Гальштатская культура

Гальштатская культура Железный век
Гальштатская культура (жёлтая) на карте Европы как ядро кельтского расселения
В составе	Гава-голиградская культура
Локализация	Австрия
Датировка	900—400 года до нашей эры
Носители	кельты, иллирийцы
Преемственность:
←Полей погребальных урн → латенская→

Гальшта́тская культу́ра — археологическая культура железного века, которая развивалась в Центральной Европе и на Балканах на протяжении около 500 лет (примерно с 900 до 400 годы до нашей эры), восходя к культуре полей погребальных урн. Основными носителями гальштатской культуры были кельты, на Балканах — также иллирийцы и фракийцы.

Название

Своё название гальштатская культура получила по Гальштатскому могильнику, расположенному в северо-западной Австрии близ города Гальштат, в окрестностях которого имеются большие залежи соли, разрабатывавшиеся уже в начале железного века. Обнаружен в 1846 году горняком Иоганном Георгом Рамзауэром, который в 1846—1864 гг. первым предпринял систематическое исследование могильника (раскопки могильника велись и позднее; к концу XIX века было вскрыто около 2 тыс. погребений — трупосожжений и трупоположений).

Затем были обнаружены и другие археологические памятники со сходными чертами, что побудило шведского историка культуры Ханса Олафа Гильдебранда ввести термин «гальштатская группа». Немецкий археолог Пауль Райнеке пользовался термином «гальштатское время». Термин же «гальштатская культура» предложен австрийским археологом Морицем Гернесом в 1905 году.

Хронология

Различные периодизации гальштатской культуры не совпадают. Пауль Райнеке в 1902 году разделил эпоху гальштатской культуры на четыре периода: гальштат А, В, С, D; однако первые два из них — гальштат А (1200—1100 до нашей эры) и гальштат В (1100—800 до нашей эры) — принято ныне относить к позднему бронзовому веку, а не к собственно гальштату. В сопоставлении с трёхчленной периодизацией, предложенной французскими археологами, гальштат С соответствует раннему гальштату, гальштат D1 и D2 — среднему, D3 — позднему; примерно с 480 г. до н. э. начинается латенское время, пришедшее на смену гальштатскому.

Генетические связи

Развилась на основе культуры полей погребальных урн, вытеснив ряд автохтонных культур — элпскую и др.

Ближе к IV в. до н. э. гальштатская культура распадается, постепенно сменяясь в западных районах латенской культурой. Если гальштатская культура по своему составу была кельто-иллирийской, то латенская — кельто-дако-фракийской, а кельто-иллирийское единство сохранилось лишь у занимавшей относительно небольшую территорию атестинской культуры в Италии.

География

Можно выделить две основные области распространения гальштатской культуры:

• восточную (Нижняя Австрия, Словения, северная Хорватия, частично Чехия и Словакия), которая в значительной мере совпадает с территорией расселения племён, относимых к древним иллирийцам;
• западную (Верхняя Австрия, южные районы Германии, северная Швейцария, прирейнские департаменты Франции), где их связывают с племенами кельтов.

Гальштатская культура была распространена также:

• в восточной части долины реки По в Италии,
• в Венгрии и части Западной Украины, где существовал местный вариант — гава-голиградская культура, которая, вероятно, принадлежала фракийцам.

Торговля

Изделия гальштатских мастеров были предметом торговли (например, их находят в Прибалтике). Такие нововведения, как бронзовые удила и упряжь, орнаментированные подвески (многие клады, обнаруженные в прибрежной зоне между Одером и Земландом, содержат такое же оружие, конскую упряжь и украшения, как на северо-западе и в центре Европы). Первые железные предметы поступали в Прибалтику (находки в Померании, Восточной Пруссии и Западной Литве) благодаря посредничеству племён лужицкой культуры.

Находки из металла VIII и VI веков до н. э. указывают на продолжение связей с этими племенами и их северо-западными соседями. Назад шли изделия из янтаря.

Культура

В ходе археологического изучения областей распространения гальштатской культуры обнаружено достаточно большое число артефактов. В значительной мере это связано с наличием в ареале гальштатской культуры значительного числа соляных копей, в галереях которых найдены хорошо сохранившиеся (из-за консервирующего действия микроклимата копей) трупы, одежда и орудия труда гальштатского времени.

Переход от бронзы к железу в ареале гальштатской культуры происходил постепенно, причём на начальном этапе культуры (900—700 до н. э.) имело место сосуществование бронзовых и железных инструментов при всё большем преобладании последних. В хозяйстве всё большее значение приобретало земледелие. Распространялось плужное земледелие. В общественных отношениях происходило разложение рода и переход к отношениям классового общества.

Жилища гальштатской культуры — деревянные столбовые дома, а также полуземлянки; встречаются и свайные поселения. Наиболее распространённый тип поселения — слабо укреплённое село с правильной планировкой улиц. Хорошо исследованы соляные шахты, медные рудники, железоплавильные мастерские и кузни. Характерные предметы: длинные бронзовые и железные мечи с рукоятью в виде колокола или в виде дуги, повёрнутой вверх (т. н. антенна), кинжалы, топоры, ножи, железные и медные наконечники копий, бронзовые конические шлемы с широкими плоскими полями и с гребнями, панцири из отдельных бронзовых пластинок, которые нашивались на кожу, различной формы бронзовая посуда, особого типа фибулы, лепная керамика, ожерелья из непрозрачного стекла. Искусство племён гальштатской культуры было преимущественно прикладным и орнаментальным и тяготело к богатой росписи, роскоши; разнообразные украшения из бронзы, золота, стекла, кости, фибулы с фигурками зверей, шейные гривны, бронзовые поясные бляхи с выбитым узором. Керамическая посуда — жёлтая или красная, с полихромным, резным или штампованным геометрическим орнаментом; большинство сосудов — круглые, имеют узкие горлышки, сильно расширенную середину тулова и небольшие плоские днища, причём часть сосудов украшена многоцветной росписью.

Иногда использовался гончарный круг. Появилось и образотворческое искусство: надгробные стелы, статуэтки из глины и бронзы, украшавшие посуду или составляющие композицию (каменная статуя хиршланденского бойца, бронзовая колесница из Штретвега со сценой жертвоприношения, мелкие статуэтки с изображением людей или животных); гравированные или тиснённые фризы на глиняной посуде, поясах и ситулах (бронзовые усечённо-конические вёдра) изображают пиры, праздники, воинов и хлеборобов, иногда людей или зверей, поединки, сцены войны и охоты, религиозные ритуалы.

Для каждого из локальных типов гальштатской культуры характерны особенные формы похоронного обряда (хотя западногальштатская область отличается большей степенью однородности). В частности, иногда умерших хоронили в повозках и «домике мёртвых» под курганом.

Захоронения гальштатской культуры свидетельствуют о значительном социальном расслоении и выделении племенной знати.

Палеогенетика

У жившего в 700 году до н. э. представителя гальштадской культуры HÜ-I/8 из Миттеркирхена (Верхняя Австрия) обнаружена, предположительно, Y-хромосомная гаплогруппа G2a (Using Whit Athey's haplogroup predictor).

См. также

• Бычья скала

Литература

• [www.archeologia.ru/Library/Book/4328c83fbe60/Info Археология Западной Европы. Бронзовый и железный век.] — М., Наука, 1974. — 408 с., ил. — 3.400 экз.
• Монгайт А. Л.  [www.archeologia.ru/Library/Book/4328c83fbe60/Info Археология Западной Европы. Бронзовый и железный век]. — М.: Наука, 1974. — 408 с.

Ссылки

• Галльштадтский могильник // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Гальштатская культура

У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.