Гольбейн, Ганс (Младший)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ганс Гольбейн Младший»)
Перейти к: навигация, поиск
Ганс Гольбейн Младший
Hans Holbein der Jüngere

Автопортрет, 1542, Галерея Уффици
Гражданство:

Священная Римская империя

Ганс Гольбейн (Младший) (нем. Hans Holbein der Jüngere; 1497, Аугсбург — 1543, Лондон) — живописец, один из величайших немецких художников. Самый знаменитый представитель этой фамилии.





Биография

Родился в Аугсбурге, Германия, учился живописи у своего отца — Ганса Гольбейна Старшего. Испытал влияние Ганса Бургкмайра.

1-й базельский период (1515—1525)

Позже с братом Амброзиусом Гольбейном переселился в Базель (Швейцария), где братья два года работали в мастерской Х. Хербстера. В городе Гольбейн познакомился со многими гуманистами и учёными этого периода, в том числе с Эразмом Роттердамским. По просьбе последнего иллюстрировал его работу «Похвала глупости» издания 1514 года восемьюдесятью двумя рисунками. Гольбейн иллюстрировал и другие книги, участвовал в создании немецкого перевода Библии Мартина Лютера. Как и его отец, создавал витражи и писал портреты.

В это время материальное положение Гольбейна было, по-видимому, плохим: написанная им вывеска школьного учителя в Базеле доказывает, что он не отказывался и от ремесленных работ. В том же 1516 году он написал портрет бургомистра Мейера и его жены, а также живописца Ганса Гербстера, в следующем году — фрески внутри и на наружных стенах дома Гертенштейна в Люцерне. По возвращении осенью 1519 года в Базель, много работал над декорированием внешних фасадов, превращая таким образом скромные частные дома в великолепные дворцы, украшенные колоннами и фигурами. Важнейшие произведения базельского периода Гольбейна: портрет юриста Бонифация Амербаха; десять картин страстей Господних; фрески в новой ратуше, органные дверцы в местном соборе, створки алтарного складня для фрейбургского собора, изображения Рождества Христова и Поклонения волхвов; Мадонна со святыми для города Золотурна; наконец, знаменитая Мадонна семейства Мейер.

К этому же времени относятся портреты Эразма Роттердамского, Доротеи Оффенбург в виде Лаисы Коринфской и Венеры (1526 г.), а также рисунки к Ветхому Завету (91 лист) и «Пляска Смерти» (58 листов), гравированные на дереве Лютцельбургером.

1-й английский период (1526-28)

В 1526 году Гольбейн оставил Базель, так как из-за Реформации ему стало трудно находить заработок.
В Англии он нашёл радушный приём со стороны Томаса Мора, которому Эразм написал рекомендательное письмо. Подчиняясь господствовавшему в Англии вкусу, он за всё время своего пребывания там писал исключительно портреты; таковы портреты Мора и его семейства, архиепископа Кентерберийского [www.louvre.fr/llv/oeuvres/detail_notice.jsp;jsessionid=GnLQnVMZTJJ8TLBK7k2dMkbgchKJJJp1pqW2n8YpJXSZCqtfVwpv!-1202577919?CONTENT%3C%3Ecnt_id=10134198673225622&CURRENT_LLV_NOTICE%3C%3Ecnt_id=10134198673225622&FOLDER%3C%3Efolder_id=9852723696500797&fromDept=false&baseIndex=0&bmUID=1181206609182&bmLocale=en], астронома Кратцера, Годсельва и других.

2-й базельский период (1529-31)

По возвращении в Базель в 1528 году Гольбейн окончил фрески в зале ратуши (1530 г., сцены из Ветхого Завета) и написал несколько портретов.

2-й английский период (1532—1543)

В 1532 году религиозные смуты и победа в Швейцарии иконоборческой партии заставили Гольбейна снова покинуть Базель и отправиться в Англию, где были исполнены им в эту пору многие портреты, в том числе находящиеся ныне в Берлине, Виндзоре, Гааге, Брауншвейге и Вене. По случаю торжественного въезда Анны Болейн в 1533 году в Лондон он устроил по поручению ганзейских купцов уличную декорацию, изображавшую Парнас, а в их цеховом зале написал апофеозы богатства и бедности. К этому времени относятся его портреты золотых дел мастера Томаса Моретта (Дрезден), сэра Ричарда Соутвеля (в галерее Уффици во Флоренции), Томаса Уайетта и его друга (в Лонгфордкастле) и других, а также «Колесо Фортуны». Ему удалось сделаться придворным живописцем короля Генриха VIII.

Работа для Тюдоровского двора

Помимо работы портретистом, Гольбейн создавал эскизы придворных облачений монарха.

До нас дошло несколько гольбейновских портретов Генриха VIII, королевы Джейн Сеймур, Эдуарда VI, герцога Норфолка и так далее. По поручению короля Гольбейн два раза ездил на континент, дабы писать портреты принцесс, которыми Генриха VIII интересовался с матримониальной целью. Знаменитая история произошла с портретом Анны Клевской, написанным художником не с натуры, а с работы другого, более слабого мастера: королю изображение девушки приглянулось и брачный договор был заключён. Когда же невеста, оказавшаяся дебелой немкой, сошла с корабля, король пришёл в ужас и, не притронувшись к жене ни разу, подал на развод. Вторая принцесса, Кристина Датская, от брака с английским королём вежливо отказалась сама.

Последний период своей жизни художник проводил между Базелем и Лондоном. В 1543 году, между 7 октября и 29 ноября, он умер от чумы, свирепствовавшей в Лондоне.

Стиль

Живописные произведения Гольбейна отличаются тонкой выработкой рисунка, пластичной моделировкой, прозрачностью светотени, сочностью и шириной кисти. Его рисунки полны едкого сарказма, тонкой наблюдательности и, несмотря на свою жизненную правду и индивидуальность, поражают красотой формы и отделки. Значение Гольбейна в немецком искусстве увеличивается ещё тем, что он перенес в Германию расцвет итальянского возрождения, не утратив при этом своего национального характера — в его работах ощутимы пути, намеченные в портретах Дюрера.

Техника

Для своих портретов художник предварительно выполнял очень тщательные карандашные наброски, некоторые из которых сохранились. Тени и свет наводились углем, мелом и сангиной. В эскизах Гольбейн обращал, преимущественно, внимание на лицо, не набрасывая руки.

Интересные факты

  • В честь художника своё имя получили стиль вышивки и тип восточных ковров, так как Гольбейн часто изображал их на своих портретах (см. гольбейн).
  • В честь Гольбейна назван кратер на Меркурии.

Напишите отзыв о статье "Гольбейн, Ганс (Младший)"

Примечания

Ссылки

  • [www.artcyclopedia.com/artists/holbein_the_younger_hans.html Гольбейн в Артциклопедии]
  • [www.wga.hu/frames-e.html?/html/h/holbein/hans_y/index.html Гольбейн, Ганс (Младший)] в Web Gallery of Art  (англ.)
  • [www.renesans.ru/renaissance/artist_08.shtml статья на русском]

Литература

  • Бенсьюзан С. Л. Гольбейн / С. Бенсюзан; пер. Е. Боратынской. — М. : Ю. И. Лепковский, 1910. — 79 с.: ил. — (Художественная библиотека).
  • Гольбейн Г. мл. Пляска смерти / вступ. ст. А. Могилевского. — М. : Ритм, 1923. — 89 с. : ил.
  • Либман М. Я. Дюрер и его эпоха. Живопись и графика Германии XV и первой половины XVI века / М. Я. Либман. — М. : Искусство, 1972. — 240 с.: ил.
  • Неустроев А. А. Гольбейн, немецкие художники // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Пахомова В. А. Графика Ганса Гольбейна Младшего / В. А. Пахомова. — Л. : Искусство, 1989. — 228 с. : ил. — Библиогр.: с. 126—133.
  • Batschmann O. Hans Holbein : Sein Leben u Werk / Oskar Batschmann u. Pascal Griener. — Koln : DuMont, 1997. — 256 c.
  • Foister S. Holbein and England / S. Foister. — New Haven ; London : Yale univ. press for the Paul Mellon centre for studies in British art, 2004. — 308 p. : ill.
  • Pettegree A. Holbein: Court painter of the Reformation // History today. — 1998. — Vol. 48. — P. 22-28.

Галерея

Отрывок, характеризующий Гольбейн, Ганс (Младший)

– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.