Гамильтон (мюзикл)
Поделись знанием:
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
| «Гамильтон» | |
| Hamilton | |
 Бродвейский постер мюзикла | |
| Музыка | |
|---|---|
| Слова |
Лин-Мануэль Миранда |
| Либретто |
Лин-Мануэль Миранда |
| Основан на |
на книге «Александр Гамильтон» Рона Чернова |
| Постановки |
2015 Офф-Бродвей (пр.) |
| Награды | |
«Га́мильтон» (англ. Hamilton /ˈhæmɪltən/) — американский мюзикл о жизни государственного деятеля Александра Гамильтона на либретто, музыку и слова Лин-Мануэля Миранды[1], заслуживший признание критиков и кассовый успех[2].
Особенностью мюзикла является использование рэп- и R'n'B-музыки наряду с привычными бродвейскими мелодиями[3].
Мировая премьера состоялась в феврале 2015 года в офф-бродвейском Общественном театре (англ.) Нью-Йорка. Постановка стала лауреатом 26 наград различных премий, и в августе того же года перебралась на Бродвей в театр Ричарда Роджерса[2][4].
Билеты были раскуплены намного заранее, а шоу получило восторженные отзывы критиков, премию «Грэмми» за лучший альбом на основе театрального мюзикла (англ.) и Пулитцеровскую премию за лучшее драматическое произведение[5]. Создатели внебродвейского шоу получили восемь премий «Драма Деск», включая премию за выдающийся мюзикл, а постановщики бродвейской версии — 11 премий[6] «Тони» (ранее получив рекордные 16 номинаций[7]).
Комитет Пулитцеровской премии охарактеризовал постановку как «знаковый мюзикл в американской драматургии, рассказывающий об одарённом отце-основателе, чья история до сих пор будоражит сердца и умы современников»[5].
Содержание
Создание
Идея мюзикла возникла у композитора и певца Лин-Мануэля Миранды в 2008 году во время прочтения биографии Гамильтона. В свободное от основной работы (игры в собственном мюзикле «На холмах» (англ. In the Heights) он начал работать над будущим мюзиклом.
12 мая 2009 года Миранда был приглашён исполнить музыку из «На холмах» на вечере поэзии и музыки в Белом доме, но вместо этого исполнил черновую версию композиции «Alexander Hamilton», которая позже станет первым номером мюзикла[8]. После этого он ещё около года работал над номером «My Shot».
Первые готовые номера мюзикла (весь первый акт и три песни из второго) под аккомпанемент фортепиано[8] Миранда представил 27 июля 2013 года на студенческом фестивале[9]. К работе над мюзиклом к тому времени присоединились режиссёр Томас Кэйл (англ. Thomas Kail)) и музыкальный руководитель Алекс Лакамуар (англ. Alex Lacamoire).
Постановка открылась в офф-бродвейском Общественном театре 17 февраля 2015 года[10][11]. До этого мюзикл проходил этап предпоказов с 20 января. Режиссёром выступил Томас Кэйл, хореографию ставил Энди Бланкенбуэлер. Из-за большого интереса к постановке прокат пришлось продлевать дважды: сначала до 5 апреля, потом до 3 мая[12]. Затем «Гамильтон» переехал в бродвейский театр «Ричард Роджерс», где с 6 августа 2015 года идёт его стационарный прокат[13].
Свою версию мюзикла поставил театр «Частного банка» в Чикаго[14].
На 2017 год запланированы американские гастроли труппы[15]. Также в 2017 году планируется поставить мюзикл в Великобритании, с расчётом на последующие гастроли в Европе и Австралии[16].
Сюжет
Акт I
Мюзикл начинается с краткого изложения ранней жизни Александра Гамильтона, сироты с Карибских островов. (композиция «Alexander Hamilton»), который начал работать в 14 лет, а также прочёл все книги, которые смог найти. Лидеры местной церковной общины собрали деньги, и отправили юношу получать образование на материк.
Летом 1776 года в Нью-Йорке Гамильтон разыскивает Аарона Бёрра. Он хочет узнать, как тому удалось получить образование всего за два года, потому что тоже хочет поскорее выучиться. Бёрр советует ему «меньше говорить, больше улыбаться», то есть заняться вместо обучения саморекламой и заведением полезных знакомств («Aaron Burr, Sir»). Гамильтон отвергает этот совет и присоединяется к встреченным революционерам, Джону Лоуренсу, маркизу де Лафайету и Геркулесу Маллигану, впечатлив их своим ораторским искусством («My Shot»). Вместе они предаются мечтам отдать жизни за дело революции («The Story of Tonight»). В это время богатые сёстры Скайлер — Анжелика, Элайза и Пегги — бродят по улицам Нью-Йорка, взволнованные витающим в воздухе духом революции («The Schuyler Sisters»).
Епископ Сэмюель Сибери в своей проповеди предостерегает против революции, но Гамильтон опровергает и высмеивает его («Farmer Refuted»). Оглашается послание короля Георга III, в котором он увещеваниями и угрозами пытается охладить революционный пыл колонистов («You'll Be Back»).
Американская революция начинается; Гамильтон, Бёрр и их друзья присоединяются к Континентальной армии. Армия отступает, и генерал Джордж Вашингтон понимает, что нуждается в помощи. Хотя Гамильтон хочет сражаться на фронте, он всё же принимает предложение Вашингтона стать его адъютантом («Right Hand Man»).
Зимой 1780 года Гамильтон посещает бал у Филипа Скайлера («A Winter's Ball»). Элайза моментально влюбляется в него, и вскоре они женятся («Helpless»). Анжелику тоже тянет к Гамильтону, но она скрывает свои чувства ради счастья сестры («Satisfied»). Прибывает Бёрр. Он рассказывает Гамильтону, что завёл роман с женой британского офицера. Гамильтон советует ему жениться («The Story of Tonight (Reprise)»), но Бёрр хочет подождать и посмотреть, что готовит ему жизнь («Wait For It»).
Революция продолжается. Гамильтон просит Вашингтона поручить ему командование войсками, но тот назначает командующим генерала Чарльза Ли. Скоро Ли нарушает приказ Вашингтона, что приводит к катастрофическому поражению при Монмуте. Отстранённый от командования, Ли распускает клеветнические слухи о Вашингтоне. Гамильтон оскорблён, но Вашингтон приказывает ему не вмешиваться. Тогда друг Гамильтона Лоуренс вызывает Ли на дуэль («Stay Alive»). Лоуренсу удаётся ранить Ли («Ten Duel Commandments»). Узнав о дуэли, разгневанный Вашингтон отсылает Гамильтона домой («Meet Me Inside»). Дома Элайза сообщает Гамильтону, что беременна («That Would Be Enough»).
Лафайет убеждает Францию поддержать Американскую революцию, и преимущество оказывается на стороне Континентальной армии. Вашингтон понимает, что может выиграть войну, блокировав британский флот в Йорктауне, но для этого ему нужен Гамильтон. С неохотой он делает его командующим («Guns and Ships»).
Накануне битвы Вашингтон вспоминает своё неудачное первое командование и говорит Гамильтону, что человек не может выбирать, чем запомнится потомкам («History Has Its Eyes on You»). После нескольких дней боёв Континентальная армия побеждает («Yorktown (The World Turned Upside Down)». Потерпевший поражение король Георг III язвительно вопрошает повстанцев, как они планируют править страной, не вызывая ненависти народа («What Comes Next?»).
У Гамильтона рождается сын Филип, а у Бёрра — дочь Феодосия («Dear Theodosia»). Гамильтон узнаёт, что Лоуренс был убит в стычке с отступающими британскими солдатами уже после окончания войны («Tomorrow There'll Be More Of Us»). Вместе с Бёрром Гамильтон возвращается в Нью-Йорк, чтобы закончить изучение юриспруденции. Летом 1787 года Гамильтона выбирают делегатом на Филадельфийский конвент. Только что избранный первый президент Вашингтон назначает Гамильтона министром финансов. Карьерный успех Гамильтона вызывает жгучую зависть Бёрра («Non-Stop»).
Акт II
В 1789 году Томас Джефферсон становится государственным секретарём. Депутат Мэдисон просит его остановить принятие нового финансового плана Гамильтона, который предусматривает централизованное управление экономикой, отнимая это право у штатов («What'd I Miss?»). Разногласия проявляются во время встречи Джефферсона и Гамильтона в Кабинете. Вашингтон требует от Гамильтона найти компромисс («Cabinet Battle #1»).
Элайза напоминает Гамильтону о девятом дне рождения Филипа. Сын выступает с короткой речью о том, какой удивительный у него отец. Элайза вместе с Анжеликой, прибывшей из Англии, отправляется навестить отца в Олбани. Гамильтон отказывается их сопровождать, ссылаясь на рабочие дела («Take a Break»).
Оставшись один, Гамильтон посещает молодую женщину Марию Рейнольдс (англ.), которая утверждает, что муж плохо с ней обращается. Когда Гамильтон предлагает помочь ей, она соблазняет его, и у них начинается роман. Муж Марии требует от Гамильтона денег, угрожая в противном случае рассказать его жене об измене («Say No To This»).
Гамильтон вновь обсуждает свой финансовый план с Джефферсоном. На этот раз им удаётся прийти к согласию: Джефферсон поддержит план при условии переноса столицы (англ.) из Нью-Йорка в Вашингтон. Бёрр завидует возможностям Гамильтона и мечтает обрести такую же власть («The Room Where It Happens»).
Бёрр обходит Филипа Скайлера в выборной гонке за место в Сенате. Гамильтон называет Бёрра беспринципным политиком, меняющим убеждения ради собственной выгоды («Schuyler Defeated»).
На очередном заседании кабинета министров Джефферсон и Гамильтон спорят, должны ли Соединённые Штаты помочь Французской революции. Вашингтон принимает сторону Гамильтона и объявляет нейтралитет (англ.). Раздосадованный Джефферсон при помощи Бёрра и Мэдисона начинает искать способ разрушить репутацию Гамильтона («Washington on Your Side»).
Вашингтон уходит в отставку, и Джефферсон решает баллотироваться на его пост. Гамильтон поражён, но Вашингтон убеждает его, что всё делается правильно. Вместе они пишут Прощальное послание Вашингтона (англ.) («One Last Time»). Новым президентом избирается Джон Адамс. Известие об этом радует Георга III — он считает, что мягкий и нерешительный Адамс не справится с управлением государством («I Know Him»).
Пока Гамильтон ввязывается в споры с новым президентом («The Adams Administration»), Бёрр, Джефферсон и Мэдисон узнают об его романе с Марией Рейнольдс. Гамильтон просит их сохранить эту тайну («We Know»). Но он не доверяет им. Помня о том, как открытость и честность помогали ему в прошлом («Hurricane») и надеясь сохранить репутацию и карьеру, Гамильтон первым публично рассказывает о своей измене («The Reynolds Pamphlet»). Его личная жизнь, однако, оказывается разрушена. Оскорблённая и павшая духом Элайза сжигает их переписку («Burn»).
Проходят годы, и сын Гамильтона Филип вызывает на дуэль некоего Джорджа Икера за клевету на отца. Филип намеренно целится в воздух, но Икер стреляет прямо в него («Blow Us All Away»). Гамильтон отвозит раненного Филипа к врачу, но он умирает («Stay Alive (Reprise)»). После смерти сына Гамильтон просит прощения у Элайзы и наконец его получает («It's Quiet Uptown»).
На очередных президентских выборах Джефферсон и Бёрр получают равное количество голосов выборщиков. Палата представителей тоже не может выбрать нового президента. Гамильтон понимает, что Бёрр снова изменил своим идеалам ради личной выгоды и поэтому убеждает делегатов проголосовать за Джефферсона («The Election of 1800»). Разъярённый Бёрр вызывает Гамильтона на дуэль («Your Obedient Servant»). В день дуэли перед восходом солнца Гамильтон рассказывает Элайзе о своей любви к ней («Best of Wives and Best of Women»).
Бёрр и Гамильтон прибывают в Вихокен, место, где был застрелен Филип. Гамильтон произносит монолог о смерти, его отношениях и его наследии. Он направляет пистолет в небо и получает смертельную пулю от Бёрра. Бёрр, однако, сожалеет о том, что выжил — ведь в истории он останется как убийца Александра Гамильтона («The World Was Wide Enough»).
Собираются все действующие лица. Вашингтон напоминает зрителям, что человек не может повлиять на посмертную память о нём. Джефферсон и Мэдисон признают работы своего соперника гениальными. Элайза рассказывает о том, как она сохраняет наследие своего мужа и жалеет, что сделала недостаточно. Она спрашивает у зрителей, кто расскажет их историю после смерти. И когда она умирает, Гамильтон показывает ей всех тех, кто будет заботиться и защищать её наследие, как она делала это прежде для него («Who Lives, Who Dies, Who Tells Your Story»).
Актёрский состав
| Персонаж | Первое представление (2013)[17] | Внебродвейский состав (2015)[18] | Оригинальный бродвейский состав (2015)[19] | Текущий бродвейский состав | Чикагская труппа |
|---|---|---|---|---|---|
| Александр Гамильтон | Лин-Мануэль Миранда / Хавьер Муньоз (дублёр) | Хавьер Муньоз / Майкл Лувойе (дублёр) | Мигель Сервантес | ||
| Аарон Бёрр | Уткарш Амбудкар | Лесли Одом-мл. | Брэндон Виктор Диксон / Сидни Джеймс Харкорт (дублёр) / Остин Смит (дублёр) | Джошуа Генри | |
| Элайза Скайлер-Гамильтон | Ана Ногуэйра | Филлипа Су | Лекси Лоусон / Карли Беттиол (дублёрша) | Ари Афсар | |
| Анжелика Скайлер-Чёрч | Аника Нони Роуз | Рене Элиз Голдсберри | Карен Оливо | ||
| Джордж Вашингтон | Кристофер Джексон | Джонатан Киркленд | |||
| Георг III | Джошуа Генри | Брайан д'Арси Джеймс | Джонатан Грофф | Рори О'Маллей | Александр Джеминьяни |
| Пегги Скайлер / Мария Рейнольдс | Пресила Нунез | Жасмин Сефас Джонс | Саманта Мари Уэйр | ||
| Жильбер де Лафайет / Томас Джефферсон | Давид Диггз | Эндрю Шаппелл (дублёр) / Сет Стюарт (дублёр) | Крис Ли | ||
| Геркулес Маллиган / Джеймс Мэдисон | Джошуа Генри | Окьерете Онаодован | Уоллес Смит | ||
| Джон Лоуренс / Филип Гамильтон | Хавьер Муньоз | Энтони Рамос | Хосе Рамос | ||
Актёрский состав мюзикла этнически разнообразен[5][2] (так называемый color-blind casting (англ.)) и не отражает реальную расовую и национальную принадлежность исторических лиц.
Музыка
Музыкальная часть шоу состоит из уникальной смеси хип-хопа, R&B, дэнсхолла, фанка, а также музыки для мюзиклов (англ.).
В композициях встречаются отсылки к известным рэп-композициям таких артистов и групп как Ноториус Б.И.Г., Джей-Зи, Ди-Эм-Экс, Grandmaster Flash & The Furious Five, Beastie Boys, Mobb Deep, A Tribe Called Quest и другим[20].
В 2015 году вышел саундтрек мюзикла (англ.), ставший первым в своём роде, занявшим первое место в рэп-чарте журнала Billboard[21]и 12-е место в Billboard Top 200. В 2016 году альбом выиграл премию «Грэмми» за лучший альбом на основе театрального мюзикла.
Музыкальные номера
| Номер | Название | Перевод | Действующие лица |
|---|---|---|---|
| Акт I | |||
| 1 | Alexander Hamilton | Александр Гамильтон | Все, кроме короля Георга |
| 2 | Aaron Burr, Sir | Аарон Бёрр, сэр | Гамильтон, Бёрр, Лоуренс, Лафайет, Маллиган |
| 3 | My Shot | Мой выстрел | Гамильтон, Лоуренс, Лафайет, Маллиган, Бёрр и труппа |
| 4 | The Story of Tonight | История сегодняшнего вечера | Гамильтон, Лоуренс, Лафайет, Маллиган |
| 5 | The Schuyler Sisters | Сёстры Скайлер | Анжелика, Элайза, Пегги, Бёрр и труппа |
| 6 | Farmer Refuted | Опровержение слов фермера | Сибери и Гамильтон |
| 7 | You'll Be Back | Ты вернёшься | Король Георг |
| 8 | Right Hand Man | Правая рука | Вашингтон, Гамильтон, Бёрр и труппа |
| 9 | A Winter's Ball | Зимний бал | Бёрр, Гамильтон, мужчины |
| 10 | Helpless | Беспомощная | Элайза, Гамильтон, Анжелика, женщины |
| 11 | Satisfied | Довольная | Анжелика, Гамильтон, Элайза и труппа |
| 12 | The Story of Tonight (Reprise) | История сегодняшнего вечера (реприза) | Лоуренс, Гамильтон, Ли, Бёрр и труппа |
| 13 | Wait for It | Подождите | Бёрр и труппа |
| 14 | Stay Alive | Останься в живых | Гамильтон, Вашингтон, Ли, Лоуренс, Лафайет, Маллиган, Элайза, Анжелика и труппа |
| 15 | Ten Duel Commandments | Десять дуэльных заповедей | Лоуренс, Гамильтон, Ли, Бёрр и труппа |
| 16 | Meet Me Inside | Встретимся внутри | Вашингтон, Гамильтон и труппа |
| 17 | That Would Be Enough | Этого хватит | Элайза и Гамильтон |
| 18 | Guns and Ships | Пушки и корабли | Бёрр, Лафайет, Вашингтон, труппа |
| 19 | History Has Its Eyes on You | У судьбы свой взгляд на тебя | Вашингтон и труппа |
| 20 | Yorktown (The World Turned Upside Down) | Йорктаун (Мир перевернулся) | Гамильтон, Лафайет, Лоуренс, Маллиган и труппа |
| 21 | What Comes Next? | Что дальше? | Король Георг |
| 22 | Dear Theodosia | Дорогая Феодосия | Бёрр и Гамильтон |
| - | Tomorrow There'll Be More Of Us1 | Завтра нас будет больше | Лоуренс при участии Элайзы и Гамильтона |
| 23 | Non-Stop | Без остановки | Гамильтон, Бёрр, Элайза, Анжелика, Вашингтон и труппа |
| Акт II | |||
| 1 | What'd I Miss | Что я пропустил | Джефферсон, Бёрр, Мэдисон и труппа |
| 2 | Cabinet Battle #1 | Первая битва в Кабинете | Вашингтон, Джефферсон, Гамильтон и Мэдисон |
| 3 | Take a Break | Сделай перерыв | Элайза, Филип, Гамильтон и Анжелика |
| 4 | Say No to This | Скажи «нет» | Гамильтон, Мария Рейнольдс, Джеймс Рейнольдс и труппа |
| 5 | The Room Where It Happens | Комната, в которой это происходит | Бёрр, Гамильтон, Джефферсон, Мэдисон и труппа |
| 6 | Schuyler Defeated | Поражение Скайлера | Филип, Элайза, Гамильтон и Бёрр |
| 7 | Cabinet Battle #2 | Вторая битва в Кабинете | Вашингтон, Джефферсон, Гамильтон и Мэдисон |
| 8 | Washington on Your Side | Вашингтон на вашей стороне | Бёрр, Джефферсон и Мэдисон |
| 9 | One Last Time | Последний раз | Вашингтон, Гамильтон и труппа |
| 10 | I Know Him | Я его знаю | Король Георг |
| 11 | The Adams Administration | Администрация Адамса | Бёрр, Гамильтон и труппа |
| 12 | We Know | Мы знаем | Бёрр, Гамильтон, Джефферсон и Мэдисон |
| 13 | Hurricane | Ураган | Гамильтон и труппа |
| 14 | The Reynolds Pamphlet | Памфлет Рейнольдса | Все актёры |
| 15 | Burn | Сожжено | Элайза |
| 16 | Blow Us All Away | Сдует нас всех | Филип, Джордж Икер, Гамильтон и труппа |
| 17 | Stay Alive (Reprise) | Останься в живых (реприза) | Филип, Гамильтон, Элайза, доктор и труппа |
| 18 | It's Quiet Uptown | Тишина в жилой части города | Анжелика, Гамильтон, Элайза и труппа |
| 19 | The Election of 1800 | Выборы 1800 года | Джефферсон, Мэдисон, Бёрр, Гамильтон и труппа |
| 20 | Your Obedient Servant | Ваш покорный слуга | Бёрр, Гамильтон |
| 21 | Best of Wives and Best of Women | Лучшая из жён и лучшая из женщин | Элайза, Гамильтон |
| 22 | The World Was Wide Enough | Мир был достаточно велик | Бёрр, Гамильтон и труппа |
| 23 | Who Lives, Who Dies, Who Tells Your Story | Кто живёт, кто умирает, кто рассказывает свою историю | Элайза, Вашингтон, Бёрр, Джефферсон, Мэдисон, Анжелика, Лоуренс, Лафайет, Маллиган и труппа |
1 Композиция «Tomorrow There'll Be More Of Us», ещё одна реприза «The Story of Tonight», не включена в альбом, и считается скорее сценой, нежели песней[22].
По сравнению с внебродвейской постановкой мюзикла, поздние версии некоторых песен отличаются от ранних своей продолжительностью и имеют небольшие изменения в тексте.
Историческая точность
Хотя сюжет мюзикла в основном следует реальной биографии Александра Гамильтона, в нём допущен ряд исторических неточностей и художественных допущений:
- Роль Бёрра в жизни Гамильтона явно завышена (особенно в первом акте). Настоящий Бёрр не присутствовал на битве при Монмуте и в принципе меньше контактировал с Гамильтоном, нежели показано в мюзикле.
- Адамс и Гамильтон действительно не ладили друг с другом, но до открытой вражды их отношения не доходили.
- Джефферсон, Бёрр и Мэдисон не пытались шантажировать Гамильтона, узнав об его измене. На самом деле это были Джеймс Монро и Фредерик Муленберг[23].
- Джефферсон действительно враждовал с Гамильтоном, но вовсе не был столь коварен и мстителен.
- К дуэли между Бёрром и Гамильтоном привели вовсе не выборы 1800 года. Поводом к ней стало опубликование в прессе письма Филипа Скайлера, в котором тот утверждал, что Гамильтон назвал Бёрра «опасным человеком, которому нельзя доверять бразды правления» и что Гамильтон высказал ещё более презрительное мнение о Бёрре в беседе с ним[24].
- Современные историки постепенно отходят от традиционного утверждения, что несколько отцов-основателей создали США, и в связи с этим критикуют мюзикл за игнорирование роли простого народа в Американской революции[25].
Несмотря на это, школьные учителя рекомендуют мюзикл своим ученикам, для того, чтобы они узнали больше об истории США[26].
Постановки
| Город (страна) | Компания | Театральная площадка | Предпоказы | Дата открытия |
Дата закрытия |
Кол-во спектаклей |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Нью-Йорк (США) | Общественный театр (Офф-Бродвей) | 32 спектакля с 20.01.2015 по 16.02.2015 | 17.02.2015 | 03.05.2015 | 88 | |
| Нью-Йорк (США) | Nederlander Organization | Театр «Ричард Роджерс» (Бродвей) | 26 спектаклей с 13.07.2015 по 05.08.2015 | 06.08.2015 | в прокате | 307 (на 01.05.2016) |
| Лондон (Великобритания) | Delfont Mackintosh | (Вест-Энд) | 2017 | - | (ожидается) | |
Награды и номинации
Офф-Бродвей
| Год | Премия | Категория | Номинант(ы) | Результат |
|---|---|---|---|---|
| 2015 | Премия имени Люсиль Лортел[27] | Лучший мюзикл | Победа | |
| Лучшая режиссура | Томас Кэйл | Победа | ||
| Лучшая хореография | Энди Бланкенбуэлер | Победа | ||
| Лучшая главная мужская роль | Лин-Мануэль Миранда | Победа | ||
| Лесли Одом-мл. | Номинация | |||
| Лучшая главная женская роль | Филлипа Су | Победа | ||
| Лучшая мужская роль второго плана | Давид Диггз | Победа | ||
| Брайан Дарси Джеймс | Номинация | |||
| Лучшая женская роль второго плана | Рене Элиз Голдсберри | Победа | ||
| Лучший дизайн костюмов | Пол Тазевелл | Победа | ||
| Лучший дизайн по свету | Ховелл Бинкли | Победа | ||
| Лучший звук | Невин Стейнберг | Победа | ||
| Outer Critics Circle Awards[28] | Лучший новый внебродвейский мюзикл | Победа | ||
| Лучшее либретто | Лин-Мануэль Миранда | Победа | ||
| Лучшая музыка | Лин-Мануэль Миранда | Победа | ||
| Лучший режиссёр | Томас Кэйл | Номинация | ||
| Лучшая хореография | Энди Бланкенбуэлер | Номинация | ||
| «Драма Лонг»[29] | Лучший мюзикл Бродвея или Офф-Бродвея | Номинация | ||
| Лучшее выступление | Давид Диггз | Номинация | ||
| Лин-Мануэль Миранда | Номинация | |||
| «Драма Деск»[30] | Лучший мюзикл | Номинация | ||
| Лучшая мужская роль | Лин-Мануэль Миранда | Номинация | ||
| Лучшая мужская роль второго плана | Лесли Одом-мл. | Номинация | ||
| Лучшая женская роль второго плана | Рене Элиз Голдсберри | Победа | ||
| Лучший режиссёр | Томас Кэйл | Победа | ||
| Лучшая музыка | Лин-Мануэль Миранда | Победа | ||
| Лучшие стихи | Победа | |||
| Лучшее либретто | Победа | |||
| Лучшая оркестровка | Алекс Лакамуар | Номинация | ||
| Лучшие декорации | Дэвид Коринс | Номинация | ||
| Лучшие костюмы | Пол Тазевелл | Номинация | ||
| Лучший свет | Ховелл Бинкли | Номинация | ||
| Лучший дизайн звука | Невин Стейнберг | Победа | ||
| Специальная награда | Энди Бланкенбуэлер | Победа | ||
| New York Drama Critics' Circle[30] | Лучший мюзикл | Победа | ||
| Off Broadway Alliance Awards[31] | Лучший новый мюзикл | Победа | ||
| Theatre World Award[32] | Дебютное выступление | Давид Диггз | Победа | |
| Clarence Derwent Awards[33] | Многообещающая актриса | Филлипа Су | Победа | |
| Obie[34] | Лучшая работа в американском театре | Лин-Мануэль Миранда, Томас Кэйл, Алекс Лакамуар, Энди Бланкенбуэлер | Победа | |
| Edgerton Foundation New American Play Awards[35] | Победа | |||
Бродвей
| Год | Премия | Категория | Номинант(ы) | Результат |
|---|---|---|---|---|
| 2016 | Пулитцеровская премия | Лучшая драма | Лин-Мануэль Миранда | Победа |
| «Грэмми»[36] | Лучший альбом музыкального театра | Команда, участвовавшая в записи | Победа | |
| Награда Гильдии драматургов Америки[37] | Награда имени Фредерика Лоу за драму | Лин-Мануэль Миранда | Победа | |
| «Тони»[38] | Лучший мюзикл | Победа | ||
| Лучшее либретто | Лин-Мануэль Миранда | Победа | ||
| Лучшая музыка и стихи | Лин-Мануэль Миранда | Победа | ||
| Лучшая мужская роль | Лин-Мануэль Миранда за роль Александра Гамильтона | Номинация | ||
| Лесли Одом-мл. за роль Аарона Бёрра | Победа | |||
| Лучшая женская роль | Филлипа Су за роль Элайзы Скайлер-Гамильтон | Номинация | ||
| Лучшая мужская роль второго плана | Давид Диггз за роли Жильбера Лафайета и Томаса Джефферсона | Победа | ||
| Джонатан Грофф за роль Георга III | Номинация | |||
| Кристофер Джексон за роль Джорджа Вашингтона | Номинация | |||
| Лучшая женская роль второго плана | Рене Элиз Голдсберри за роль Анжелики Скайлер | Победа | ||
| Лучший дизайн сцены | Дэвид Коринс | Номинация | ||
| Лучший дизайн костюмов | Пол Тазевелл | Победа | ||
| Лучший свет | Ховелл Бинкли | Победа | ||
| Лучшая режиссура | Томас Кэйл | Победа | ||
| Лучшая хореография | Энди Бланкенбуэлер | Победа | ||
| Лучшая оркестровка | Алекс Лакамуар | Победа | ||
| NAACP Image Award[39] | Выдающийся дуэт, группа или коллектив | Бродвейская труппа | Номинация | |
| Премия Эдварда М. Кеннеди[40] | Драма, вдохновлённая американской историей | Лин-Мануэль Миранда | Победа | |
| Drama League Awards[41] | Выдающаяся постановка бродвейского или внебродвейского мюзикла | Победа | ||
| Выдающееся выступление | Давид Диггз | Номинация | ||
| Лин-Мануэль Миранда | Победа | |||
| Награда Фреда и Адели Астер[42] | Выдающийся ансамбль в бродвейской постановке | Номинация | ||
| Лучший хореограф | Энди Бланкенбуэлер | Победа | ||
| Лучший танцор | Давид Диггз | Номинация | ||
См. также
- На холмах — первый мюзикл Лин-Мануэля Миранды.
- 1776 — мюзикл 1969 года о подписании Декларации независимости США.
- Кровавый Эндрю Джексон — мюзикл 2010 года о седьмом президенте США и основании демократической партии страны.
Напишите отзыв о статье "Гамильтон (мюзикл)"
Примечания
- ↑ [www.allmusicals.com/h/hamilton.htm Hamilton musical (2015)]. «All musicals». Проверено 5 мая 2016.
- ↑ 1 2 3 [snob.ru/profile/28646/blog/96811 Александр Журбин. Театр времен Обамы, часть вторая: Opening night мюзикла «Гамильтон» — Snob.ru]
- ↑ [redrumers.com/2016/01/06/love-the-hamilton/ Славная история, или Как я полюбил «Гамильтона» (даже не видев его) — Redrumers]
- ↑ [www.buro247.ru/events/photo-reports/premera-na-brodvee-myuzikl-gamilton.html Премьера на Бродвее: мюзикл «Гамильтон» — Buro 24/7]
- ↑ 1 2 3 [7days.us/51944-2/ Автор мюзикла «Гамильтон» получил Пулитцеровскую премию — 7days.us]
- ↑ [www.tonyawards.com/en_US/nominees/winners.html Tony Award Winners]
- ↑ BWW News Desk. [www.broadwayworld.com/article/Did-You-Know-Fun-Facts-About-the-2016-Tony-Nominees-20160503 Did You Know... Fun Facts About the 2016 Tony Nominees!] (3 мая 2016). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ 1 2 Robert Viagas. [www.playbill.com/article/beach-read-to-broadway-how-lin-manuel-miranda-turned-a-history-book-into-hamilton-com-355514 Beach Read to Broadway! How Lin-Manuel Miranda Turned a History Book into Hamilton] (5 августа 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ [the-aha-society.com/index.php/publications/articles/87-aha-society-articles/145-hamilton-mixtape-reading Hamilton Mixtape Unveiled at Vassar Reading Festival]. Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Ben Brantley. [www.nytimes.com/2015/02/18/theater/review-in-hamilton-lin-manuel-miranda-forges-democracy-through-rap.html?_r=1 Review: In ‘Hamilton,’ Lin-Manuel Miranda Forges Democracy Through Rap] (17 февраля 2015). Проверено 6 мая 2016.
- ↑ Michael Gioia. [www.playbill.com/article/revolutionaries-turn-up-lin-manuel-mirandas-hamilton-will-head-to-broadway-this-summer-com-342465 Revolutionaries, Turn Up! Lin-Manuel Miranda's Hamilton Will Head To Broadway This Summer] (24 февраля 2015). Проверено 6 мая 2016.
- ↑ Michael Gioia. [www.playbill.com/article/despite-buzz-of-a-broadway-transfer-hamilton-announces-another-off-broadway-extension-com-340888 Despite Buzz of a Broadway Transfer, Hamilton Announces Another Off-Broadway Extension] (4 февраля). Проверено 6 мая 2016.
- ↑ Ben Brantley. [www.nytimes.com/2015/08/07/theater/review-hamilton-young-rebels-changing-history-and-theater.html Review: ‘Hamilton,’ Young Rebels Changing History and Theater] (6 августа 2015). Проверено 6 мая 2016.
- ↑ Robert Viagas. [www.playbill.com/article/chicago-will-get-its-own-hamilton-production-in-fall-2016-com-374631 Chicago Will Get Its Own Hamilton Production in Fall 2016] (8 декабря 2015). Проверено 6 мая 2016.
- ↑ Rickwald, Bethany. [www.theatermania.com/san-francisco-theater/news/hamilton-national-tour_75711.html "Lin-Manuel Miranda's Hamilton Announces New National Tour Plans"] TheaterMania.com, January 26, 2016 [www.hamiltonbroadway.com/tour.php "National Tour"] HamiltonBroadway.com, April 26, 2016
- ↑ Sokolove, Michael. [www.nytimes.com/2016/04/10/magazine/the-ceo-of-hamilton-inc.html?partner=rss&emc=rss&smid=tw-nytimesarts&smtyp=cur&_r=1 "The CEO of 'Hamilton' "] The New York Times, April 5, 2016
- ↑ Boroff, Philip. [www.bloomberg.com/news/articles/2013-08-02/hip-hop-hero-alexander-hamilton-supertutors-eye-broadway "Hip-Hop Hero Alexander Hamilton, Supertutors Eye Broadway"] bloomberg.com, August 1, 2013
- ↑ Hetrick, Adam. [www.playbill.com/news/article/hamilton-ends-sold-out-off-broadway-run-tonight-broadway-revolution-is-next-348197 " 'Hamilton" Ends Sold-Out Off-Broadway Run Tonight – Broadway Revolution Is Next"] playbill.com, May 3, 2015
- ↑ Hetrick, Adam [www.playbill.com/news/article/the-revolution-is-coming-meet-the-full-cast-of-broadways-hamilton-351663 The Revolution Is Coming! Meet the Full Cast of Broadway's Hamilton!]. Playbill.com (June 18, 2015). Проверено 4 июля 2015.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=Yq8h4U0-U3g 9 Classic Rap References In Hamilton (video)]
- ↑ [www.vibe.com/2015/11/lin-manuel-hamilton-broadway-album-no-1-billboard-rap-chart/ Hamilton Broadway Album Tops Billboard Rap Chart], Vibe (18 November 2015). Проверено 20 января 2016.
- ↑ [www.broadwayworld.com/article/HAMILTONs-Lin-Manuel-Miranda-Shares-a-Scene-Not-on-the-Cast-Album-20150924# Hamilton's Lin-Manuel Miranda Shares a Scene Not on the Cast Album]. Проверено 16 октября 2015.
- ↑ Serratore, Angela [www.smithsonianmag.com/history/alexander-hamiltons-adultery-and-apology-18021947/?no-ist Alexander Hamilton’s Adultery and Apology].
- ↑ Flemming Thomas. [books.google.com/books?id=AroTfeaadKYC Duel: Alexander Hamilton, Aaron Burr, and the Future of America]. — New York: Basic Books, 1999. — P. 233–284. — ISBN 0465017371.
- ↑ [observer.com/2015/10/the-other-new-york-hamilton/ The Other New York Hamilton] (en-US).
- ↑ [ww2.kqed.org/mindshift/2016/03/14/how-teachers-are-using-hamilton-the-musical-in-the-classroom/ How Teachers Are Using 'Hamilton' the Musical in the Classroom]. MindShift.
- ↑ «Playbill». [www.playbill.com/article/hamilton-the-nether-into-the-woods-earn-lortel-award-nominations-com-345826 Hamilton, The Nether, Into the Woods Earn Lortel Award Nominations] (2 апреля 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Andrews Gans, Robert Viagas. [www.playbill.com/article/outer-critics-circle-nominees-announced-something-rotten-leads-the-pack-com-347165 Outer Critics Circle Nominees Announced; Something Rotten! Leads the Pack] (20 апреля 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Andrews Gans. [www.playbill.com/news/article/2015-drama-league-awards-nominations-announced-more-than-45-will-vie-for-distinguished-performance-honor-347266 2015 Drama League Awards Nominations Announced; More Than 45 Will Vie for Distinguished Performance Honor] (4 мая 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ 1 2 [www.lortel.org/Archives/Production/5911 «Hamilton»]. «Lortel». Проверено 5 мая 2016.
- ↑ BWW News Desk. [www.broadwayworld.com/article/Off-Broadway-Alliance-Awards-Nominations-Announced-HAMILTON-INTO-THE-WOODS-CLINTON-BETWEEN-RIVERSIDE-CRAZY-More-20150506 Off Broadway Alliance Awards Nominations Announced - HAMILTON, INTO THE WOODS, CLINTON, BETWEEN RIVERSIDE & CRAZY & More...] (6 мая 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Robert Viagas. [www.playbill.com/article/broadway-siblings-megan-and-robert-fairchild-among-71st-annual-theatre-world-award-winners-com-348368 Broadway Siblings Megan and Robert Fairchild Among 71st Annual Theatre World Award Winners] (5 мая 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Olivia Clement. [www.playbill.com/article/phillipa-soo-and-josh-grisetti-named-most-promising-performers-by-actors-equity-com-348560 Phillipa Soo and Josh Grisetti Named Most Promising Performers by Actors' Equity] (7 мая 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ BWW News Desk. [www.broadwayworld.com/article/2015-Obie-Award-Winners-Updating-LIVE-20150518 HAMILTON, Darko Tresnjak, Ayad Akhtar & More Win 2015 Obie Awards - Full List!] (18 мая 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ BWW News Desk. [www.broadwayworld.com/article/THE-OLDEST-BOY-BRIGHT-STAR-POCATELLO-HAMILTON-and-More-Among-2015-Edgerton-Foundation-New-Play-Award-Winners-20150213 THE OLDEST BOY, BRIGHT STAR, POCATELLO, HAMILTON and More Among 2015 Edgerton Foundation New Play Award Winners] (13 февраля 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Michael Gioia. [www.playbill.com/article/hamilton-and-fun-home-cast-albums-among-grammy-award-nominees-com-374406 Hamilton and Fun Home Cast Albums Among Grammy Award Nominees] (7 декабря 2015). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ BWW News Desk. [www.broadwayworld.com/article/Lin-Manuel-Miranda-More-Receive-Dramatists-Guild-of-America-Awards-Today-20160222 Lin-Manuel Miranda & More Receive Dramatists Guild of America Awards Today] (22 февраля 2016). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ «The New York Times». [www.nytimes.com/2016/05/04/theater/hamilton-leads-the-tony-award-nominations.html ‘Hamilton’ Leads the Tony Award Nominations] (3 мая 2016). Проверено 6 мая 2016.
- ↑ «The Hollywood Reporter». [www.hollywoodreporter.com/lists/2016-naacp-image-award-nominees-862135/item/recording-2016-naacp-image-award-862133 'Creed,' 'Empire' Top NAACP Image Award Nominations; Full List] (4 февраля 2016). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Michael Paulson. [artsbeat.blogs.nytimes.com/2016/02/22/hamilton-wins-kennedy-prize-for-historical-drama/ ‘Hamilton’ Wins Kennedy Prize for Historical Drama] (22 февраля 2016). Проверено 5 мая 2016.
- ↑ Gans, Andrew [www.playbill.com/article/2016-drama-league-awards-nominations-announced 2016 Drama League Awards Nominations Announced]. Playbill.com (April 20, 2016). Проверено 20 апреля 2016.
- ↑ Viagas, Robert [www.playbill.com/article/savion-glover-and-jane-krakowski-among-2016-astaire-award-winners-com-348198 Savion Glover and Jane Krakowski Among 2016 Astaire Award Winners]. Playbill.com (May 16, 2016). Проверено 16 мая 2016.
Ссылки
|
Гамильтон (мюзикл) на Викискладе? |
|---|
- [www.hamiltonbroadway.com/ Официальный сайт]
- Слушать саундтрек к мюзиклу на [music.yandex.ru/album/2972890 Яндекс.Музыке] или [play.spotify.com/album/1kCHru7uhxBUdzkm4gzRQc Spotify]
- Купить саундтрек к мюзиклу на [itunes.apple.com/ru/album/hamilton-original-broadway/id1025210938 iTunes] или [play.google.com/store/music/album/Various_Artists_Hamilton_Original_Broadway_Cast_Re Google Play]
- [genius.com/albums/Lin-manuel-miranda/Hamilton-original-broadway-cast-recording Разбор текстов мюзикла на Genius.com]
- [www.ibdb.com/Production/View/499521 Мюзикл «Гамильтон»] на сайте Internet Broadway Database (англ.)
- [www.lortel.org/Archives/Production/5911 Мюзикл «Гамильтон»] на сайте Internet off-Broadway Database (англ.)
|
||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гамильтон (мюзикл)
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
