Гальшанский язык

Гальшанский язык
Самоназвание:	halšanski jazyk
Страны:	Литва
Регионы:	Юго-восточная Литва
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Славянская ветвь Восточнославянская группа Белорусский язык
Письменность:	латиница
Языковые коды
ISO 639-1:	—
ISO 639-2:	—
ISO 639-3:	—
См. также: Проект:Лингвистика

Гальша́нский язы́к (также галшанский язык, эльшанский язык, гальшанский микроязык; самоназвание: halšanski jazyk, elšanski jazyk, иногда kul’n’adzka gavenda) — проект литературного языка на основе белорусских говоров Литвы, возникший в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Создан группой энтузиастов, объединившихся в «Общество славяноязычных литовцев», пропагандировавших также вичский и дзукийский языки на базе местных польских и литовских говоров. Функционирование гальшанского языка ограничилось изданием нескольких публицистических статей. В 1992 году его использование прекратилось. В основе письменности лежала латинская графика словацкого типа.

По терминологии А. Д. Дуличенко, гальшанский является так называемым славянским микроязыком, или малым славянским литературным языком.

История

Белорусы являются одним из основных национальных меньшинств Литвы, третьим по численности после поляков и русских. В основном белорусскоязычное население Литвы исторически сосредоточено в юго-восточных районах страны — в настоящее время белорусы населяют Шальчининкский район, южную часть Вильнюсского района, восточную часть Тракайского района и Швенчёнский район Вильнюсского уезда на границе Литвы и Белоруссии. Согласно переписи 1989 года, в Литве жило около 63 000 белорусов, в 2001 году численность белорусов была 42 866 человек.

Первые попытки создания публицистики, литературных произведений и прочих письменных текстов на белорусском языке отмечаются в Литве (а также и в соседней Латвии) главным образом в 1920-е и 1930-е годы. Литовские и латышские белорусы использовали при этом как кириллицу, так и латиницу, и ориентировались прежде всего на стандартный белорусский язык. Несмотря на стремление следовать нормам литературного языка, в тексте опубликованного в 1930-х годах в Вильнюсе «Белорусского народного календаря», а также в текстах ряда других изданий, прослеживались черты местных белорусских говоров. После Второй мировой войны использование письменности на местных говорах прекратилось вплоть до конца 1980-х годов — до появления проекта так называемого гальшанского языка.

Идея создания гальшанского литературного языка стала следствием возникшего в эпоху перестройки подъёма национального движения в республиках СССР, всплеска интереса к региональным языкам и национальной истории, которые наложились на сложную этноязыковую ситуацию в юго-восточной Литве, заключающуюся в распространении здесь местных литовских, белорусских и польских говоров, а также русского языка (отражением этноязыковой неопределённости в данном регионе было, в частности, бытование у литовских белорусов такого названия для своих говоров, как простая мова «простой язык»). В конце 1980-х годов языковая ситуация в Литве меняется — значительно возрастает роль литовского языка и снижается значение русского языка для этнических литовцев. Вопросы родного языка стали актуальными и для белорусского и польского национальных меньшинств в Литве. В этот период среди части поляков и белорусов возникает общественное движение, целью которого стало обращение к местной культуре и диалектам. Ведущую роль в этом движении играло основанное в Каунасе «Общество славяноязычных литовцев» (Tuvažystvo slaviansku janzyčnych litvinuv). Идеологической основой этого общества стало утверждение того, что славянское население юго-восточной Литвы является по происхождению литовским, подвергшимися с XIV века ассимиляции славянами. Возглавил общество Э. Б. Саткявичус. Важнейшей задачей национального движения «славяноязычных литовцев» стало формирование и пропаганда литературных языков на базе местных говоров: на польской основе, или на основе так называемого простого польского — вичский язык (vičski janzyk, vičska gavenda), на белорусской основе, или на основе «простой мовы» — так называемый гальшанский язык (halšanski jazyk, elšanski jazyk, kul’n’adzka gavenda), на основе местных дзукийских литовских говоров планировалось создать дзукийский литературный язык. Движение «славяноязычных литовцев» не было массовым — оно охватывало сравнительно небольшое число последователей и сторонников, не выдвигало политических требований, просуществовало относительно короткое время и поэтому не получило достаточно широкой известности.

Первыми печатными текстами на гальшанском и вичском языках стали статьи, опубликованные «Обществом славяноязычных литовцев» в начале 1990-х годов: «Fschodnia Litva» («Восточная Литва») и «Naš upiakuniac» («Наш защитник»). Затем последовала публикация разного рода документов пропагандистской направленности. Появление новых литературных языков освещалось как в литовской, так и белорусской прессе. В частности, статьи по этому вопросу печатали в вильнюсской газете Czerwony Sztandar, издаваемой на польском языке, и в белорусской газете «Чырвоная змена» (май 1991 года). Изначальное отсутствие массовости движения «славяноязычных литовцев» привело к тому, что уже в 1992 году гальшанский язык практически перестал использоваться, хотя изредка на нём издаются или переиздаются книги Э. Б. Саткявичуса, например, один из разделов его книги «Галльские языки» 1999 года написан на гальшанском.

Алфавит

Алфавит гальшанского языка включил в себя 29 букв:

A a	B b	C c	Č č	D d	E e	F f	G g	H h	Ch ch
I i	J j	Y y	K k	L l	Ł ł	M m	N n	O o	P p
R r	S s	Š š	T t	U u	ŭ	V v	Z z	Ž ž

Изначально использовалась латиница с применением словацких и польских графем (č, ž, š, ł), для обозначения мягкости согласных применялся либо апостроф (как в словацком языке) — v’alikaj, либо буква i перед согласной (как в польском языке) — vialikaj. Позднее был осуществлён переход на словацкую модель: вместо букв L l стали применять L’ l’, вместо Ł ł — L l, мягкость согласных стали обозначать только апострофом (l’, b’, n’, d’, s’, t’ и т. п.) Губно-губная фонема вместо графемы ŭ стала обозначаться как ȗ. Характерной особенностью текстов на гальшанском в начале 1990-х годов была непоследовательность в применении тех или иных графем.

Пример текста

Фрагмент текста из статьи «Fschodnia Litva»:

Halšanski jazyk — asabisty jazyk, choc’ jon maje podobenstva z biłaruskim, dzukskim, vičskim, trocha słou moža polskich. Halšanski jazyk pa fanetike i hramatyke padobny jazyku pradziedoŭ halšancoŭ — dzukskamu jazyku. Hety jazyk jest bahactva dlia baltoŭ i słavoŭ. Liudzi usej Litvy i Biłarusi pavinny baranic’ hety jazyk. Halšanski jazyk nie chatni jazyk; hety jazyk literaturnyj jazyk vekovaj tradiciji i treba kap halšancy havarili i pisali na hetym jazyku; Hetat listok at 2 s’erpn’a 1998 hoda astavic’ na dolhuju pam’ac’, kab vnuki mahli pačitac’, jak havaric’, čitac’ i pisac’ pa prostamu.

— 1990 (статья переиздана в 1999 году)

Примечания

Источники

Литература

1. Duličenko A. D. Kleinschriftsprachen in der slawischen Sprachenwelt (нем.) // Zeitschrift für Slawistik 39/4 : журнал. — Dresden: Walter de Gruyter, 1994. — S. 560—567.
2. Satkevičius E. B. Fschodnia Litva. — Kaunas, 1990.
3. Дуличенко А. Д. Феномен литературных микроязыков в современном славянском языковом мире // Bibliotheca Slavica Savariensis : журнал. — Szombathely: Szombathely, 1994. — № 2. — С. 76—84. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1218-2680&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1218-2680].
4. Дуличенко А. Д. Вичский и гал(ь)шанский: два новых славянских литературных микроязыка в Литве? (С образцами текстов) // Языки малые и большие…In memoriam acad. Nikita I. Tolstoi. — Tartu, 1998. — С. 165—173.
5. Дуличенко А. Д. Славянские литературные микроязыки: образцы текстов // Slavica Tartuensia : журнал / А. Д. Дуличенко. — Тарту: Tartu Riiklik Ülikool, 2004.
6. Савiч М. Беларускiя гаворкi Вiленщiны: гiсторыя i сучаснасьць // Спадчына : журнал. — Мінск: Рэдакцыя часопіса «Спадчына», 1994. — № 6. — С. 105—109. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0236-1019&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0236-1019].

Отрывок, характеризующий Гальшанский язык

– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.