Гальперин, Александр Львович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Львович Гальперин
Научная сфера:

востоковедение

Место работы:

Военная академия имени М. В. Фрунзе, МГПИ имени В. И. Ленина, Московский институт востоковедения, МГУ, Институт восточных языков, ИМХиМП, Тихоокеанский институт, ИВ АН СССР

Учёная степень:

доктор исторических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Петроградский университет, Ленинградский институт живых восточных языков

Известен как:

востоковед

Награды и премии:

Алекса́ндр Льво́вич Гальпе́рин (5 (17) июня 1896 года, Баку, — 12 августа 1960 года, Москва)— советский востоковед. Доктор исторических наук (1947), профессор (1958).





Биография

В 1922 году окончил историко-филологический факультет Петроградского университета, в 1924 году — Ленинградский институт живых восточных языков.

В 1932—1940 годах преподавал на Восточном / Специальном факультете Военной академии РККА имени М. В. Фрунзе, в 1934—1935 годах — Московском институте востоковедения, в 1941—1946 годах — МГПИ имени В. И. Ленина, в 1945—1960 годах — на историческом факультете МГУ и в Институте восточных языков при МГУ.[1]

В 1934—1940 годах — старший научный сотрудник Института мирового хозяйства и мировой политики, в 1942—1950 годах — Тихоокеанского института АН СССР, с 1950 года — Института востоковедения АН СССР.

Награждён орденом «Знак Почёта»[2].

Научное наследие

Автор более 100 работ по истории Японии, международным отношениям в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Труды

  • Японская эмиграция // Мировое хозяйство и мировая политика. — 1927. — № 10—11.
  • Голландская Индия // Новый Восток. — Кн. 20—21. — М., 1928.
  • Из истории англо-японских отношений. Три союзных договора (1901—1911). — М., 1946.
  • Англо-японский союз, 1902—1921 гг. — М., 1947.
  • Международные отношения на Дальнем Востоке (1840—1949). — 2-е изд. — М., 1956 (в соавторстве).
  • Русская историческая наука о зарубежном Дальнем Востоке в XVII в. — середине XIX в. — В кн.: Очерки по истории русского востоковедения. — Сб. 2. — М., 1956.
  • Очерки новейшей истории Японии. — М., 1957 (в соавторстве).
  • Очерки новой истории Японии (1640—1917). — М., 1958 (в соавторстве).
  • Очерк социально-политической истории Японии в период позднего феодализма. — М., 1960.

Напишите отзыв о статье "Гальперин, Александр Львович"

Примечания

  1. Густерин П. В. Восточный факультет Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе. — Саарбрюккен: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014. — С. 68. — ISBN 978-3-659-37302-2.
  2. [www.ras.ru/publishing/rasherald/rasherald_articleinfo.aspx?articleid=427dc6bc-bde5-4567-aaae-aa95df96a4f1 Награждение работников Академии наук СССР] // Вестник Академии наук СССР. — 1953. — № 10. — С. 67.

Литература

  • Александр Львович Гальперин // Вопросы истории. — 1960. — № 11.
  • Милибанд С. Д. Востоковеды России. — М., 2008. — С. 291—292.
  • Проблемы востоковедения. — 1960. — № 5.
  • [book.ivran.ru/f/slovo-ob-uchitelyah.pdf Слово об учителях. Московские востоковеды 30—60-х годов] : [[web.archive.org/web/20160929161740/book.ivran.ru/f/slovo-ob-uchitelyah.pdf арх.] 29 сентября 2016]. — М. : Наука, 1988. — 344 с.</span>

Отрывок, характеризующий Гальперин, Александр Львович

Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.