсками в результате германского наступления. Для избежания мобилизации населения Галиции в австро-венгерскую армию командующий Юго-западным фронтом генерал Иванов издал приказ о высылке в Волынскую губернию всего мужского населения в возрасте от 18 до 50 лет. По данным печати, к августу 1915 г. в России было около 100 тыс. беженцев из Галиции[21].

Многие (не менее 20 тысяч) «русофилы» были заключены австрийскими властями в концентрационные лагеря Талергоф и Терезин, некоторые были казнены.

В 1916 г. восточная часть Галиции была вновь оккупирована российскими войсками в результате «Брусиловского прорыва».

После распада Австро-Венгрии и появления возможности легализовать русское движение в декабре 1918 г. во Львове был создан Русский исполнительный комитет, который стоял на антибольшевистских позициях и способствовал созданию военного подразделения из русских галичан в составе Добровольческой армии.

После Первой мировой войны 1 ноября 1918 г. на территории Восточной Галиции и Буковины была провозглашена Западно-Украинская Народная Республика, что вызвало начало польско-украинской войны. К 20-м числам того же месяца вся Восточная Галиция была захвачена поляками. Правительство ЗУНР переехало в Тернополь, а в конце декабря — в Станислав (ныне — Ивано-Франковск). 22 января 1919 года был подписан «Акт злуки», который провозгласил объединение с Украинской Народной Республикой.

Армия Западно-Украинской народной республики (УГА — Украинская Галицкая Армия) с переменным успехом, невзирая на острый дефицит боеприпасов, провизии и амуниции, воевала с польскими войсками до 15 мая 1919 года, когда сформированная и вооружённая во Франции 70-тысячная польская армия генерала Юзефа Халлера, которая была переброшена в Галицию якобы для борьбы с большевиками, начала боевые действия против УГА и вытеснила последнюю практически со всей территории.

В дальнейшем УГА предприняла попытку контрнаступления (Чортковская операция), вследствие которой был достигнут временный успех: часть Галиции была освобождена от поляков, однако уже к средине июля 1919 года УГА была полностью вытеснена польскими войсками за реку Збруч. После этого существование ЗУНР как государственного образования практически прекратилось, хотя правительство существовало в изгнании до 1923 года[22].

На территории Западной Галиции в г. Тарнобжег была провозглашена Тарнобжегская республика.

За этим последовала Советско-польская война 1919—1921 годов, в ходе которой на короткое время (июль—сентябрь 1920 г.) была провозглашена Галицийская Социалистическая Советская Республика.

Галиция в составе Польши

По Рижскому договору 1921 года, Западная Украина, в том числе Галиция, вошла в состав Польши.

В 1921 году в результате Рижского договора и решения Амбасадоров от 1923 года, территория Восточной Галиции была передана Польше. По условиям договора[уточнить] на территориях с украинским населением, Польша обязалась обеспечить украинцам равные с поляками права и гарантировать национально культурное развитие, предоставить автономию, открыть университет и т. д. Ни одно из этих условий правительство Польши не выполнило. Украинцы фактически считались людьми второго сорта подлежащими ополячиванию и католизации. Политика Польши была направлена на насильственную ассимиляцию и полное уничтожение украинского характера Восточной Галиции, Волыни, Холмщины, Подляшья и других территорий, на которых этнические украинцы составляли большинство или представляли значительную часть населения.

В начале 1920-х — середине 1930-х годов Галиция стала основной территорией действия УВО и с начала 1930-х — ОУН, придерживающихся «пропаганды мысли общего революционного срыва украинского народа», несмотря на малочисленность этих формаций в сравнении с легально действовавшими политическими партиями, объединявшими этнических украинцев (крупнейшей была УНДО). Их террористические и провокационные действия вызывали наибольший резонанс в обществе Галиции.

В начале 1920-х годов УВО вела активную пропагандистскую деятельность, провоцирующую украинское население Галиции к саботажу действий польского правительства — переписи населения, уплаты налогов, призыва в польскую армию, выборов в сейм и сенат.

В течение 1922 года на землях Галиции была зафиксирована череда саботажно-диверсионных актов, из них 38 на железнодорожном транспорте. Поджигались военные склады, повреждалась телефонно-телеграфная связь, совершались нападения на жандармерию. Широкий резонанс имел рейд боевиков УВО в Тернопольской округе — «они разрушали и поджигали польские фольварки, дома польских колонистов, убивали польских полицейских и жандармов». Всего в 1922 году было убито 20 «польских пособников», 10 «полицейских и их „агентов“» и 7 «польских военных». 15 октября 1922 боевики УВО убили украинского поэта и журналиста С. Твердохлеба — лидера «Украинской хлеборобской партии», выступавшего за мирное сосуществование с поляками. В этом же 1922 польским органам безопасности удалось арестовать члена УВО М. Дзинкивского, признания которого позволили арестовать практически весь актив боевиков организации в Галиции. Это практически прекратило активность УВО в 1923. Она восстановилась в 1924 году — в 1924—1925 УВО переключилось на «экспроприацию польского имущества». Для осуществление экспроприаций краевой комендант УВО Ю. Головинский создал «Летучую бригаду», занявшуюся нападением на почтовые дилижансы и кареты, почтовые отделения и банки. 28 апреля 1925 при нападении на главную почту Львова им досталось 100 тысяч злотых (около 25 тысяч долларов) — что было громадной суммой в то время. Польской полиции удалось ликвидировать «Летучую бригаду» лишь к концу 1925 года. 19 октября 1926 во Львове был убит польский школьный куратор Я. Собинский. Убийство совершил боевой референт УВО в крае Роман Шухевич — польская полиция арестовала двух других боевиков УВО которые позже были приговорены к повешению, позже замененные на 10 и 15 лет тюрьмы соответственно.

1 ноября 1928 боевики УВО смешавшись с толпой в демонстрации к 10-летию провозглашения ЗУНР открыли огонь по полиции спровоцировав ответные действия. В ночь с 1 на 2 ноября 1928 была взорвана бомба возле польского памятника «защитникам Львова».

В декабре 1928 УВО передало бомбу в редакцию польской газеты «Слово Польске». Весной 1929 была взорвана торговая выставка «Тарги всходне» — взорвалось несколько бомб в разных местах.

Во второй половине 1930 началась широкая антипольская так называемая саботажная акция: по сёлам Галиции прокатились нападения на учреждения власти и поджоги имущества поляков. Ответственность за эти действия на себя взяла УВО. Продолжились с новой силой акты «экспроприации» и политические убийства. Ответом правительства стали жестокие акции усмирения, начатые по приказу Пилсудского. В 29 августа 1931 украинскими националистами в Трускавце был убит посол сейма Т. Голувко — сторонник «польско-украинского компромисса» — поступок объяснимый исходя из логики УВО-ОУН — достичь «революционного срыва масс» в условиях «компромисса» проблематично. Далее террор только расширялся жертвами которого становились уже не только польские но и украинские деятели и обычные жители.

После убийства министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого в 1934 все руководство УВО-ОУН на ЗУЗ было арестовано. Руководитель ОУН Е. Коновалец, опасаясь выдачи эмигрантской части организации, приказал прекратить теракты на территории Польши.

Но это не остановило действие уже вынесенных приговоров ОУН-УВО. Убийство директора украинской гимназии Львова И. Бабия вызвало большой резонанс в украинском обществе Галиции — все легальные партии осудили его. Резко осудил убийство Митрополит Шептицкий — он писал: «нет ни одного отца или матери, которые не проклинали бы руководителей, которые ведут молодёжь на бездорожье преступлений», «украинские террористы, которые безопасно сидят за границами края, используют наших детей для убийства родителей, а сами в ореоле героев радуются такому выгодному житью».

Вновь активизация ОУН происходит в 1938 году при поддержке нацистской Германии. Главным партнёром ОУН стал 2-й отдел абвера («диверсии и психологическая война») который ставил перед ОУН такие задачи — уничтожение на территории будущего противника важных объектов, нагнетание нестабильности, инсценировка восстаний. В задачи отдела также входило создание «пятой колонны» на территории противника. Подготовку «украинского восстания» вел начальник резидентуры абвера в Бреслау.[23]

Несмотря на убийство 23 мая 1938 года в Роттердаме агентом НКВД главы ОУН Евгена Коновальца, абвер II активизирует подготовку членов и сторонников ОУН в районе Кимзе (Баварского моря).[24] ОУН призывает украинскую молодёжь не уклонятся от службы в польской армии, а там — держаться вместе.

Берлин разыгрывал «украинскую карту» лишь в интересах дестабилизации ситуации в Польше накануне готовящейся войны и, как показали последующие события, не намеревался создавать или терпеть самостоятельное украинское государство.

Галиция в составе Генерал-Губернаторства (Третий Рейх) и УССР (1939—1941 гг.)

23 августа 1939 года в Москве был подписан Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, также известный как пакт Молотова — Риббентропа. Согласно Секретному дополнительному протоколу к договору предусматривалось включение восточных «областей, входящих в состав Польского государства»[25] в сферу интересов СССР. 1 сентября 1939 года Германия начала вторжение в Польшу, а 17 сентября 1939 года на территорию Польши вошли советские войска.[26] 28 сентября 1939, в соответствии с Договором о дружбе и границе между СССР и Германией, Западная Галиция была присоединена к Генерал-губернаторству, а Восточная Галиция и Западная Волынь, после проведения референдума, были включены в состав Украинской ССР. После чего на этих территориях начались «преобразования», начавшиеся с национализации крупных и средних предприятий, конфискации имущества крупных промышленников и землевладельцев, на практике в ряде мест превратившаяся в реквизицию «всего у всех» местными активистами. Начались преследования поляков, полуофициально поощряемые новыми властями. Всего до конца 1939 года было арестовано и привлечено без ареста по различным статьям включая уголовные 18260 человек (из них 5406 поляков, 2779 украинцев и 1439 евреев). Первые совхозы и колхозы начали создаваться в западных областях в январе 1940 г. Вопрос «О создании совхозов в западных областях УССР» был рассмотрен в рабочем порядке на Политбюро ЦК ВКП(б) 19 февраля 1940 г. До осени 1940 колхозы создавались лишь по местной инициативе — без вмешательства «сверху», после чего последовал «административный нажим». С началом 1940 началась «очистка территорий от неблагонадежного элемента» — первым и самым крупным было выселение в феврале 1940 г. значительных групп сельских жителей, преимущественно поляков по национальности — лесников и «осадников» было выселено 88385 человек (подавляющее большинство поляки по национальности). Следующими акциями стали массовые высылки в апреле 1940 г. проституток и членов семей репрессированных «контрреволюционеров» (29012 человек).

К лету 1940 г., когда основные массовые выселения были уже проведены, сталинское руководство перешло к более гибкой, прагматичной тактике.

Телеграмма Сталина, направленная 3 июля 1940 г. секретарю Львовского обкома Грищуку (копия секретарям ЦК компартии Украины Хрущеву и Бурмистенко): "

До ЦК ВКП(б) дошли сведения, что органы власти во Львове допускают перегибы в отношении польского населения, не оказывают помощи польским беженцам, стесняют польский язык, не принимают поляков на работу, ввиду чего поляки вынуждены выдавать себя за украинцев и тому подобное. Особенно неправильно ведут себя органы милиции. ЦК ВКП(б) предлагает вам за вашей личной ответственностью незамедлительно ликвидировать эти и подобные им перегибы и принять меры к установлению братских отношений между украинскими и польскими трудящимися.

Кроме того, с приграничных территорий перемещались вглубь СССР и скопившиеся там беженцы из Германской оккупационной зоны — преимущественно евреи. До 2 июля 1940 вглубь СССР было направлено 83207 человек. А в Германию было репатриировано значительное число фольксдойче. [27]

До конца 1940 на территории Западной Украины (уже включавшей присоединенную в июле 1940 Буковину и часть Бессарабии) было арестовано и привлечено без ареста по различным статьям включая уголовные 69517 человек (из них 15518 поляков 15024 украинцев 10924 евреев) из них чуть более 300 было приговорено к ВМН.

К концу 1940 года в Галиции значительно активизировалась деятельность ОУН(б). Подготовленные абвером группы членов и сторонников ОУН(б) с различной результативностью пытались перейти границу СССР. Несмотря на противодействие НКВД и НКГБ они собирали данные по дислокации войск и размещению складов, месту проживания командиров и другой информации представляющей интерес для вермахта.

К весне 1941 года на территории Галиции имели место боестолкновения между отрядами ОУН(б) и силами районных милиции и НКГБ.

Ответом на активизацию подполья ОУН стало Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 1299—526сс от 14 мая 1941 г. «Об изъятии контрреволюционных организаций в западных областях УССР». Общее число высланных из Западных областей УССР до июня 1941 составило 11 097 человек (включая и высланных по другим постановлениям).

До июня 1941 в Западной Украине было арестовано и привлечено без ареста 11020 человек.

В 1940—1941 гг., были проведены четыре массовые депортации поляков, украинцев, белорусов, евреев, немцев, русских, чехов, армян и других из восточных воеводств Польской Республики (западные области УССР и БССР).[28] Органы НКВД депортировали около 335 000 польских граждан в северо-восточные регионы европейской части РСФСР, Казахстан, Сибирь и Дальний Восток России.[29][30]

Минимум 198 536 человек было высланных из западных областей УССР:

  • февраль 1940 г. — 89 062 человек (около 84,8 % поляков, 13,8 % украинцев, 1,4 % евреев и других) высланных в северо-восточные регионы европейской части РСФСР (Архангельская область, Коми АССР, Башкирская АССР, и другие), Сибирь, и Казахстан;
  • апрель 1940 г. — 31 332 человек (около 70,6 % поляков, 25,0 % украинцев, 3,0 % евреев, 1,4 % русских, немцев, и других) высланных в Казахстан;
  • июнь-июль 1940 г. — 67 049 человек (около 84,6 % евреев, 11,0 % поляков, 3,3 % украинцев, 0,4 % немцев, 0,7 % других) высланных в Сибирь, Дальний Восток,[31] и в северо-восточные регионы европейской части РСФСР (Архангельская область, Вологодская область, Марийская АССР и другие);
  • май-июнь 1941 г. — 11 093 человек (большинство украинцев, также поляки и другие) высланных в Сибирь и Казахстан.[32][33]

Дистрикт Галиция в Генерал-губернаторстве

К началу атаки Германии на Советский Союз на руках у командиров немецких частей были подробные данные о противостоящих им в Галиции советских войсках, подготовленные ОУН(б)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4989 дней].

22 июня 1941 года ряд командиров РККА и их семьи подверглись нападению боевиков ОУН, они же провели диверсии на линиях связиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4989 дней]. В ряде населённых пунктов на направлении ударов немецких войск произошли вооружённые выступления, инициированные ОУН(б). 24 июня началось вооружённое выступление во Львове.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4884 дня] В сельской местности отряды ОУН при поддержке части местного украинского населения нападали на мелкие части РККА и отдельные машины. В июне на линии Луцк-Броды-Ровно имел место контрудар силами нескольких механизированных корпусов РККА (некоторые из историков указывают его как крупнейшее танковое сражение начала войны), не достигший поставленных целей.

В связи с быстрым продвижением немецких войск в тюрьмах Западной Украины сотрудниками НКВД и НКГБ было расстреляно более 7 тысяч «контрреволюционного, уголовно-политического элемента» — прежде всего арестованных и осужденных по статьям УК УССР 54, 2,11, и особенно членов ОУН.

С приходом немецких войск, встречаемых во многих населенных местах как «освободители» частью местного украинского населения, в населенных пунктах организовывалась местная украинская администрация. В ряде городов и населённых пунктов вооружёнными отрядами состоящими из украинцев уничтожались представители советской власти, коммунисты и комсомольцы. Так же имели место антиеврейские акции украинского населения, в результате которых погибли тысячи евреев, что стало началом уничтожения более миллиона евреев на территории Галиции (как местных так и депортированных из стран Европы).[34][35]

В начале августа 1941 территория Галиции, была объявлена дистриктом Галиция. Ранее сформированные ОУН(б) отряды украинской милиции и зародыши частей Украинской национальной революционной армии были частично распущены, частично переформированы во вспомогательную полицию, которая в дистрикте Галиция была исключительно украинская (лишь в малочисленной транспортной полиции служили поляки).

С осени 1941 ОУН(б) уделяет внимание наполнению украинской вспомогательной полиции своими сторонниками не только на западе, но и на востоке Украины — «украинская национально-сознательная молодёжь должна массово добровольно записываться в кадры украинской полиции» на восточноукраинских землях. Именно подразделения украинской полиции (4 — 6 тыс.) стали важной составляющей частью формирования УПА весной 1943 г.

К 1943 году Галиция была одним из наиболее спокойных завоеваний нацистской Германии в Европе.

В начале марта 1943 в газетах дистрикта Галиция публикуется «Манифест к боеспособной молодёжи Галиции» губернатора Галиции Отто Вехтера, в котором отмечалось преданная служба «на благо Рейха» галицких украинцев и их неоднократные просьбы к фюреру об участии в вооружённой борьбе, — и фюрер, учитывая все заслуги галицких украинцев, разрешил формирование «дивизии СС Галиция». До 2 июня в дивизию записалось более 80 тысяч добровольцев (из них более 60 тыс. из дистрикта Лемберг).

30 июня 1943 года Руководитель СС и СД в дистрикте Галиция отправляет отчет о практически полном «Решении еврейского вопроса в Галиции», где, в том числе, отдельно отмечалось участие украинской вспомогательной полиции в приобретении статуса «юденфрай» (свободной от евреев) для этой территории.[36][37]

С осени 1943 года в Галиции начинаются активные действия подполья ОУН против польского населения.

Галиция после весны 1944 года

Местные отряды ОУН и УПА ведут действия против польских и советских партизан. После того, как немецкие войска были выбиты с территории Галиции, националистическое подполье проводит акции по дезорганизации тыла Красной Армии, срыва мобилизационной и заготовительных компаний и уничтожает советский партийный актив, направленный для восстановления советской власти и инфраструктуры этих регионов, а также заподозренных в лояльности властям местных жителей.

31 марта 1944 года выходит распоряжение НКВД СССР № 7129, которым был утверждён порядок высылки и перечень лиц, подлежащих ссылке в отдалённые районы СССР (Красноярский край, Омская, Новосибирская и Иркутская области) — членов семей ОУНовцев и активных повстанцев. Согласно распоряжению, ссылке подлежали все совершеннолетние члены семей ОУНовцев и активных повстанцев, как арестованных так и убитых при столкновениях. Кроме них ссылке подлежали семьи актива и руководящего состава ОУН-УПА (коменданты, помощники комендантов и сотрудники «СБ», районные и надрайонные проводники ОУН, куренные, господарчие, шефы и референты связи, активные участники банд, скрывающиеся или находящиеся на нелегальном положении). Высылаемым разрешалось брать с собой до 500 кг личных вещей и имущества (вес продуктов не ограничивался).

На 3 января 1945 года из Львовской области было выселено 3165 человек (1155 семей), из Тернопольской — 1249 человек (498 семей), из Станиславской и Дрогобычской — 1285 человек (460 семей). За тот же период было убито/захвачено/явилось с повинной членов ОУН-УПА по областям: Львовская — 12713/10471/2496 человек, Тернопольская — 11057/5967/2833 человек, Станиславская — 10499/9867/1167 человек, Дрогобычская — 1972/2720/569 человек (позднее ряд районных управлений НКВД и МГБ этих областей были уличены в приписках числа «уничтоженных и захваченных бандитов»). До 15 апреля 1945 года количество высланных возросло по Львовской области до 3951 человек (1468 семей), по Тернопольской — до 2238 человек (974 семей), по Станиславской — до 2917 человек (1329 семей), по Дрогобычской — до 1834 человек (701 семей). Кроме того, было направлено на принудительные работы уклоняющихся от призыва в Красную Армию: по Львовской области — 2635 человек, по Станиславской — 1768 человек, по Дрогобычской — 1720 человек, по Тернопольской — 829 человек.

В течение 1944—1945 годов во Львовской области было убито 16 советских учителей, в Тернопольской — 127К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2875 дней]. Эти учителя были завезены, как правило, из восточных областей Украины (в то время, как местные учителя и вся галицкая интеллигенция были Советской властью истреблены или вывезены в ссылки). За тот же период в Тернопольской области сожжено и уничтожено 50 клубов и хат-читален, которые должны были служить насаждению в Галиции коммунистической идеологии.

С осени 1944 года, согласно соглашению между СССР и Польшей, с территории Галиции началось добровольно-принудительное переселение проживавших там этнических поляков. До начала 1946 года только из Галиции в Польшу было вывезено более полумиллиона человек (общее число перемещённых в Польшу поляков с территорий, отошедших к СССР, оценивается в более 850 тысяч человек). Аналогичный обратный поток украинцев, проживавших на территории Польского государства, был значительно меньший — всего в СССР было переселено чуть более 140 тысяч человек.

К весне 1945 года силами 1-й дивизии и нескольких бригад НКВД при участии погранвойск и истребительных отрядов, сформированных из местного населения, практически все крупные и средние вооружённые формирования ОУН были уничтожены или рассеяны. Несмотря на это, мелкие подразделения продолжали действовать, нападая на гражданскую инфраструктуру и отдельных военнослужащих. Несмотря на то, что к концу 1947 года активность подполья ОУН сократилась до нескольких районов, практически полностью оно было ликвидировано лишь к 1952 году. Всего, по сводным данным советских архивов, за 1944−1956 годы, в результате действий УПА и вооружённого подполья ОУН погибло: 2 депутата Верховного Совета УССР, 1 глава облисполкома, 40 глав гор- и райисполкомов, 1454 глав сельских и поселковых советов, 1235 других советских работников, 5 секретарей городских и 30 районных комитетов Компартии УССР, 216 прочих работников партийных органов, 205 комсомольских работников, 314 глав колхозов, 676 рабочих, 1931 представитель интеллигенции, включая 50 священников, 15 355 крестьян и колхозников[38], детей, стариков, домохозяек — 860[39].

Всего за период 1944—1946 годов было выселено: из Львовской области — 5927 человек (2531 семей), из Тернопольской — 3780 человек (1741 семей), из Станиславской — 5590 человек (2393 семей), из Дрогобычской — 5272 человек (1977 семей). В октябре 1947 года была проведена массовая высылка семей ОУНовского подполья, было выслано: из Львовской области — 15920 человек (5223 семей), из Тернопольской — 13508 человек (5001 семей), из Станиславской — 11183 человек (4512 семей), из Дрогобычской — 14456 человек (4504 семей). Высылки отдельных семей проводились в наказание за убийства и бандитские проявления, совершённые в местах проживания до 1952 года. Общие потери советских граждан от действий ОУН-УПА составили по Ивано-Франковской области — 10527 человек, по Дрогобычской и Львовской — 7968 человек, по Тернопольской — 3557 человек (большинство из которых были местными сельскими жителями). После смерти Сталина подавляющее большинство высланных стало возвращаться на прежние места проживания, что привело к росту числа преступлений в 1955—1957 годах в этих регионах[40][41].

Этнический состав

Основные группы населения до Второй мировой войны — украинцы,поляки, евреи, немцы. После войны в западной Галиции проживают преимущественно поляки (см. операция «Висла»).

По данным некоторых источников в Восточной Галиции до Второй мировой войны польские евреи (польск.) составляли более трети (в 1921 году около 37 %) городского населения[42][43].

В современной восточной Галиции основное население — украинцы, вторая по численности национальная группа — русские (в Львове — 8,9 %)[44].

Современность

В современном украинском языке по-прежнему используется слова «Галичина» и «галичанин» — то есть житель восточной Галиции, территории нынешних Львовской, Ивано-Франковской и большей части Тернопольской областей. Из Тернопольской области только четыре района, полностью Шумский, Кременецкий, Лановецкий и частично Збаражский район относятся не к Галиции, а к исторической области Волынь.

См. также

Напишите отзыв о статье "Галиция"

Примечания

  1. Несколько слов о терминологии. Мы сознательно употребляем слово Галичина с ударением на последнем слоге, а не Восточная Галиция. Он принят в исторической литературе и наиболее полно отражает понятие. — Пашаева Н. М., [www.ukrstor.com/ukrstor/paszaeva_oczerk.html Очерки истории Русского Движения в Галичине XIX—XX вв.] / /Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2001. — 201 с. (с. 5)
  2. [ukrstor.com/dikij/dikij2-11.html Андрей Дикий. Неизвращенная история Украины-Руси, том II. Глава «Западная Украина-Русь»]
  3. [ukrstor.com/swistun.html Ф. И. Свистун]. Прикарпатская Русь подъ владѣніемъ Австріи. Львов, 1895—1896 (djvu)
  4. Поспелов, 1998, с. 111.
  5. Галицкая Русь прежде и нынѣ. Историческій очеркъ и взглядъ на современное состояніе Очевидца. // Общество ревнителей русскаго историческаго просвѣщения въ память Императора Александра III. С.-Петербургъ, 1907, 104 с. ([books.tr200.ru/v.php?id=308960 pdf])
  6. [newzz.in.ua/histori/1148860003-galickaya-rus-a-byla-li-galickaya-rus.html Галицкая Русь — а была ли Галицкая Русь?]
  7. Галицкое княжество // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  8. Александр Широкорад. "Русь и Литва" // Галицкое Королевство. — М.: "Вече", 2004. — С. 50, 52, 56-60, 83, 370.
  9. 1 2 3 4 5 6 7 Величко Г. Галиция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  10. [litopys.org.ua/salto/salt09.htm ПОЛIЛІТИЧНІ ІДЕЇ УКРАЇНСЬКОГО РУХУ В ГАЛИЧИНІ В ДРУГІЙ ПОЛОВИНІ XIX СТОРІЧЧЯ]
  11. Тимочко Н. О. Економічна історія України: Навч. посіб. — К.: КНЕУ, 2005. — 204 с. ISBN 966-574-759-2
  12. Б. А. Успенский Краткий очерк истории русского литературного языка, М. 1994.
  13. [mnib.malorus.org/kniga/183/?zerkalo=de ISBN 5-88735-064-4 А. Ю. Бахтурина. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны, М. 2000], стр. 29
  14. Товарищество украинской шляхты = Товариство руської шляхти в Галичині (1907 - 1914) / Голіней Л.. — Україна соборна: Зб. наук. статей.. — Киев, 2005. — Т. Вип. 2. – Ч. ІІІ.. — С. 238. — 236 с.
  15. [mnib.malorus.org/kniga/183/ А. Ю. Бахтурина. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны, М. 2000, стр. 38]
  16. ISBN 5-88735-064-4 А. Ю. Бахтурина. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны, М. 2000, стр. 39
  17. [www.zlev.ru/51_54.htm Забытый этнос]
  18. [on-island.net/History/Durnovo.htm Записка Дурново]
  19. [www.hist.msu.ru/Labs/UkrBel/sklarov.htm С. А. Скляров Польско-украинский территориальный спор и великие державы в 1918—1919 гг.]
  20. Бахтурина А. Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны, М. 2000, стр. 192—193. ISBN 5-88735-064-4
  21. Бахтурина А. Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны, М. 2000, стр. 182,189. ISBN 5-88735-064-4
  22. Довідник з історії України у 3 т. / Укл. І.Підкова, Р.Шуст. — Львів, 2001.
  23. Нариси з історії політичного терору і тероризму в Україні XIX—XX ст. Інститут історії України НАН України, 2002
  24. Hans Bentzin, «Division Brandenburg — Die Rangers von Admiral Canaris» , 2.Aufl. 2005 (2004), edition ost, Das Neue Berlin Verlagsgesellschaft mbH "
  25. Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом
  26. [katyn.codis.ru/lebedeva.htm Н. С. Лебедева, Четвертый раздел Польши и катынская трагедия]
  27. [www.memo.ru/HISTORY/Polacy/filipp1.htm Деятельность органов ВКП(б) в западных областях Украины и Белоруссии в 1939—1941 гг]
  28. [www.memorial.krsk.ru/Articles/BirgerS/05.htm Владимир Биргер. Обзор ссыльных потоков и мест ссылки в Красноярском крае и Республике Хакасия. Депортации из Восточной Польши. Красноярское общество «Мемориал»]
  29. [www.electronicmuseum.ca/Poland-WW2/ethnic_minorities_occupation/jews_1.html Mark Paul, Neighbours on the eve of the Holocaust. Polish-Jewish relations in Soviet-occupied Eastern Poland, 1939—1941. ]
  30. [www.ipn.gov.pl/portal/pl/2/699/Prezentacja_ksiazki_8222Deportacje_obywateli_polskich_z_Zachodniej_Ukrainy_i_Zac.html Instytut Pamięci Narodowej :: FSB, Moskwa 2004]
  31. Jan Tomasz Gross, Irena Grudzińska-Gross, W czterdziestym nas matko na Sybir zesłali …, Publisher: London: Aneks, 1983. ISBN 0-906601-10-X
  32. [www.s-ciesielski.com/sov-dep/polacy/nardep.html Stanisław Ciesielski, Struktura narodowościowa ofiar deportacji radzieckich z ziem wschodnich II Rzeczypospolitej w latach 1940—1941.]
  33. [www.poshuk-lviv.org.ua/ru/zut/index1.htm О. Романів, І. Федущак, Західноукраїнська трагедія 1941, Львів — Нью-Йорк, 2002, НТШ, 430 с.]
  34. Martin Dean, Collaboration in the Holocaust: Crimes of the Local Police in Belorussia and Ukraine, 1941—1944 (London: Macmillan, 1999),
  35. 'Ukraine under Nazi Rule (1941—1944): Sources and Finding Aids [part 1 & part 2]' in: Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, vol. 45, nr. 1 & nr. 2, pp. 85—103, 273—309 , 1997
  36. Karel Berkhoff. Harvest of the Despair: Life and Death in the Ukraine under Nazi Rule. Cambridge / London: Harvard University Press, 2004
  37. in his final report on "The Solution of the Jewish Question in Galicia, " SS-Gruppenführer and General Lieutenant of the Police Fritz Katzmann singled out those who aided him in the difficult job of making the District of Galicia judenfrei. They were «the forces of the Security and Order Police, the Gendarmerie, the Special Service and the Ukrainian Police.» Kaztmann, SS-Gruppenführer und Generalleutnant der Polizei, "Lösung der Judenfrage in Galizien, " 30 Juni 1943, International Military Tribunal, Nürnberg, German, USA Exhibit 277, L-18, p. 18
  38. ОУН i УПА, 2005, [histans.com/oun_upa/oun/24.pdf Разд. 7. — С. 439.].
  39. Нариси з історії політичного терору і тероризму в Україні XIX-XX ст., 2002, С. 860.
  40. Билас. Репрессивно-каральна система в Україні. 1917—1953 р. Том 2. Київ Либідь-Військо України, 1994 р. ISBN 5-325-00599-5
  41. Організація українських націоналістів і Українська повстанська армія. Інститут історії НАН України. 2004 р.
  42. [www.mankurty.com/evreilvova.html Евреи Восточной Галиции. Несколько таблиц] // Данные приведены на основе работы: [books.google.com.ua/books?id=qgTrJm85sDQC&pg=PA297&lpg=PA297&dq=Wasiuty%C5%84ski+Bohdan&source=bl&ots=V8YVNdUdeo&sig=MVTUg0LGyCrqtBEy4kNsizpPNeY&hl=ru&ei=kp5PToz1AYGfOtSn3cMC&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=8&sqi=2&ved=0CFUQ6AEwBw#v=onepage&q=Wasiuty%C5%84ski%20Bohdan&f=false Wasiutyński Bohdan]. Ludność żydowska w Polsce w wiekach XIX i XX: studjum statystyczne. Warszawa, Wydawn. Kasy im. Mianowskiego, 1930. Цит. по книге: В.Меламед. Евреи во Львове (XIII — первая половина XX века). События. Общество. Люди. Львов, 1994
  43. [www.eleven.co.il/article/12523 Львов] // КЕЭ, том 4, кол. 986—994
  44. [2001.ukrcensus.gov.ua/g/map11_b.png Удельный вес украинцев и россиян в общей численности населения регионов — Перепись населения 2001 г.]

Литература

  • Арсеньева С. Д. [elib.shpl.ru/ru/nodes/11578-vyp-2-galitskaya-rus-1905#page/1/mode/grid/zoom/1 Галицкая Русь.] — СПб.: Синод. тип., 1904—1905. — 3 т.
  • Бахтурина А. Ю. [mnib.malorus.org/kniga/183/ Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны]. — М.: АИРО-XX, 2000. — 262 с. — ISBN 5-88735-064-4.
  • Бахтурина А. Ю. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:5FaoiEpc9X0J:www.hist.msu.ru/Labs/UkrBel/bachturina.doc&gl=ru «Украинский вопрос» в Российской империи в начале XX в].
  • Величко Г. Галиция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Возняк М. [mnib.malorus.org/kniga/187/ Як пробудилося украінське народне життя в Галичині за Австріі]. — Львів, 1924. — 180 с.
  • Ваврик В. Р. [mnib.malorus.org/kniga/281/ Справка о русском движении в Галичине]. — Львов, 1930. — 16 с.
  • Верига В. [mnib.malorus.org/kniga/438/ Галицька Соціялістична Совєтська Республіка 1920 р]. — Нью-Йорк—Торонто—Париж—Мельбурн, 1986. — 200 с.
  • Демкович-Добрянський М. [mnib.malorus.org/kniga/500/ Потоцький і Бобжинський. Цісарські намісники Галичини 1903-1913]. — Рим, 1987. — 129 с.
  • Левицкий К. [mnib.malorus.org/kniga/33/ Історія політичноі думки галицьких украінців 1848—1914. На підставі споминів].
  • Лозинський М. [mnib.malorus.org/kniga/588/ Галичина в рр. 1918-1920]. — Париж, 1922. — 229 с.
  • Пашуто В. Т. [mnib.malorus.org/kniga/225/ Очерки по истории Галицко-Волынской Руси]. — М., 1950. — 328 с.
  • Поспелов Е. М. Галиция // Географические названия мира. Топонимический словарь / Отв ред. Р. А. Агеева. — М.: Русские словари, 1998. — С. 111. — ISBN 5-89216-029-7.
  • Свистун Ф. [mnib.malorus.org/kniga/5/ Прикарпатская Русь под владением Австрии]. — Львов, 1895.
  • Тищик Б. Й. [mnib.malorus.org/kniga/525/ Галицька Соціалістична Радянська Республіка (1920 р.)]. — Львов, 1970. — 198 с.
  • Хейфиц Ю. Я. [mnib.malorus.org/kniga/269/ Галиция. Политическое, административное и судебное устройство]. — Петроград, 1915. — 63 с.
  • [mnib.malorus.org/kniga/32/ Галиция в восстании 1863 года]. — Варшава, 1980. — 502 с.
  • [mnib.malorus.org/kniga/271/ Класова боротьба селянства східноі Галичини (1772-1849)]. — К., 1974. — 596 с.

Ссылки

  • [ah.milua.org/yaroslav-shimov-gabsburgskoe-nasledie-zapadnoj-ukrainy Ярослав Шимов. Габсбургское наследие Западной Украины]
  • [liberea.gerodot.ru/neoglot/piemont.htm Пьемонт или Вандея?]
  • Довідник з історії України у 3 т. / Укл. І.Підкова, Р.Шуст. — Львів, 2001.
  • [halychyna.org/ Halychyna.org]
  • [republika.pl/hermanowie/mapa_galicji.htm Карта Галиции (1800)].

Отрывок, характеризующий Галиция

Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.