Ганза

Ганзейский союз, Га́нза, также Ганзея (нем. Deutsche Hanse или Düdesche Hanse, др.-в.-нем. Hansa — буквально «группа», «союз», лат. Hansa Teutonica) — политический и экономический союз, объединявший почти 300 торговых городов северо-западной Европы с середины XII до середины XVII веков. Дата возникновения Ганзеи не может быть точно определена, поскольку не основана на конкретном документе. Ганзейский союз развивался постепенно, по мере расширения торговли вдоль берегов Балтийского и Северного морей.

Причиной формирования Ганзейского союза стал рост населения территорий севернее Эльбы как результат миграции, появления новых городов и независимых коммун и повышения вследствие этого потребности в товарах и рост торговли.

Ганзея начала формироваться с XII века как союз купцов, затем как союз купеческих гильдий и к концу XIII века как союз городов.

В Ганзейский союз входили города, имеющие автономное городское управление («городской совет», ратушу) и собственные законы.

Для выработки общих правил и законов Ганзейского союза представители городов регулярно собирались на съезды в Любеке. Ганзейские купцы и компании пользовались определёнными правами и привилегиями.

В неганзейских городах существовали представительства Ганзеи — конторы. Такие иностранные конторы Ганзеи находились в Бергене, Лондоне и Брюгге. На самом восточном окончании торговой системы Ганзеи была основана контора в Новгороде (Peterhof), где продавались европейские товары (вино, ткани) и закупались пенька, воск, мёд, древесина, шкуры и меха. В 1494 году по приказу великого князя Ивана III эта контора была упразднена, все её здания (включая каменную церковь Святого Апостола Петра) были полностью разрушены.

История

Рост торговли, рейды и пиратство на Балтике случались и раньше (см. викинги) — например, мореходы с острова Готланд заходили в реки и поднимались вплоть до Новгорода — но масштаб международных экономических связей в Балтийском море оставался незначительным до возвышения Ганзы.

Немецкие города быстро достигли доминирующего положения в торговле на Балтийском море в течение следующего столетия, и Любек стал центром всей морской торговли, которая связала страны вокруг Балтийского и Северного морей.

Основание

Для купцов Саксонии и Вестфалии, которые расширяли торговлю на восток и север, Любек стал перевалочной базой. Ещё до того момента, когда понятие Hanse было впервые официально задокументировано, купцы в этом городе начали формировать гильдии или «ганзы» с намерением торговать с заморскими городами, особенно в восточной части Балтийского моря, источниками древесины, воска, янтаря, смол, мехов, и даже ржи и пшеницы, сплавляемых баржами из глубины континента в портовые рынки.

До Ганзы главным центром торговли на Балтике был Висбю. На протяжении 100 лет немецкие суда ходили на Новгород под готландским флагом. Купцы из Висбю основали контору в Новгороде. Города Данциг (Гданьск), Эльблонг, Торунь, Ревель, Рига и Дерпт жили по Любекскому праву. Для местных жителей и торговых гостей это означало, что вопросы их правовой защиты попали под юрисдикцию Любека как конечной апелляционной инстанции. Ганзейские сообщества работали над тем, чтобы получать особые торговые привилегии для своих членов. К примеру, купцы из ганзы Кёльна смогли убедить короля Англии Генриха II даровать им (в 1157 году) особые торговые привилегии и рыночные права, которые их освободили от всех лондонских пошлин и позволили им торговать на ярмарках по всей Англии. Любек, «королева Ганзы», где торговцы перегружали товары между Северным и Балтийским морями, получил статус Имперского вольного города в 1227 году, и это единственный город с таким статусом к востоку от Эльбы.

Любек, имея доступ к местам ловли рыбы в Балтийском и Северном морях, в 1242 году заключил союз с Гамбургом, с его доступом к путям торговли солью из Люнебурга. Союзные города получили контроль над большей частью торговли солёной рыбой, особенно на ярмарке Сконе; по решению съезда 1261 года к ним присоединился Кёльн. В 1266 году английский король Генрих III даровал Любекской и Гамбургской ганзам право торговать в Англии, а в 1282 году к ним присоединилась ганза Кёльна, сформировав самую мощную Ганзейскую колонию в Лондоне. Причинами к этому сотрудничеству являлась феодальная раздробленность в тогдашней Германии и неспособность властей обеспечить безопасность торговли. На протяжении следующих 50 лет Ганза сама установила письменные отношения о конфедерации и кооперации на восточных и западных торговых путях. В 1356 году в Любеке состоялся общий съезд (нем. Hansetag), на котором были приняты учредительные документы и образована структура управления Ганзой.

Укреплению Ганзы способствовало принятие в 1299 г. соглашения, в соответствии с которым, представители портовых городов союза — Ростока, Гамбурга, Висмара, Люнебурга и Штральзунда постановили, что «впредь не будут обслуживать парусник того купца, который не входит в Ганзу». Это стимулировало приток новых членов Ганзы, число которых к 1367 г. возросло до 80.

Расширение

Расположение Любека на Балтике обеспечило доступ к торговле с Русью и Скандинавией, создавая прямую конкуренцию скандинавам, которые до этого контролировали большую часть балтийских торговых путей. Договор с Ганзой города Висбю положил конец конкуренции: по этому договору любекские купцы получили ещё и доступ к внутреннему русскому порту Новгороду (центру Новгородской республики), где они построили факторию или контору.

Ганза являлась организацией с децентрализованным управлением. Съезды Ганзейских Городов (Hansetag) собирались время от времени в Любеке начиная с 1356 года, но многие города отказывались присылать представителей и решения Съездов ни к чему не обязывали отдельные города. Со временем сеть городов выросла до изменчивого списка от 70 до 170 городов.

Союз сумел основать дополнительные конторы в Брюгге (во Фландрии, ныне на территории Бельгии), в Бергене (Норвегия) и в Лондоне (Англия). Эти фактории стали значительными анклавами. Лондонская контора, основанная в 1320 году, стояла к западу от Лондонского моста около Upper Thames Street. Она значительно выросла, став через некоторое время окружённой стенами общиной с собственными складами, домом весов, церковью, офисами и жилыми домами, отражая важность и масштаб производимой деятельности. Эта фактория называлась Стальной двор (англ. Steelyard, нем. der Stahlhof), первое упоминание под таким названием было в 1422 году.

Города, бывшие членами Ганзы

Членами Ганзы в разное время были более 200 городов

• Айнбек
• Берлин (до 1451 года)
• Бранденбург
• Бремен
• Бреслау (Вроцлав)
• Венден (Цесис)
• Виндау (Вентспилс)
• Висмар
• Вольмар (Валмиера)
• Гамбург
• Голдинген (Кулдига)
• Грайфсвальд
• Данциг (Гданьск)
• Дерпт (Тарту)
• Дортмунд
• Зост
• Каммин (Камень-Поморский)
• Кёзлин (Кошалин)
• Кёльн
• Кёнигсберг (Калининград)
• Киль
• Кокенгаузен (Кокнесе)
• Кольберг (Колобжег)
• Кракау (Краков)
• Кульм (Хелмно)
• Лемзаль (Лимбажи)
• Любек
• Люнебург
• Магдебург
• Мемель (Клайпеда)
• Мюнстер
• Пренцлау
• Ревель (Таллин)
• Рига
• Росток
• Рууп (Страупе)
• Торн (Торунь)
• Хамм
• Штаде
• Штеттин (Щецин)
• Штральзунд
• Полоцк

Города, торговавшие с Ганзой

Наиболее крупные конторы находились в Брюгге, Бергене, Лондоне и Новгороде.

Великий Новгород поддерживал с Ганзой тесные отношения. В нём находился один из крупнейших филиалов («контор», нем. Kontor) Ганзы — Готский (Гётенхоф) и Немецкий (Петерхоф) «дворы» иноземных купцов.

Также известные конторы имелись в Стокгольме, Копенгагене, Каунасе (Ковно) и т. д. Эти города, как правило, имели с Ганзой свои собственные договоры, определявшие условия торговли, привилегии и порядок взаимоотношений между ними и Ганзейским союзом, сохраняя при этом независимость.

Новая Ганза

Ганзейский союз Нового времени (или «Новая Ганза») — международная неправительственная организация («культурное содружество городов»). Союз был основан в 1980 году в голландском городе Зволле с целью поддержки торговли и туризма.

В настоящее время «Ганзейский союз Нового времени» объединяет 176 экономически и политически активных городов из 15 европейских государств. Штаб-квартира Новой Ганзы расположена в германском городе Любеке. Первым со стороны Российской Федерации в союз городов в 1993 году вступил Великий Новгород. Всего в «Новую Ганзу» были приняты 13 российских городов: Белозерск, Великий Новгород, Великий Устюг, Ивангород, Калининград, Кингисепп, Псков, Смоленск, Тверь, Тихвин, Торжок, Тотьма, Вологда.

Ежегодно в одном из городов Новой Ганзы проходит международный фестиваль «Ганзейские дни Нового времени».

В настоящее время германские города Бремен, Гамбург, Любек, Грайфсвальд, Росток, Штральзунд, Висмар, Анклам, Деммин, Зальцведель в своих официальных наименованиях сохраняют титул «ганзейский …» (например, Гамбург полностью называется: «Вольный и ганзейский город Гамбург» — нем. Freie und Hansestadt Hamburg, Бремен — «ганзейский город Бремен — нем. Hansestadt Bremen» и т. д.). Соответственно и государственные автомобильные номерные знаки в этих городах начинаются с «дополнительной» латинской буквы H… — HB (то есть «Hansestadt Bremen»), HH («Hansestadt Hamburg»), HL (Любек), HGW (Грайфсвальд), HRO (Росток), HST (Штральзунд), HWI (Висмар).

См. также

• Имперский город
• Когг
• Любекское право
• Патрициат
• Штральзундский мир

Библиография

• Бережков М. Н. [www.runivers.ru/lib/book19621/579748/ О торговле Руси с Ганзой до конца XV века]. — СПб.: Тип. В. Безобразов и Комп., 1879. — 281 с.
• Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. — Л.: Наука, 1975. — 360 с.
• [annales.info/evrope/hanza/ganzmeh.htm Лесников М. П. Ганзейская торговля пушниной в начале XV века] // Ученые записки Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина. — 1948. — Т. VIII. — С. 61—93.
• Никулина Т. С. Совет и бюргерство ганзейского города в реформации (по материалам Любека) // Средние века. — 2002. — Вып. 63. — С. 210—217.
• Подаляк Н. Г. Могутня Ганза. Комерційний простір, міське життя і дипломатія XII—XVII століть. — К.: Темпора, 2009. — 360 с.
• Подаляк Н. Г. Социально-политическая борьба в городах Вендской Ганзы в XV в. // Средние века. — 1992. — Вып. 55. — С. 149—167.
• Рыбина Е. А. Новгород и Ганза. — М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. — 320 с.
• Сергеева Л. П. Англо-ганзейская морская война 1468—1473 гг. // Вестник Ленинградского государственного университета. История. — 1981. — № 14. — С. 104—108.
• Хорошкевич А. Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV веках. — М.: Академия наук СССР, 1963. — 366 с.
• Hanse. In: Lexikon des Mittelalters (in 10 Bde.). Artemis-Verlag. München-Zürich, 1980—2000. Bd. IV, S. 1921—1926.
• Rolf Hammel-Kiesow: Die HANSE. Verlag C. H. Beck. München, 2000.
• Philippe Dollinger: Die Hanse. Stuttgart. 5. Aufl. 1997
• Volker Henn: Hanseatic League. In: Hindenbrand, Hans-J. (Ed.): The Oxford Encyclopedia of the Reformation, Vol 2 (Oxford University Press). New York/Oxford 1996, S. 210—211.
• Rolf Hammel-Kiesow: The Hanseatic League. In: The Oxford Encyclopedia of Economic History, Vol. 2. Oxford 2003, S. 495—498.
• John D. Fudge: Cargoes, Embargoes, and Emissares. The Commercial and Political Interaction of England and the Herman Hanse 1450—1510.
• Jörgen Brecker (Hg.): Die Hanse. Lebenswirklichkeit und Mythos, Bd. 1 [Aufsätze] (enthalten sind ca. 150 Beiträge versch. Autoren), Hamburg 1989.
• Giuseppe D’Amato, Viaggio nell’Hansa baltica, l’Unione europea e l’allargamento ad Est (Travel to the Baltic Hansa, the European Union and its enlargement to the East). Greco&Greco, Milano, 2004. ISBN 88-7980-355-7
• Liah Greenfeld, The spirit of Capitalism. Nationalism and Economic Growth. Harvard University Press, 2001. P.34
• Lesnikov М., Lubeck als Handelsplatz für osteuropaische Waren im 15. Jahrhundert, «Hansische Geschichtsbiatter», 1960, Jg 78
• Hansische Studien. Heinrich Sproemberg zum 70. Geburtstag, B., 1961
• Neue Hansische Studien, B., 1969
• Dollinger Ph., La Hanse (Xlle — XVIIe siecles), P., 1964
• Bruns F., Weczerka H., Hansische Handelsstraßen, Weimar, 1967
• Samsonowicz H., Późne średniowiecze miast nadbałtyckich. Studia z dziejów Hanzy nad Bałtykiem w XIV—XV w., Warsz., 1968

Ссылки

• Ганза / Хорошкевич А. Л. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.dw-world.de/dw/article/0,,5979250,00.html Ганза. История одного союза] Досье Deutsche Welle
• [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/HANZA.HTM Ганза: древний «общий рынок» Европы]
• [www.director.by/index.php/arhiv-nomerov/-2012/101-4-154-2012/3458-2012-07-05-08-05-16.html Голоса и отголоски древней Ганзы]
• Подраздел [annales.info/i_evr.htm#hanza Ганза] в библиотеке Annales.
• Форстен Г. В. Ганза // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Ганза

– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.