Галич, Мария Александровна

Мария Галич
Марія Галич
Место рождения:	с. Сухая Калигорка, Черкасский уезд Киевская губерния (ныне Катеринопольский район Черкасской области Украины
Род деятельности:	писатель, педагог.
Язык произведений:	Украинский

Мария Александровна Галич (укр. Марія Олександрівна Галич; 19 августа 1901, с. Сухая Калигорка, Черкасский уезд Киевской губернии — 22 января 1974, Львов) — украинская и советская писательница, педагог.

Биография

Родилась в многодетной семье сельского учителя. Окончив начальную школу, в 1918 году переехала в Киев, где трудилась на разных работах и училась на подготовительных курсах. В 1921 году поступила на филологический факультет Киевского института народного образования, который закончила в 1926 без защиты диплома.

Участвовала в женском движении. В 1920-х годах — член киевской литературной ассоциации «Аспис», затем литературного объединения «Ланка» («Звено»), в 1926 году переименованного в «Мастерская революционного слова» (МАРС), в которое входили Валерьян Пидмогильный, Евгений Плужник, Борис Антоненко-Давидович, Дмитрий Фальковский, Тодось Осьмачка, Борис Тенета, Иван Багряный, Гордей Брасюк, Григорий Косынка и другие.

Принимала участие в мероприятиях по ликвидации неграмотности. Учительствовала в Киеве. В 1926—1930 -— преподаватель украинского языка и литературы в школе рабочей молодёжи.

В 1928—1929 годах работала техническим секретарëм Киевского месткома писателей, в 1930 — литературный сотрудник (либреттист) Киевской кинофабрики.

В 1931 году вышла замуж и уехала в Харьков, где преподавала украинский язык в Харьковском сельскохозяйственном институте.

В середине 1930-х годов отошла от активного литературного творчества, хотя и пыталась вернуться к нему позже.

Во время немецкой оккупации печаталась в журнале «Засев».

После войны проживала во Львове. Работала преподавателем украинского языка и литературы на курсах иностранных языков при Институте усовершенствования учителей, на подготовительных курсах и кружках научных работников Львовского лесотехнического и зооветиринарного институтов, лектором при обществе «Знание». Вместе с мужем С. Постриганем составила «Терминологический словарь лесовода» (Львов, 1980).

После реабилитации «ланчан» принимала активное участие во посвящённых им львовских вечерах; в конце 1960-х годов в газете «Литературная Украина» опубликовала воспоминания о них.

Творчество

М. Галич — автор украинской урбанистической прозы.

Взлëт писательского таланта Марии Галич приходится на 1920-е годы. В 1920-х гг. произведения писательницы печатались в журнале «Жизнь и революция», позже вошли в сборник новелл «Машинистка»(1927). В 1929 году вышел её сборник «Моя карьера», куда вошла одноимённая повесть и рассказы «Перстень», «Убили», «Небела», «Хлеба нет» и др.

В еë творчестве отражена тематико-стилевая эволюция украинской малой прозы. Ранние этюды «Кольцо», «Убили», «Небела» — краткие миниатюрные зарисовки про нищенскую деревню, вдовьи судьбы. Проза Галич создаёт целостный образ растерянного человека послереволюционной эпохи, повествует о попытках сельских людей адаптироваться в городе. Произведения почти бессюжетные, интересные художественными средствами импрессионистической символикой, ассоциативным сгущением эмоций.

Послевоенные произведения — «Девушка с ружьём» (1954), «Харитина» (1956), «Мать и дети» (1957) — отмечены советской идеологией.

Избранные произведения

• «Весною» (рассказ)
• «До біржі» (новелла)
• «По дорозі» (новелла)
• «Обережна» (рассказ)
• «Наталя» (рассказ)
• «Ганна Гай» (повесть)
• «Дівчина з рушницею» (1954)
• «Харитина» (1956)
• «Мати і діти» (1957) и др.

Литература

• Фоменко В. Г. Місто і література : українська візія : монографія / В. Г. Фоменко. — Луганськ : Знання, 2007. — 312 с. (укр.)
• Лущій С. Марія Галич у колі ланківців / Світлана Лущій // Слово і час. — 2010. — № 4. — С. 21 — 34. (укр.)
• Штрихи до біографій / авт.-упоряд. В. М. Бурій. — Черкаси: «ІнтролігаТОР», 2014. — 100 с.
• Бурій В. Письменниця Марія Галич : штрихи до біографії // Валерій Михайлович Бурій [Текст] : біобібліогр. покажч. : тексти. - Черкаси : Вертикаль, 2013. - 223 с. (С. 163-167) - 100 экз. - ISBN 978-966-2783-16-2.(укр.)
• Бурій В. Марія Галич : письменниця, яка мусила вилучати з бібліотеки власні твори / Валерій Бурій // Прес-Центр (Черкаси). - 2012. - 22 лют. - С. 26. (укр.)
• Бурій В. Марія Галич: знана та незнана / Валерій Бурій // Місто робітниче (Ватутіне). - 2011. - 2 верес. - С. 4.(укр.)
• Те саме // Катеринопільський вісник. - 2011. - 27 верес. - С. 3.(укр.)

Отрывок, характеризующий Галич, Мария Александровна

– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.