Ганеман, Христиан Фридрих Самуэль

Христиан Фридрих Самуэль Ганеман
Christian Friedrich Samuel Hahnemann
Научная сфера:	медицина
Альма-матер:	Лейпцигский университет Венский университет
Известен как:	основатель гомеопатии

Христиа́н Фри́дрих Самуэ́ль Га́неман (нем. Christian Friedrich Samuel Hahnemann; 10 апреля 1755, Мейсен, Саксония, — 2 июля 1843, Париж, Франция) — основатель гомеопатии, популярного направления альтернативной медицины.

Биография

Как и все члены семьи, его отец был художником по фарфору, которым славился Мейсен.

В молодости Ганеман освоил несколько языков, в том числе английский, французский, итальянский, греческий и латинский и зарабатывал на жизнь в качестве переводчика и преподавателя языков. В дальнейшем освоил также арабский, сирийский, древнеарамейский и древнееврейский.

Изучал медицину в Лейпцигском университете, однако после двух лет обучения посчитал клиническую базу университета слабой и перешел в Венский университет, где 10 месяцев учился у Кварина. Практиковать начал в Вене. Начало его врачебной карьеры было не совсем удачно, и Ганеман вскоре должен был поступить на частную службу (врачом, библиотекарем и пр.) Через несколько лет Ганеман поселился в Эрлангене, где в 1779 году, защитив диссертацию в Университете Эрлангена, получил степень доктора медицины; в это же время Ганеман начал высказывать свои разочарования современной медициной и раскрывать недостатки господствовавших теорий и практических приемов лечения, зачастую действительно не имевших тогда разумного объяснения.

Изобретение гомеопатии

В 1790 году Ганеман перевел с английского сочинение («Materia medica») Каллена, фармакологические объяснения которого привели его в сомнение; он немедленно же начал ряд опытов над изучением действия лекарств на здоровый человеческий организм. Опыты эти (первые с хинином над самим собой) привели его к убеждению, что лекарственные вещества вызывают в организме такие же явления, как и болезни, против которых эти лекарства действуют специфически, и что малые дозы медикаментов действуют иначе, а иногда и значительно сильнее, чем большие. Установив теоретически «закон подобия» в действии лекарств и болезненных агентов и создав целое учение о «гомеопатическом» действии лекарств (впервые изложенное им в медицинском журнале Гуфеланда в 1796 году), Ганеман вновь принялся за практику.

В ряде источников утверждается, что Ганеман эксплуатировал научные идеи Гунтера и, скрыв источник, откуда они заимствованы, выдал за свои. Таинственность и оригинальность нового метода лечения на этот раз привлекли пациентов, но все-таки Ганеману прочно обосноваться в каком-либо городе не удавалось; только в 1812 году, поселившись снова в Лейпциге, он, наконец, устроился при университете и открыл курс лекций о «рациональной медицине», как он сам назвал своё учение. Основы этого учения подробно изложены автором в сочинении «Органон врачебного искусства», изданном в 1810 году и явившемся затем катехизисом гомеопатии. В Лейпциге Ганеман оставался до 1820 года, когда ему было королевским указом запрещено приготавливать самому препараты для раздачи больным, и он переселился в Кётен, где практика его приняла обширные размеры. В кётенский период жизни (1821—1835) Христиан Ганеман выпускает четвёртое и пятое издания Organon. Вскоре явились у Ганемана и последователи, начавшие основывать в разных концах Германии гомеопатические общества.

Кофейная теория болезней

В начале XIX века Ганеман разработал теорию, которую описал в эссе 1803 года «Об эффектах кофе на основе оригинальных наблюдений», согласно которой большинство болезней вызывались употреблением кофе. Впоследствии он отказался от этой теории в пользу «псорической теории» заболеваний, однако следует отметить, что симптомы, которые он сначала приписывал последствиям употребления кофе, впоследствии приписывались Ганеманом «псоре»

Переезд во Францию

Не довольствуясь приобретенной известностью в отечестве, Ганеман отправился для распространения своего учения во Францию, где оно постепенно прививалось. В 1835 году Ганеман поселился в Париже и успешно практиковал. В 1837 году он предпринимал попытки лечения Никколо Паганини, страдавшего от урологической патологии.

Теория псорических миазмов

В 1835 году Ганеман опубликовал книгу «Хронические болезни», в которой развил теорию о том, что причиной подавляющего большинства хронических заболеваний, встречающихся в Европе, является гипотетический инфекционный агент («миазм»), названный им «псорическим миазмом». Согласно теории Ганемана, «первичная псора», под которой подразумевалась чесотка и другие зудящие дерматозы, после излечения или самопроизвольного исчезновения симптомов далее развивалась как возбудитель неуклонно прогрессирующей системной болезни (так называемой «внутренней псоры»), имеющей хронический характер и разнообразные проявления. На этой теории основывается и современная концепция «гомеопатической медицины».

В некоторых современных публикациях высказывается мнение о том, что описанная Ганеманом картина «первичной псоры» эквивалентна симптоматике простого герпеса или папилломавирусной инфекции. Другие утверждают, что «первичной псорой» Ганемана могут быть заболевания, вызванные хламидиями, микоплазмами и другими разнообразными инфекционными агентами, вплоть до прионов.

Смерть и погребение

Ганеман скончался в возрасте 88 лет от пневмонии и был погребён на кладбище Пер-Лашез.

Библиография

• Hahnemann S. [www.zeno.org/nid/20003813215 Die chronischen Krankheiten]. — Dresden, Leipzig, 1835. — Bd. 1.
• [specialist.homeopatica.ru/library.shtml?5_description.shtml Ганеман, Самуил «Органон врачебного искусства»]
• Ганеман, С. «Reine Arzneimittellehre» («Чистое лекарствоведение»)^{[уточнить]}
• Ганеман С. [specialist.homeopatica.ru/library.shtml?6_content.shtml Хронические заболевания. Теоретическая часть] / Пер. с англ. и редакция В. М. Захаренкова. — Смоленск: Гомеопатическая медицина, 2000. — ISBN 5-93713-010-3.
• Ганеман С. [books.google.ru/books?id=58IWvy3GsN8C&printsec=frontcover#v Хронические болезни: их своеобразная природа и гомеопатическое лечение. Антипсорические средства. Избранные лекарственные патогенезы]. СПб., 2011.
• Ганеман С. [books.google.ru/books?id=JVUbBQAAQBAJ&printsec=frontcover&hl Хронические болезни: их своеобразная природа и гомеопатическое лечение. Предисловие о технике гомеопатии. Антипсорические средства. Избранные лекарственные патогенезы-2]. СПб., 2013.
• Ганеман С. [books.google.ru/books?id=dFUvBQAAQBAJ&printsec=frontcover&hl Хронические болезни: их своеобразная природа и гомеопатическое лечение. Симптомы псоры. Натуральный патогенез псорической болезни]. СПб., 2014.
• [www.homeoint.ru/homeopathy/works.htm Труды Самуэля Ганемана]. Гомеопатия и прививки. Проверено 31 июля 2013. [www.webcitation.org/6Iv6PW8Rj Архивировано из первоисточника 16 августа 2013].

Литература

• Jütte, Robert. Samuel Hahnemann, Begründer der Homöopathie. — München 2005, dtv premium. — ISBN 3-423-24447-X
• Александр Коток. [www.homeoint.ru/homeopathy/biography.htm Биография Самуэля Ганемана]. Гомеопатия и прививки. Проверено 31 июля 2013. [www.webcitation.org/6Iv6QY7bY Архивировано из первоисточника 16 августа 2013].

Ссылки

В Викитеке есть полный текст статьи о Ганемане в Encyclopædia Britannica 1911 года

В Викитеке есть полный текст статьи о Ганемане в Американской Циклопедии

• [openlibrary.org/authors/OL259734A Работы Ганемана] в проекте Open Library
• [hpathy.com/homeopathic-biographies/samuel-hahnemann-10th-april-1755-2nd-july-1842/ Life History of Samuel Hahnemann]  (англ.)
• [www.whonamedit.com/doctor.cfm/532.html Christian Friedrich Samuel Hahnemann]  (англ.) Исторический обзор.
• [www.library.ucsf.edu/collections/homeopathy Оцифрованные работы Ганемана с его рукописными пометками]

Отрывок, характеризующий Ганеман, Христиан Фридрих Самуэль

– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.