Ганслик, Эдуард

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эдуард Ганслик

Эдуа́рд Га́нслик (нем. Eduard Hanslick; 11 сентября 1825, Прага, — 6 августа 1904, Баден) — австрийский музыковед и музыкальный критик[1].





Биография

Ганслик родился в семье учителя музыки, женившегося на одной из своих учениц, и с юных лет занимался частным образом под руководством Вацлава Томашека. Учился на юридическом факультете факультете Пражского, а затем Венского университета[1]; на протяжении трёх лет работал юристом в Клагенфурте, однако затем решительно предпочёл карьеру музыкального критика. Дебютировав в этом качестве в 1846 году, он с 1848 года сотрудничал с Wiener Zeitung, затем с 1853 года — с Die Presse и наконец в 18641901 годах был музыкальным обозревателем газеты Neue Freie Presse, став одним из наиболее авторитетных критиков Австрии и Европы. Собрание статей Ганслика было издано в 13 томах. Он также читал лекции по теории и истории музыки в Венском университете, c 1861 года был профессором[1] и в конце концов получил докторскую степень honoris causa. Ганслик выступал и с публичными лекциями о музыке во многих городах Австрии, Чехии и Германии[1].

Творческая деятельность

Ганслик создал собственную теорию эстетики, которую изложил в своём труде «О музыкально-прекрасном» (нем. Vom Musikalisch-Schönen, первые изданном в Лейпциге в 1854 году[1]. Центральным для его музыкально-эстетической теории стало понятие абсолютной музыки (особенно см. главы 3 и 7 книги). В эстетической концепции Ганслика музыковеды находят немало противоречий, наибольшее сочувствие у музыкантов вызывала его полемика с дилетантизмом, отождествляющим содержание музыки с тем, что под неё «переживается»[2].

Как музыковед и музыкальный критик Ганслик пропагандировал наследие И. С. Баха и Г. Ф. Генделя; Л. Бетховена он сравнивал с У. Шекспиром — как художника, с наибольшей полнотой выразившего дух времени[1]. Если молодость Ганслика прошла под знаком увлечения музыкой Рихарда Вагнера, с которым он познакомился в 1845 году, то в дальнейшем он стал убеждённым противником Вагнера и вагнерианства, другом и сподвижником Иоганнеса Брамса[1]. Критической атаке Ганслика подвергались также сочинения Ференца Листа, П. И. Чайковского, Антона Брукнера, Гуго Вольфа.

В России идеи Ганслика разделял и развивал Г. А. Ларош.

Издания на русском языке

  • О прекрасном в музыке. М., 1885
  • О музыкально-прекрасном. М., 1910.

Напишите отзыв о статье "Ганслик, Эдуард"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Келдыш, 1973.
  2. Житомирский Д. В. К истории музыкального «классицизма» XX века // Западное искусство. XX век (сборник статей). — М.: «Наука», 1978. — С. 272—273.

Литература

  • Келдыш Ю. В. Ганслик Э. // Музыкальная энциклопедия / под ред. Ю. В. Келдыша. — М.: Советская энциклопедия, Советский композитор, 1973. — Т. 1.</
  • Михайлов А. В. Эдуард Ганслик: К истокам его эстетики//Советская музыка. 1990. № 3
  • Михайлов А. В. Эдуард Ганслик и австрийская культурная традиция // Музыка. Культура. Человек. Вып. 2. Свердловск, 1991

Ссылки

  • [www.terme.ru/dictionary/182/word/%C3%C0%CD%D1%CB%C8%CA+%28Hanslick%29+%DD%E4%F3%E0%F0%E4+%281825-1904%29 В энциклопедии Культурология. ХХ век]  (рус.)
  • [slovari.yandex.ru/Ганслик/Музыкальный%20словарь/Ганслик/ Музыкальный словарь](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2871 день))
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/97398 Большой энциклопедический словарь]

Отрывок, характеризующий Ганслик, Эдуард

– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.