Ганскау, Яков Фёдорович

Яков Фёдорович Ганскау <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Херсонский губернатор
16.03.1831—11.11.1837
Предшественник:	Павел Иванович Могилевский
Преемник:	Виктор Яковлевич Рославец
Курский губернатор
27.04.1830—16.03.1831
Предшественник:	Степан Иванович Лесовский
Преемник:	Павел Николаевич Демидов
Костромской губернатор
09.11.1827—27.04.1830
Предшественник:	Карл Иванович Баумгартен
Преемник:	Сергей Степанович Ланской
Рождение:	28 июня 1786(1786-06-28) Курляндская губерния
Смерть:	29 марта 1841(1841-03-29) (54 года) Санкт-Петербург
Место погребения:	Волково кладбище
Род:	Ганскау
Отец:	Отто Фридрих (Фёдор Яковлевич) фон Ганскау
Дети:	Екатерина Яковлевна; Варвара Яковлевна; Михаил Яковлевич; Софья Яковлевна; Фёдор Яковлевич (1832—1908?)
Военная служба
Годы службы:	1805 - 1823
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	Пехота
Звание:	полковник
Командовал:	Черниговский пехотный полк
Сражения:	см. текст
Награды:	золотая шпага «за храбрость»

Я́ков Фёдорович Ганскау (1786—1841) — тайный советник, поочерёдно губернатор в Архангельске, Костроме, Курске и Херсоне.

Военная карьера

В 1791 году определен в 1-й Сухопутный шляхетский кадетский корпус.

Из унтер-офицеров кадетского корпуса 9 февраля 1805 года поступил прапорщиком в Низовский пехотный полк; 31 июля 1805 года пожалован в подпоручики с назначением 6 декабря 1806 года в Виленский пехотный полк.

С 20 октября 1806 года — в Пруссии при удержании французов у рек Западный Буг и Нарев в частой с ними перестрелке; с 12 декабря — при отражении атаки у с. Дембы и в преследовании неприятеля до города Пултуска; 13 и 14 декабря — в сражении под Пултуском; 24.05.1807 при отражении атаки маршала Нея под Гутштатом находился у прикрытия батарей; 25 декабря — в преследовании неприятеля; 30 декабря — в сражении на правом фланге.

2 июня 1807 — в сражении под Фридландом против превосходящих неприятельских сил, длившемся до самой ночи.

Произведён в поручики — 9 ноября 1807 года; в штабс-капитаны — 23 декабря 1809 года; назначен дивизионным адъютантом к генерал-лейтенанту Багговуту 29 июня 1811 года; пожалован в капитаны 19 апреля 1812 года.

С 7 августа 1812 года — в корпусе генерал-лейтенанта Багговута в сражении при д. Гедеоново; 25 и 26 августа — при Бородино, за особую храбрость награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. 26.08.1812 6 октября — при Тарутине, где после гибели Багговута взял командование на себя; награждён орденом Св. Анны 4-й ст. 6 октября 1812.

13 октября — в корпусе генерал-лейтенанта князя Долгорукова в сражении под Малоярославцем. 22 октября — под Вязьмой; удостоен Высочайшего благоволения и признательности главнокомандующего кн. Барклая-де-Толли

Переведён в 4-й егерский полк 16 июля 1813 года. С 19 июня 1813 года состоял адъютантом при командующем 2-м корпусом генерале от инфантерии принце Евгении Вюртембергском во время сражения при Люцене 20 апреля; Бауцене 8 и 9 мая; за особую храбрость награждён орденом Св. Анны 2-й ст. 9 мая 1813 года.

При Кенигштейне 14 августа, под Кульмом 18 августа, при истреблении корпуса генерала Вандама, при Эльзене 24 августа, под Эресбергом 29 августа, при Ноллендорфе 2 сентября, вторично при Кульме 5 сентября, под Эттингеймом 30 сентября, при Госсау 2 октября, при Лейпциге 4 и 5 октября; переведён в лейб-гвардии Егерский полк 6 октября 1813 года тем же чином; за участие в 10-ти сражениях удостоился монаршего благоволения и ордена «За военные достоинства» от прусского короля 30 сентября 1813 года. При взятии штурмом укрепления при д. Пропеленд; с 12 по 17 декабря находился при осаде Кёльна.

17 января 1814 года в сражении под г. Васси; 18 января — при м. Монкредери; 3 февраля — под г. Номменом; 15 февраля — под Бар-сюр-Обе; 19 февраля — при д. Людрессель; 20 февраля — при Труа; награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость» 20 февраля 1814 года. 4 марта — при д. Ферен; 5 марта — под д. Сен-Мартен; 9 марта — под Арси; 13 марта — при Фершемпенуазе; 17 марта — в преследовании неприятеля до д. Бонди и 18 марта — под Парижем; награждён орденом Св. Анны 2-го кл. с алмазами 18 марта 1814 года. В 1815 года во вторичном походе во Францию дошёл до Бамберга и вернулся в Россию. Имел медали за кампанию 1812 года и взятие Парижа 1814 года.

Пожалован в полковники 17 мая 1817 года; переведён командиром в Черниговский пехотный полк 26 июля 1817 года.

Гражданская карьера

Выйдя в отставку, 3 марта 1823 года, Ганскау был определён к статской службе с чином действительного статского советника. Женился на княжне Александре Дмитриевне Волконской (1797 — 2 октября 1843), дочери князя Дмитрия Тимофеевича и Екатерины Александровны Болтиной.

Назначен архангельским гражданским губернатором 28 марта 1824 года; награждён орденом Св. Анны 1-й ст. 22 августа 1826 года; назначен костромским гражданским губернатором 9 ноября 1827 года; получил Знак беспорочной службы за XX лет — 29 сентября 1829 года; назначен губернатором в Курск 27 апреля 1830 года; в Херсон — 16 марта 1831 года; награждён орденом Св. Владимира 2-й ст. 4 сентября 1834 года; пожалован в тайные советники 25 июня 1836 года; назначен членом комиссии по обжалованию денежных счетов Полтавского Приказа Общественного Призрения в январе 1838 года; получил Знак беспорочной службы за XXX лет 22 августа 1840 года.

В бытность свою Костромским губернатором много заботился об открытии и упорядочении школ и училищ и даже был в 1830 году избран почетным членом Московского университета. Затем, известно его заботливое отношение к крестьянам своей губернии во время эпидемии холеры. Умер, будучи Херсонским губернатором, 29 марта 1841 года и погребён в Петербурге на Волковом кладбище.

Литература

• Е. Ганскау, Яков Федорович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.history-ryazan.ru/node/10193 История Рязанского края: Ганскау]. Проверено 19 апреля 2024.
• Степанов В. Б. [old-kursk.ru/book/stepanov/namest16.html По десять копеек с крепостного (Я.Ф. Ганскау)] // Наместники и губернаторы Курского края. 1779-1917 гг. Исторические очерки. — Курск: Издательство МУП «Курская городская типография», 2005. — 244 с. — ISBN 5-8386-0058-6.

Отрывок, характеризующий Ганскау, Яков Фёдорович

Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.