Гамильтон, Уильям (философ)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Уильям Гамильтон

Уильям Га́мильтон (англ. William Hamilton; 8 марта 1788, Глазго — 6 мая 1856, Эдинбург) — британский шотландский философ-метафизик, преподаватель, научный писатель.



Биография

Родился в дворянской семье. Его отец, доктор Уильям Гамильтон, был в 1781 году по рекомендации известного Уильяма Хантера назначен преемником своего отца, доктора Томаса Гамильтона, профессором анатомии в университете Глазго; к моменту его смерти в 1790 году, на 32-м году жизни, он уже приобрёл большую известность. Уильям Гамильтон и его младший брат (впоследствии капитан Томас Гамильтон[1]) по причине ранней смерти отца воспитывались одной матерью. Уильям получил начальное образование в Шотландии, за исключением двух лет, которые провёл в частной школе недалеко от Лондона, а в 1807 году, став Снелловским стипендиатом (Snell Exhibition), поступил в Баллиол-колледж в Оксфорде. Изучал различные науки, получил степень бакалавра в 1811 году и магистра в 1814 году; готовился к получения профессии врача, но вскоре после ухода из Оксфорда отказался от этой идеи и в 1813 году стал адвокатом в Шотландии. Его жизнь, однако, мало изменилась со времён его студенчества; в последующие годы он занимался самыми разнообразными исследованиями, одновременно постепенно сформировались его философские взгляды. Научная работа помогла ему получить хорошую репутацию, и в 1816 он унаследовал титул баронета.

Две поездки в Германию в 1817 и 1820 годах привели к началу изучения им немецкого языка и позже современной (ему) немецкой философии, которую в те времена практически не изучали в британских университетах. В 1820 году стал кандидатом на занятие кафедры нравственной философии в Эдинбургском университете, однако не смог его получить. В 1821 году был назначен профессором общественной истории и в этот период жизни составил несколько курсов лекций по истории Европы и истории литературы. Его вознаграждение составляло 100 фунтов стерлингов в год, получаемых от местного налога на пиво, и его выплата вскоре прекратилась. Многие ученики ушли, класс сократился, и Гамильтон после отмены жалования оставил преподавание. В январе 1827 года пережил смерть своей матери, к которой был сильно привязан. В марте 1828 года женился на своей кузине Джанет Маршалл (Janet Marshall).

В 1829 году в «Эдинбург ревью» было опубликовано его получившее известность эссе «Философия безусловного» (англ. The Philosophy of Unconditioned), представляющее собой критику Канта. В 1836 году стал профессором логики и метафизики и заведующим соответствующей кафедрой в Эдинбурге, активно занимаясь редактированием трудов Рида и Канта. В 1844 году перенёс инсульт, который не затронул мозга, но привёл к параличу правой стороны его тела. Несмотря на болезнь, продолжал работать над научными трудами, последние лекции прочитал в семестре 1855—1856 годов, скончавшись вскоре после этого.

Взгляды и основные труды

Написал большое количество работ по философии; его собственные взгляды в значительной степени сформировались под влиянием теорий Томаса Рида и Иммануила Канта. Сформулировал понятие «философии безусловного»; как философ считал себя в значительной степени преемником Канта, пытаясь примирить его учение со взглядами шотландских философов. Считал возможным знание только о каких-либо относительных проявлениях существования; согласно Гамильтону, мысль и опыт означают обусловленность, поэтому возможно лишь познание видимости, но не познание сути вещей. Во второй половине XIX Гамильтонова интерпретация кантианства оказалась вытеснена гегельянскими трактовками.

Главные труды: «The Philosophy of Unconditioned» (1829); «Discussions on Philosophy and Literature» (1852); «Lectures on Metaphysics and Logic, 1859—1860».

Напишите отзыв о статье "Гамильтон, Уильям (философ)"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гамильтон, Уильям (философ)

– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.