Галицкая митрополия (православная)

Для термина «Галицкая митрополия (грекокатолического вероисповедания)» см. также другие значения.

Га́лицкая митропо́лия — митрополичий округ Константинопольской православной церкви на территории юго-западной части Руси, существовавшая в XIV — начале XV века.

Образована выделением Галичской, Перемышльской, Владимирской, Туровской, Луцкой и Холмской епархий из митрополии всея Руси и возведением галицкой епископской кафедры в ранг митрополичьей.

История

Около 1299 года резиденция митрополита всея Руси Максима была перенесена из Киева на северо-восток митрополии во Владимир-на-Клязьме. Для управления юго-западной частью митрополии Руси константинопольский патриарх Афанасий в 1303 году возвёл галицкого епископа Нифонта в сан митрополита.

После смерти Нифонта (около 1307 года) Юрий Львович Галицкий выдвинул в качестве кандидата на митрополичью кафедру Петра Ратского. В это время стало известно о смерти митрополита Максима в Залесье, и Константинопольский патриархат утвердил галицкого избранника в качестве митрополита всея Руси. Митрополит Пётр поехал в Залесье и с 1309 года местом его пребывания стал Владимир-на-Клязьме (а с 1325 года — Москва). Таким образом, галицкая митрополичья кафедра на два десятилетия стала пустующей. С середины 1310-х до конца 1320-х годов галицкими епархиями руководил митрополит Литовский Феофил. С конца 1320-х до 1332 года на галицкой митрополичьей кафедре был митрополит Гавриил.

В 1332 году константинопольский патриарх Исайя возвёл в ранг митрополита галицкого епископа Феодора. Галицкий митрополит участвовал в константинопольском синоде в 1337 году. К 1345 году в состав галицкой митрополии входили Полоцкая, Турово-Пинская, Владимирская, Перемышльская, Луцкая, Холмская, Черниговская, Смоленская, Брянская и Белгородская епархии. К этому времени относится правление на Волыни Любарта Гедиминовича, а в Галиче — его ставленника Дмитрия Детько.

В сентябре 1347 года, вскоре после своей победы в гражданской войне и воцарения на императорском престоле, Иоанн VI Кантакузин сменил традиционный титул митрополита Руси (митрополитом тогда был Феогност) на титул «митрополита Киевского и всея Руси». Император потребовал от епископов Малой Руси и князя Любарта подчиниться митрополиту Феогносту. Синод утвердил декреты Кантакузина, и новый патриарх Исидор вызвал галицкого митрополита на суд в Константинополь. Дальнейшая судьба митрополита Феодора неизвестна. Иоанн Мейендорф сомневается в том, что Феодор согласился с распоряжением патриарха Исидора. Российский византолог, профессор, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всемирной истории, вице-президент Российского национального комитета византинистов Михаил Вадимович Бибиков, проанализировав собрание актовых записей о поставлении русских епископов за 1328—1347 годы, написал: «Интересно, что именно в 1347 г. на юге Руси образуется самостоятельная Галицкая митрополия».

В 1349 году Галиция была захвачена поляками. В 1352—1362 годах епархии Галицкой митрополии находились в подчинении митрополитов Киевских Феодорита и Романа, поставленных патриархом Тырновским (Роман в 1355 году был утверждён патриархом Каллистом). Польский король Казимир III незадолго до смерти (5 ноября 1370 года) написал патриарху Филофею послание, в котором просил рукоположить в митрополиты Галицкие епископа Антония. В мае 1371 года было выдано подписанное патриархом Филофеем соборное определение, которым епископу Антонию поручалась митрополия Галицкая с холмской, туровской, перемышльской и владимирской епархиями. Антоний должен был поставить епископов в Холм, Туров, Перемышль и Владимир при содействии митрополита Угровлахии (митрополия Угровлахии с центром в Аржеше была преобразована в 1359 году).

Предполагается, что в 1375 году, в связи с поручением папы Григория XI архиепископу Краковскому назначить латинских епископов в Галич, Перемышль, Владимир-Волынский, Холм и сместить «епископов-схизматиков», которые, «как говорят, там находятся», митрополит Антоний был вынужден покинуть Галич и перенести оттуда свою резиденцию. После 1375 года власть митрополита Антония была ограничена митрополитом Литвы и Малой Руси Киприаном, который в 1376 или 1377 году посвящал епископа на Владимиро-Волынскую кафедру.

В 1381 году патриарх Нил назначил нового митрополита Галицкого (его имя неизвестно). Кафедра митрополии пустовала с 1391 года, и Галицкой митрополией с согласия Ягайло стал управлять луцкий епископ Иоанн (Баба). Самозванец был низложен и патриархом, и митрополитом Киприаном, который предпринимал попытки вернуть православные епархии польских владений в состав митрополии Киевской и всея Руси. Киприан в 1396 году посвятил в сан епископа Луцкого Феодора. В 1397 году патриарх Антоний назначил митрополита Вифлеемского Михаила экзархом Галича и Мавровлахии. Патриарх, предполагая назначить на Галицкую митрополию другого кандидата, просил короля Ягайло признать временные полномочия Михаила Вифлеемского, а Иоанна Бабу прогнать из Галиции. Митрополиту Киприану Антоний сделал выговор и вновь подтвердил решение патриарха Филофея 1371 года: Мавровлахия и Галич должны управляться архиереями, назначаемыми из Константинополя.

Галицкая митрополичья кафедра была ликвидирована при митрополите Киевском и всея Руси Фотии, который в первой половине 1410-х годов был обвинён в тяжком грехе. Епископы Великого княжества Литовского написали Фотию послание, в котором отказались ему подчиняться как неканоничному. 15 ноября 1415 года в Новогородке Литовском архиепископ Полоцкий Феодосий и епископы Исаакий Черниговский, Дионисий Луцкий, Герасим Владимирский, Галасий Перемышльский, Савастьян Смоленский, Харитон Холмский и Евфимий Туровский подписали соборную грамоту о избрании бывшего молдовлахийского пресвитера, игумена константинопольского Плинарийского монастыря Пресвятой Богородицы Григория и посвящении его в митрополита Киевского и всея Руси. С 1458 года территория бывшей галицкой митрополии находилась в ведении «митрополитов Киевских, Галицких и всея Руси».

Митрополиты Галицкие

• Нифонт (1303—1307)
• Гавриил (после апреля 1329—после апреля 1331)
• Феодор (1332—после сентября 1347)
• Антоний (май 1371—до 1381)
• Неизвестный по имени (1381—1391)

См. также

• Литовская митрополия
• Киевская митрополия до 1458 года
• Митрополит киевский, галицкий и всея Руси

Ссылки

• [www.patriarchia.ru/db/text/52451.html Львовская и Галицкая епархии]
• [www.ortho-rus.ru/titles/hronology.htm Хронология РПЦ со времени Крещения Руси до наших дней]
• Войтович Л. [www.academia.edu/1295203/ Польський король Казимир ІІІ і боротьба за спадщину Романовичів] // Вісник Львівського університету. Серія історична. — Вип. 46. — Львів, 2011. — С. 2-26.

Отрывок, характеризующий Галицкая митрополия (православная)

– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.