Галлатин, Гарри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Га́рри Джуниор Галла́тин (англ. Harry Junior Gallatin; 26 апреля 1927, Роксана, Иллинойс — 7 октября 2015, Эдвардсвилл, Иллинойс) — американский профессиональный баскетболист и тренер. Первый тренер года НБА, включён в баскетбольный Зал славы.



Биография

Гарри Галлатин родился и вырос в маленьком городке Роксана, округ Мэдисон, штат Иллинойс. Уже в раннем возрасте он выделялся на фоне остальных сверстников в нескольких видах спорта и заинтересовал многие студенческие команды. Окончив местную среднюю школу в 1944 году, юный Гарри принял баскетбольную стипендию от Северо-Восточного университета штата в Миссури, ныне известного как Университет штата Трумэна. Однако после этого Галлатин попросил учреждение об отсрочке обучения из-за призыва в армию США. Будущий баскетболист вступил в ВМС США, в которых прослужил до конца Второй мировой войны.

В университетской команде по баскетболу Галлатин показывает хорошие результаты, в среднем за игру набирая 13,2 очка при реализации бросков с игры свыше 70 %. В итоге на драфте БАА 1948 года «Нью-Йорк Никс» выбрали Гарри Галлатина под своим первым номером после Дольфа Шейеса.

Свой первый сезон Гарри провёл в последний год существования Баскетбольной ассоциации Америки и в 52 матчах в майке «Никс» набирал в среднем 8,2 очка. В следующих семи сезонах, после объединения БАА и НБЛ, Галлатин неизменно выбирался голосованием зрителей на Матч всех звёзд НБА и попал в Первую сборную всех звёзд НБА в 1954 году. В каждом из своих сезонов в НБА баскетболист достигал выдающихся результатов, в среднем за матч делая дабл-дабл (более 10 очков и 10 подборов). Несмотря на свой маленький для центрфорварда рост, Гарри Галлатин, сделав в матче против «Детройт Пистонс» 33 подбора, установил рекорд по количеству подборов в одной игре для игроков «Нью-Йорк Никс». Завершил карьеру Галлатин в «Детройте» в возрасте 31 года.

Сразу же после завершения профессиональной карьеры Галлатин решил стать тренером и принял баскетбольную команду Южного Иллинойского университета. После четырёх крайне удачных лет его приглашают «Сент-Луис Хокс» на должность главного тренера, на которую 35-летний Гарри с радостью согласился. В первый сезон он выводит «Сент-Луис» со звездой Бобом Петтитом в плей-офф и выигрывает первую в истории награду Тренер года. Позже Галлатин тренировал также «Нью-Йорк Никс» и вернулся в университет Иллинойса в качестве даже не столько тренера по баскетболу. В 1991 году Гарри Галлатин был включён в Зал славы баскетбола и впоследствии занимался политической деятельностью.

Напишите отзыв о статье "Галлатин, Гарри"

Ссылки

  • [www.hoophall.com/halloffamers/Gallatin.htm: Профиль в Баскетбольном Зале славы]  (англ.)
  • [www.basketball-reference.com/coaches/gallaha01c.html BasketballReference.com: Тренер]  (англ.)
  • [www.basketball-reference.com/players/g/gallaha01.html BasketballReference.com: Игрок]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Галлатин, Гарри

Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.