Ган, Александр Фёдорович

Александр Фёдорович Ган
генерал от инфантерии А. Ф. Ган
Дата рождения	7 июля 1809(1809-07-07)
Дата смерти	7 марта 1895(1895-03-07) (85 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	Брянский егерский полк, 23-я пехотная дивизия, 17-я пехотная дивизия, 13-й армейский корпус
Сражения/войны	Польская кампания 1831 года, Крымская война, Польская кампания 1863 года, Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святой Анны 4-й ст. (1831), «Virtuti militari» 4-й ст. (1831), Орден Святой Анны 3-й ст. (1832), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1853), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1857), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1860), Орден Святой Анны 1-й ст. (1862), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1869), Орден Белого Орла (1871), Орден Святого Александра Невского (1875)

Барон Александр Фёдорович Ган (1809—1895) — генерал от инфантерии, член Военного Совета, русский военачальник и государственный деятель.

Семья

Родился 7 июля 1809 года в семье баронской семье, перебравшейся в Россию в пятидесятых годах XVIII-го века из Мекленбурга и внесённой в дворянские книги Петербургской губернии и Эзеля; сын Действительного Статского Советника Фёдора Августовича Гана (Friedrich August von Hahn) и Гертруды Вильгельмины Августы, урождённой фон Штрюк (von Stryk).

Сенатор барон Евгений Фёдорович Ган приходился Александру Фёдоровичу старшим братом.

Карьера

Окончил с серебряной медалью Лицейский Благородный пансион, начал службу 25 декабря 1828 года прапорщиком в лейб-гвардии Финляндском полку, с которым в 1831 г. участвовал в усмирении Польского восстания и отличился в деле при селе Рудки и штурме Варшавы. Наградами ему за эти дела стали ордена св. Анны 4-й степени (1831 г.) и 3-й степени с бантом (1832 г.), а также польский знак «Virtuti militari» 4-й степени (1831 г.).

В 1841 году Ган перешёл в Полоцкий егерский полк и в 1844 году был произведён в подполковники. В 1850 году, произведённый в полковники, был назначен командиром Брянского егерского полка. 26 ноября 1853 года Ган, за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 9060 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова).

С Брянским полком Ган принял участие в Крымской войне, сперва на турецком театре под Силистрией, где был контужен, а потом в Севастополе на Малаховом кургане, где был тяжело ранен в голову.

Награждённый за боевые подвиги в Севастополе орденом св. Владимира 3-й степени и чином генерал-майора (26 августа 1857 года), Ган в 1860 г. был назначен состоять при главнокомандующем 1-й армии, в 1861 г. — её дежурным генералом, а затем, в том же году, начальником штаба Киевского военного округа. Произведённый 26 декабря 1863 года в генерал-лейтенанты, Ган принял участие в усмирении польского мятежа в пределах Киевской и Волынской губерний; в 1866 г. был назначен начальником 23-й пехотной дивизии, в 1867 г. — начальником местных войск Московского военного округа, в 1875 г. — начальником 17-й пехотной дивизии. За это время Ган получил ордена св. Станислава 1-й степени (1860 г.), св. Анны 1-й степени (1862 г., императорская корона к сему ордену пожалована в 1867 г.), св. Владимира 2-й степени (1869 г.), Белого Орла (1871 г.) и св. Александра Невского (1875 г.).

С началом русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Ган был назначен командиром XIII армейского корпуса, во главе которого и отправился на европейский театр войны с Турцией, где оставался до октября 1877 г., принимая участие в боевой деятельности Рущукского отряда.

30 октября 1877 г. Г. был назначен членом Александровского комитета о раненых, 16 апреля 1878 года был произведён в генералы от инфантерии и назначен членом Военного совета, а в 1880 г. — директором Николаевской Чесменской богадельни. В 1882 году ему были пожалованы алмазные знаки к ордену св. Александра Невского.

Ган умер 7 марта 1895 г. в Санкт-Петербурге, похоронен на Волковом лютеранском кладбище.

Литературная деятельность

Ганом были написаны: «Заметки к воспоминаниям очевидца о польской смуте» («Русская старина», 1875, № 12); «Воспоминания Брянца из боевой жизни под Севастополем» (в сборнике под редакцией Н. Ф. Дубровина «Рукописи о Севастопольской обороне»); «Заметки по поводу статьи „Из воспоминаний севастопольца“» («Военный сборник», 1872, № 2) и две статьи об «Истории лейб-гвардии Уланского Его Величества полку» Всеволода Крестовского («Московские ведомости», 1876, № 225 и «Русский мир», 1876, № 145).

Литература

Вклад А.Ф. Гана в реформирование и техническое перевооружение русской армии в книге "Военные агенты и русское оружие" Т.Н. Ильиной www.centrmag.ru/book2806289.html

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. М., 2009
• Саитов В. Петербургский некрополь. Т. 1. А—Г. СПб., 1912
• Список генералам по старшинству на 1886 год
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память 100-летнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Ган, Александр Фёдорович

Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.