Гамлет идёт в бизнес

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гамлет идёт в бизнес
фин. Hamlet liikemaailmassa
швед. Hamlet i affärsvärlden
англ. Hamlet Goes Business
Жанр

драма (трагикомедия, фильм нуар)

Режиссёр

Аки Каурисмяки

Продюсер

Аки Каурисмяки

Автор
сценария

Аки Каурисмяки по мотивам пьесы Шекспира

В главных
ролях

Пиркка-Пекка Петелиус
Эско Салминен
Кати Оутинен
Элина Сало
Матти Пеллонпяя

Оператор

Тимо Салминен

Композитор

Элмор Джеймс

Кинокомпания

Villealfa Filmproduction Oy

Длительность

86 мин.

Бюджет

$100 000[1]

Страна

Финляндия Финляндия

Язык

финский

Год

1987

IMDb

ID 0093139

К:Фильмы 1987 года

«Гамлет идёт в бизнес» (фин. Hamlet liikemaailmassa, дословный перевод — «Гамлет в мире бизнеса») — финская кинодрама 1987 года режиссёра Аки Каурисмяки, его четвёртый полнометражный фильм.

Сюжет фильма вольно следует пьесе Уильяма Шекспира «Гамлет»: несмотря на дословное повторение ряда диалогов, действие пьесы перенесено в современную Финляндию с неизбежным смещением ценностно-содержательных акцентов. В отношении кинематографической формы (контрастная чёрно-белая кинематография, переходы между сценами путём медленного затемнения экрана до полной черноты, подзаголовки разделов) фильм имеет много общего с ранними работами Джима Джармуша, включая «Более странно, чем в раю» (1984). Главную роль в фильме сыграл финский телевизионный комедийный актёр Пиркка-Пекка Петелиус (фин.) (род. 1953). Премьера фильма в Финляндии состоялась 21 августа 1987 года.





Сюжет

Гамлет — сын и наследник богатого бизнесмена. Как становится ясно из последней сцены фильма, «юноша с сердцем, тёплым, как холодильник»[2] не ладит с отцом, думает только о себе, ему не терпится захватить контроль над компанией. Ему известно, что Клаус (Клавдий), будучи любовником его матери, систематически подсыпает яд в бокал его отца. Гамлет меняет яд на более сильный, и отец умирает от отравления. Клаус прибирает в свои руки контроль над компанией. Он и Полоний видят в Гамлете простую пешку, инфантильного дурачка. Они намереваются продать финские активы компании шведам, однако Гамлет неожиданно блокирует сделку. Чтобы нейтрализовать его, Полоний поручает своей дочери Офелии соблазнить Гамлета и склонить его к браку. В сцене «мышеловки» Гамлет даёт понять Клаусу и матери, что ему известно об их причастности к смерти отца. Бацилла насилия прогрессирует, принимая всё более абсурдные (в духе Тарантино) формы и приводя к гибели почти всех действующих лиц. После того, как члены семьи Гамлета истребляют друг друга, влюблённые шофёр и служанка запирают опустевший господский дом.

В ролях

Жанр

Писавшие про фильм испытывают сложности с отнесением его к определённому жанру: трагикомедия, кинофарс, фильм нуар… Сам режиссёр шутливо назвал его так — «чёрно-белая-андеграунд-би-муви-классическая драма».[2] Кинокритик Андрей Плахов определил фильм как «циничный нуар, немного в духе раннего Дэвида Линча»; ещё одно определение фильма — «социальный гротеск из финской жизни эпохи авантюрных биржевых игр, банковских кризисов и „экономики казино“…»[2]

Режиссёр дистанцируется от попыток интеллектуализировать его обращение к Шекспиру, утверждая что не был знаком со знаменитой пьесой до начала работы над фильмом[3]: «для своего первого самостоятельного фильма я решил воспользоваться сюжетом романа Достоевского… Я взял самую лучшую в мире книгу и полностью её испортил[4]. Второй лучшей книгой был „Гамлет“…»[5]

В отношении кинематографии фильм представляет собой перелицовку классического сюжета о распаде семьи и мести с циничных позиций фильма нуара[3]. Картины этого жанра часто рисуют мир беспросветного зла, в котором все нравственные ориентиры относительны. Согласно режиссёру, «этот фильм — моя дань уважения голливудским B-movies 40-х годов… Все мои фильмы некрасивы. Этот — наименее некрасивый»[1]. К нуарам отсылает в фильме очень многое — подача титров, слабое освещение, контрасты света и тени, теснота помещений, пристрастие к искажённым ракурсам, суховатые диалоги, приправленные мрачным юмором…[3]

Социальная критика

Равно как и пролетарская трилогия Каурисмяки, фильм содержит критику капиталистического общества, где всё, включая семейные ценности, становится предметом купли-продажи[3]. Ирония в том, что Гамлет вместо мстителя за поруганные семейные ценности оказывается главным разрушителем этого патриархального уклада. Полоний манипулирует дочерью Офелией, та манипулирует своим женихом Гамлетом, а тот, как выясняется в конце фильма, с циничным эгоизмом манипулирует ими всеми. Ненормальности высших классов в фильме противопоставлены идиллические отношения служанки и шофёра, который, как выясняется в конце, приставлен к главному герою профсоюзами, чтобы блюсти интересы рабочего класса[3].

Судя по заключительным кадрам, бурные страсти, разыгрывающиеся в семье Гамлета, и смена собственников мало затрагивают процесс производства и жизни простых рабочих[3][6]: «Это, может быть, единственный фильм, где мне удалось достичь хеппи-энда, — говорит режиссёр. — В других страдания главных героев продолжаются, а здесь все находят покой, за исключением собаки, служанки и шофёра. Вот фильм с классовой линией, в стиле Пудовкина — от начала до конца»[1]. Ещё одно его высказывание на эту тему: «Люди имеют превратное представление о счастье. У всех моих фильмов счастливые концы, и самый счастливый — в „Гамлете“»[2].

Оценки

  • 1988: Премия Юсси (Финляндия) за лучший дизайн студийных декораций.
  • На 13 мая 2013 года рейтинг фильма на IMDb составлял 6,9[7].

Напишите отзыв о статье "Гамлет идёт в бизнес"

Примечания

  1. 1 2 3 Интервью, данное Аки Каурисмяки Бруно Форнаре и Франческо Боно // Плахов А., Плахова Е. Последний романтик…
  2. 1 2 3 4 «Гамлет идёт в бизнес» (1987) // Плахов А., Плахова Е. Последний романтик… — С. 52—59.
  3. 1 2 3 4 5 6 Melissa M. Croteau. A Socialist Shakespearean Film Noir Comedy. // Shakespeare's Worlds / World Shakespeares: The Selected Proceedings of the International Shakespeare Association World Congress Brisbane, 2006. ISBN 978-0-87413-989-1. Pages 196-204.
  4. Имеется в виду первый фильм Аки — „Преступление и наказание“ (1983).
  5. Аки Каурисмяки о профессии кинематографиста — на земле и в раю. // Плахов А., Плахова Е. Последний романтик… — С. 163—171.
  6. Из интервью Каурисмяки: «Бумажный станок в финале „Гамлета“ — напоминание о тех днях, когда я работал механиком низшего разряда в корпорации Кюммене, на одной из бумажных фабрик, которых много в Финляндии: я должен был день напролёт чистить и мыть детали станков, валы, постоянно возился с механизмами — вроде героя Чаплина в „Новых временах“. Я так полюбил эту машину, что захотел её снять в конце фильма».
  7. [www.imdb.com/title/tt0093139/ratings Рейтинг фильма на IMDb] (англ.)

Литература

  • Плахов А., Плахова Е. Аки Каурисмяки. Последний романтик. Фильмы, интервью, сценарии, рассказ. — М.: Новое литературное обозрение, 2006. — 296 с. — (Кинотексты). — 1500 экз. — ISBN 5-86793-479-9.

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20080408064701/www.tvkultura.ru/issue.html?id=63042 Информация о фильме на сайте телеканала Культура]  (Проверено 16 июля 2010)
  • [www.orimattila.fi/kirjasto/index.php?option=com_content&task=view&id=123&Itemid=90 Информация о фильме на сайте городской библиотеки Ориматтилы] (фин.)  (Проверено 16 июля 2010)
  • [www.allmovie.com/movie/v126044 Гамлет идёт в бизнес] (англ.) на сайте allmovie  (Проверено 16 июля 2010)
  • [www.aki-kaurismaeki.de/film_hamlet.php Информация о фильме на сайте www.aki-kaurismaeki.de] (нем.)  (Проверено 16 июля 2010)

Отрывок, характеризующий Гамлет идёт в бизнес

Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.