Ганнон, сын Бомилькара

сын Бомилькара Ганнон

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ганнон, сын Бомилькара, был одним из военачальников армии Карфагена в ходе Второй пунической войны (с 218 по 201 гг. до н.э.), и племянником Ганнибала Барки, главнокомандующего сил Карфагена. Мать Ганнона была одной из трёх старших сестёр Ганнибала.

Когда армия Ганнибала достигла западного берега р. Роны, началась подготовка к переправе. Войско галлов собралось на восточном берегу, чтобы помешать пунийцам. Ганнон повёл небольшой отряд, чтобы переправиться севернее, незаметно для галлов. Отряд форсировал реку на небольших плотах и двинулся на юг, к месту переправы основных сил карфагенян. Ганнон подал дымовой сигнал Ганнибалу, что его люди на месте и готовы к атаке. Тогда Ганнибал стал переправлять свою конницу на лодках; как только первые всадники приблизились к восточному берегу, галлы двинулись к ним, готовясь уничтожить их. В этот момент отряд Ганнона атаковал врагов с тыла, вызвав замешательство в их рядах. Увидев, что оказались меж двух огней, галлы разбежались.

В битве при Каннах Ганнон командовал нумидийской конницей на правом (северном) фланге войска карфагенян. Гасдрубал вёл в бой испанскую и кельтскую конницу на левом (южном, ближнем к р. Ауфиду) фланге карфагенской армии. У Гасдрубала было около 6.500 всадников, а у Ганнона - 3.500 нумидийцев. Силы Гасдрубала быстро разгромили римскую кавалерию на юге, обошли с тыла римскую пехоту и достигли римской союзной конницы на правом фланге, которая в этот момент сражалась с нумидийцами Ганнона. После уничтожения римской союзной конницы Ганнон и Гасдрубал смогли направить все силы своей кавалерии в тыл римской пехоте.

См. также

• Ганнон Старший
• Битва при Каннах

Ссылки

• Lazenby, J.F. Hannibal's War, London, 1978.

Отрывок, характеризующий Ганнон, сын Бомилькара

«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.