Гамбье, Джеймс, 1-й барон Гамбье

Джеймс Гамбье, 1-й барон Гамбье
англ. James Gambier, 1st Baron Gambier
Джеймс Гамбье, лорд Адмиралтейства работа сэра У. Бичи
Прозвище	Dismal Jimmy
Дата рождения	13 октября 1756(1756-10-13)
Место рождения	Нью-Провиденс, Багамы
Дата смерти	8 января 1833(1833-01-08) (76 лет)
Место смерти	Айвор Хауз, Бэкингемшир, Англия
Принадлежность	Великобритания Великобритания
Род войск	Королевский флот
Годы службы	1767—1833
Звание	Адмирал флота
Командовал	HMS Thunder HMS Raleigh HMS Endymion HMS Defence Ньюфаундленд Флот Канала
Сражения/войны	Американская война за независимость * Санди-Хук Французские революционные войны * Славное первое июня Наполеоновские войны * Копенгаген * Бой на Баскском рейде
Награды и премии
Связи	Гамбье, Джеймс — двоюродный дядя

Джеймс Гамбье, 1-й барон Гамбье (англ. James Gambier; 13 октября 1756 — 8 января 1833) — флотский офицер, губернатор Ньюфаундленда и лорд Адмиралтейства, впоследствии рыцарь ордена Бани и Адмирал флота.

Биография

Родился 13 октября 1756 года на острове Нью-Провиденс на Багамах, сын Джона Гамбье, вице-губернатора Багамских островов, и Деборы Стайлс (Stiles);

Связь Джеймса с Королевским флотом началась в 1767 году, в возрасте 11 лет, когда он был занесен в судовую роль HMS Yarmouth, которым командовал его дядя Джеймс Гамбье. С ним в 1769 году он перешёл на HMS Salisbury (60), а в 1772 году служил на HMS Chatham (50) в Подветренной эскдре, под командованием контр-адмирала Парри. Далее он перевелся на шлюп HMS Spy, а затем получил назначение в Англию, на HMS Royal Oak (74), в тот момент брандвахту в Спитхеде.

12 февраля 1777 года, во время службы на Североамериканской станции, он получил звание лейтенанта. После этого назначался последовательно на шлюп Shark, фрегат HMS Hind (24), линейный HMS Sultan (74) под командованием вице-адмирала Шулдама, и наконец HMS Ardent (64) под флагом своего дяди.

Самостоятельное командование

9 марта 1778 года лорд Хау сделал его коммандером. 22 июля того же года, командуя бомбардирским HMS Thunder, он потерял мачты и был взят в плен кораблями Hector и Valliant эскадры графа д’Эстена. Вскоре его обменяли, а 9 октября 1778 года он стал полным капитаном и принял в командование трофейный HMS Raleigh. В 1780 году был переведен на HMS Endymion и с ним вернулся в британские воды.

В 1783 году, по окончании войны, Гамбье перешёл в резерв на половинное жалование. Женился в июле 1788 года в Лондоне на Луизе Мэтью (англ. Louisa Matthew); брак был бездетным.

Капитан Гамбье вернулся к активной службе с объявлением войны Франции в феврале 1793 года. Был назначен командовать HMS Defence (74) в составе Флота Канала лорда Хау. С ним был при Первом июня; в день главного сражения вырвался вперед британской линии, первым вступил в бой; понес большие потери: 17 убитых и 36 раненых. По свидетельствам, после сигнала «пройти сквозь линию противника и вступить в бой с подветра» его первый лейтенант предложил Гамбье привести к ветру и дождаться остальных, на что тот ответил, сигнал был сделан, и он намерен его выполнять. Такой храбрый манёвр заслужил ему восхищение всего флота.

И все же на флоте Гамбье прославился не столько как компетентный офицер, сколько как набожный человек и евангелист. Эта репутация сопровождала его всю жизнь. Матросы прозвали его «постный Джимми» (англ. Dismal Jimmy), как за набожность, так и за вечно сумрачный вид и строгое одеяние, которое он часто предпочитал мундиру. А прозвища, данные в нижней палубе, хлестче, и пристают крепче, чем придуманные в салонах или повторяемые в газетах. Даже у друзей-капитанов он вечно был предметом шуток. Так, в день Первого июня капитан HMS Invincible Пакенхем, сам повреждённый, потерявший мачты и вынужденный просить о буксире, не мог удержаться и проходя мимо Defence, крикнул:

Джемми, кого Бог возлюбит, того Он и лупит!

Оригинальный текст (англ.)  

Jemmy, whom the Lord loveth He chasteneth!

За Первое июня он получил золотую медаль и звание полковника морской пехоты — формальный пост, не сопровождающийся реальными обязанностями, а только жалованием.

Лорд Гамбье

Гамбье дружили с семьей Питта, и его продвижение на флоте происходило, видимо, благодаря этой связи, а не его опыту. С 7 марта 1795 по 19 февраля 1801 года он был лордом Адмиралтейства, в этот же прмежуток был произведен в контр-адмиралы 1 июня 1795 года, и в вице-адмиралы 14 февраля 1799 года. В 1801 году Гамбье стал вторым заместителем Корнуоллиса, командующего Флотом Канала, и поднял свой флаг на HMS Neptune (98). Флот тогда готовился отразить наполеоновское вторжение, ожидаемое со дня на день.

Губернатор

Весной 1802 года, вскоре после того, как был подписан Амьенский мир, Гамбье был назначен губернатором Ньюфаундленда, сменив сэра Чарльза Мориса Пола. Перерыв в войне дал ему некоторое время заняться гражданскими делами на острове. На флоте он был известен своей набожностью и строгими моральными правилами. На Ньюфаундленде он заработал репутацию помощью школам и благотворительным учреждениям и поощрением духовенства. Когда Уильям Калл (англ. Cull) привез в Сент-Джон пленную женщину беотук, Гамбье приказал, чтобы с ней хорошо обращались, а позже она возвратилась в своё племя.

Официальная британская политика всегда рассматривала Ньюфаундленд не как колонию, а скорее как поселение при рыбной банке. В итоге возникали несправедливость по отношению к жителям и отсутствие денег, необходимых для общественных работ на острове. Сдавая некоторые земли в аренду под пастбища для овец и коров, Гамбье надеялся дать жителям некую меру уверенности в будущем, и в то же время обеспечить доходы для властей. Сознавая, что сам рыбный промысел перешёл от миграционного к по существу оседлому, он рекомендовал, чтобы незанятые участки вдоль берега, бесплатно застолбленные для рыбаков из Британии, вместо этого сдавались в аренду местным жителям. Значение преемственности в управлении островом было для него очевидно, и он предложил назначить постоянного секретаря. В декабре 1803 года, к концу срока губернаторства, Гамбье подытожил свои взгляды в письме к секретарю делам колоний лорду Хобарту:

Ныне проводимая политика недостаточна для обеспечения счастья и доброго порядка в общине, что является главной целью любого правительства. Это я отношу на счет нежелания властей острова выработать законы для внутреннего управления, а также изыскать суммы, необходимые для производства хоть каких-то общественных работ.

Оригинальный текст (англ.)  

The present system of policy [... is] insufficient for effecting the happiness and good order of the community which is the chief end of all government. This I attribute to the want of a power in the Island for framing laws for its internal regulation, and for raising sums necessary to promote any measure of public utility.

Понадобилось тридцать лет, прежде чем такое правительство было создано. Во второй половине своего срока Гамбье был вынужден обратить внимание на оборону, так как в июне 1803 года война возобновилась. В тот момент гарнизон Сент-Джон состоял из 63 артиллеристов. Бригадный генерал Джон Скеррет (англ. John Skerrett) получил разрешение собрать полк в 1000 человек, но вербовка шла плохо, потому что запрещалась в течение промыслового сезона. Все время, необходимое для привлечения и подготовки людей, Гамбье сохранял опасения по поводу местной обороны. Хотя его губернаторство на Ньюфаундленде было коротким, его карьера отражает искреннее нравственное стремление к прогрессу, которое породило великие реформаторские движения того времени в Великобритании.

Полный адмирал

15 мая 1804 года Гамбье был отозван в Адмиралтейство, его сменил на Ньюфаундленде сэр Эразмус Гауэр. 9 ноября 1805 года он стал адмиралом синей эскадры. Командовал флотом, который в 1807 году при Копенгагене «реквизировал» датский флот. Гамбье держал флаг на HMS Prince of Wales. Вместе с генералом Каткартом он наблюдал за бомбардировкой города 2 сентября, а через три дня принял капитуляцию датчан. Кроме 18 линейных, 21 фрегата и многочисленных канонерок и бомбардирских кораблей, британцам досталось множество морских припасов. Этот эпизод принес Гамбье некоторую известность, так как в газеты попал факт бомбардировки жилых кварталов, а не только крепости и порта.

Этот успех был вознагражден баронством 3 ноября 1807 года и командованием Флотом Канала со следующей весны по 1811 год. На этом посту Гамбье показал себя посредственно. В апреле 1809 года запертые его флотом на Баскском рейде французские корабли безусловно требовали уничтожения, но адмирал осторожничал и медлил, приводя в оправдание как риск, так и религиозно-гуманитарные соображения. В итоге главная тяжесть атаки и сожжения французов легла на отряд капитана Коркрейна. Официально Гамбье получил одобрение за успех, но публика и пресса не сомневались, кто главный герой. Позже Кокрейн, считая себя обойденным, потребовал формального разбирательства и делал нападки на адмирала в газетах.

В 1814 году Гамбье был назначен главой британской комиссии, заключившей мирный договор с американцами, которым официально завершилась Англо-американская война. Комиссия состояла из трёх человек: сам Гамбье, адмиралтейский адвокат по имени Уильям Адамс (англ. William Adams) и дипломат низкого ранга Генри Голберн (англ. Henry Goulburn), который и вел фактически всю работу делегации. Британия претендовала на создание буферной зоны между Канадой и США для индейцев т. н. первых наций, исключительное право судоходства по Великим озёрам, право строить там укрепления и сохранение судоходства по Миссисипи. Позже требования сократились до удержания острова Маккинак и форта Ниагара. Но столкнувшись с несговорчивостью американцев, комиссия (с одобрения Лондона) согласилась на восстановление довоенного статус-кво.

Два новых отличия Гамбье последовали 7 июня 1815 года (Большой крест Ордена Бани) и 22 июля 1830 года (производство в Адмиралы флота).

Он умер 19 апреля 1833 года в собственном доме, Айвор Хауз, в Бэкингемшире, не оставив после себя детей.

Память

По традиции в честь действующих лордов Адмиралтейства назывались британские географические открытия. Таким образом, появился архипелаг Гамбье в Полинезии, вулкан в Австралии и бухта Гамбье (англ. Gambier Bay) на Аляске (1800), а позже (1860) остров в Британской Колумбии (англ. Gambier Island). Адмиралтейство, однако, не сочло нужным назвать его именем ни один боевой корабль.

Американский эскортный авианосец USS Gambier Bay (1943) был назван уже в честь бухты.

Ссылки

• [www.heritage.nf.ca/govhouse/governors/g35.html 'Gambier, James (1756−1833)’, Governorship of Newfoundland and Labrador]

Литература

• Fleet Battle and Blockade. The French Revolutionary War 1793-1797 / Robert Gardiner, ed. — London: Chatham Publishing, 1997. — 192 p. — ISBN 1-86176-018-3.
• Tracy, Nicholas. Who’s Who In Nelson’s Navy. London: Chatham Publishing, 2006 ISBN 1-86176-244-5
• The Victory of Seapower. Winning the Napoleonic War 1806−1814 / Robert Gardiner, ed. — London: Chatham Publishing, 1998. — 192 p. — ISBN 1-86176-038-8.
• Winfield, Rif. British Warships of the Age of Sail 1714−1792: Design, Construction, Careers and Fates. Seaforth, Chatam-St.Paul, 2007. ISBN 978-1-84415-700-6

Отрывок, характеризующий Гамбье, Джеймс, 1-й барон Гамбье

– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.