Ганизаде, Султан Меджид Муртаза-Али оглы
| Султан Меджид Ганизаде | |
| азерб. Sultan Məcid Qənizadə | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Род деятельности: |
писатель, просветитель |
| Язык произведений: | |
Султан Меджид Муртаза-Али оглы Ганизаде (азерб. Sultan Məcid Murtuzəli oğlu Qənizadə; 1866, Шемахы — 1937) — азербайджанский писатель-просветитель, драматург, театральный деятель.
Содержание
Биография
Султан Меджид Ганизаде родился в 1866 году в городе Шемахы, в купеческой семье[1]. Внук поэта Ширвани[2]. Окончил реальное училище в Шемахе[3]. В 1887 году окончил Александрийский учительский институт в Тифлисе. Был педагогом[1]. Учась в институте установил связь с грузинскими социал-демократами[2]. Открыл В 1887 открыл в Баку начальную «русско-мусульманскую» школу[2], был её директором[4]. Инспектор народных училищ Бакинской губернии и Дагестанской области[3][2].
В 1888 Ганизаде совместно с Г. Махмудбековым и Н. Велиевым организовал постоянную азербайджанскую театральную труппу в Баку и стал одним из её режиссёров. В 1897 году он привлёк в труппу актёра Гусейна Араблинского[3]. Ганизаде является автором романа «Письма Шейда-бека Ширвани» (1898—1900), повести «Страх перед богом» (1906) и др., в которых рисовал картины тяжёлой народной жизни, критиковал социальную несправедливость и невежество[1]. Также он написал драму «Гонча ханум» («Бинамская помещица»), запрещённую царской цензурой, комедию «Вечернее чихание в пользу» (1904), водевили «Дурсунали Баллыбады» (1904), «Хор-хор» (1905), «Бери, да помни» (1908), «Самоотверженность»[3].
Также Султан Меджид Ганизаде переводил русских, грузинских и армянских классиков на азербайджанский язык, в 1902 году составил «Русско-татарский словарь», в 1904 году — «Азербайджанский фразеологический словарь»[1]. Перевёл на азербайджанский язык пьесу «Первый винокур» Льва Толстого[3].
В конце 1917 года избран в Всероссийское учредительное собрание Ганиев по Закавказскому избирательному округу (список № 14 — мусульмане России)[2].
В 1917 член партии «Иттихад»[2]. Ганизаде был одним из её руководителей и членом Национального Совета Азербайджана в 1918-1920 годех[5].
В 1920 эмигрировал, затем вернулся в СССР. В июне 1936 арестован, в марте 1938 «тройкой» НКВД приговорён к расстрелу[2]. Посмертно реабилитирован[6].
- Azerbaijani writers of the 19th century.jpg
Сидят справа налево: Гурбанали Шарифзаде, Султан Меджид Ганизаде и Джалил Мамедкулизаде. Стоят справа налево: Омар Фаик Неманзаде и Гамзат-бек Гебилов-Ширванлы. Конец XIX века
Напишите отзыв о статье "Ганизаде, Султан Меджид Муртаза-Али оглы"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Ганизаде Султан Меджид Муртаза-Али оглы / К. Талыбзаде. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.hrono.ru/biograf/bio_g/ganiev_sm.php Хронос. Султан-Меджид Ганиев]
- ↑ 1 2 3 4 5 К. Кас. [istoriya-teatra.ru/theatre/item/f00/s02/e0002458/index.shtml Ганизаде, Султан Меджид Муртуза оглы] // Театральная энциклопедия. — 1961. — Т. I.
- ↑ Әлијев М. Мәммәд Әмин Рәсулзадәнин өмүр јолу (азерб.) // Әсримизин Сијавушу. Чағдаш Азәрбајҹан әдәбијјаты. Чағдаш Азәрбајҹан тарихи. — Б.: Ҝәнҹлик, 1990. — S. 5.
- ↑ Oğuztoğrul Tahirli. [www.anl.az/down/meqale/525/2011/dekabr/220148.htm Zaqafqaziya Seyminin üzvü Cəfər Axundov.] (азерб.) // 525-ci qəzet : газета. — 17 декабря 2011. — S. 28.
- ↑ [www.kavkaz-uzel.ru/articles/48063/ Ганизаде Султан Меджид Муртаза-Али оглы]
</ol>
Сочинения
- Сечилмиш əсəрлəри. [Предисл. Заманова], Бакы, 1965.
Литература
- Гани-Задэ // Литературная энциклопедия
- Азəрбаjҹан, әдәбиjjaты тарихи, ҹ. 2, Бакы, 1960.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Ганизаде, Султан Меджид Муртаза-Али оглы
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
