Гапонов, Сергей Евгеньевич

Сергей Гапонов
Имя при рождении:	Сергей Евгеньевич Гапонов
Дата рождения:	14 сентября 1971(1971-09-14) (52 года)
Место рождения:	Москва, СССР
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Профессия:	тележурналист, поэт, публицист, бард
Карьера:	1984 — настоящее время
Направление:	телевидение, информация

Серге́й Евге́ньевич Гапо́нов (14 сентября 1971, Москва, СССР) — российский тележурналист, публицист, бард, в разное время работавший на трёх крупных российских телеканалах — НТВ, «России» и «Первом канале».

Биография

Сергей Гапонов родился 14 сентября 1971 года в Москве. В 7 лет начал писать стихи. Журналистикой начал заниматься в 13 лет. Будучи школьником, печатался в газетах. В 1988 году, после окончания школы, поступил на факультет военной журналистики Львовского высшего военно-политического училища. Училище не закончил, отчислился по собственному желанию после 2-го курса. Перевелся на факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова, который закончил в 1994 году. В 2012 году закончил заочно Мордовский государственный педагогический институт имени М. Е. Евсевьева по специальности «Музыкальное образование».

Телевидение

С первого дня существования телекомпании НТВ — её сотрудник. С 10 октября 1993 года совмещал учебу с работой на НТВ — редактор, корреспондент и специальный корреспондент службы информации, автор репортажей для программ «Сегодня» и «Итоги», рубрики «Профессия — репортёр». В компании проработал в общей сложности (с перерывом) 9 лет. Освещал события в «горячих точках»: в Чечне (первая и вторая кампании, 1994—1997 и 1999—2000), в республиках бывшей Югославии, на Ближнем Востоке, в Афганистане, Таджикистане, в Средней Азии. Также работал в ЮАР, Анголе, Намибии, Албании, Чили.

Автор документального сериала «Венский транзит» на канале НТВ-Плюс (1998). Работал в президентском и правительственном «пулах» и на всех президентских и парламентских выборах в России 1993—2000 годов.

В июле 2000 года вслед за некоторыми своими коллегами с НТВ (Аркадий Мамонтов, Михаил Антонов, Елена Масюк, Александр Абраменко и др.) перешел работать на телеканал «Россия» (РТР). Занимался документальным кино. Автор фильмов «Разведбат», «Явас любил…», «Танцы Золотого Дракона», «Красное вино победы», «Соль земли» и других. Неоднократно принимал участие в телеигре «Форт Боярд» в составе команд как НТВ, так и РТР.

С 2002 по январь 2003 года — руководитель бюро ВГТРК в Берлине (ФРГ). Готовил репортажи для «Вестей» и «Вестей недели». Ушёл с телеканала в феврале 2003 года после разногласий с Владимиром Кулистиковым относительно освещения террористического акта на Дубровке, после чего был принят Татьяной Митковой на НТВ.

С февраля 2003 по 2005 год — вновь специальный корреспондент НТВ. Готовил репортажи для программ «Сегодня», «Страна и мир» и «Намедни»; 14 марта 2004 года работал в прямом эфире во время пожара в Манеже, рассказывал зрителям последние новости с места произошедшего.

С марта 2005 по май 2013 года — специальный корреспондент, комментатор Дирекции информационных программ «Первого канала» (программы «Новости», «Время» и «Другие новости»), номинант национальной телевизионной премии «ТЭФИ» (2006). Работал в Ливии, Афганистане, Андижане, Абхазии и Киргизии, в дни аварии в московских энергосетях 25 мая 2005 года. Автор серий репортажей «Время победы» и «Люди победы», прошедших в информационных программах этого же телеканала. Ближе к концу работы на канале являлся журналистом президентского и правительственного пула.

В мае 2013 года прекратил постоянную работу на телевидении, переехал жить в Германию. В настоящее время в качестве свободного журналиста сотрудничает с разными телеканалами и печатными изданиями, а также регулярно пишет статьи и комментарии на своей страничке в Facebook. Автор документального фильма «Охота на Гитлера», показанного на телеканале «Звезда» в 2014 году.

Творческая деятельность

Издал несколько сборников стихов и записал четыре авторских музыкальных альбома: «Дарго» (2000), «Говорила ночь» (2002), «Говорила ночь-2» (2009) и «Двенадцать песен для баритона» (совместно с А.Лушиным, 2012). Лауреат всероссийских конкурсов авторской и военно-патриотической песни. С авторскими программами и сольными концертами выступал в Политехническом музее, Центральном доме работников искусств (ЦДРИ), Доме журналиста, Доме ученых, в ДК Университета имени Баумана, на других московских площадках. Продолжает концертную деятельность в популярном московском бард-клубе «Гнездо глухаря». В 2012 году возглавлял жюри Калининградского областного фестиваля-конкурса «Теркинские чтения». Был членом жюри международного фестиваля «Вдохновение» и сопредседателем оргкомитета международного фестиваля «Дни музыки в Мэркиш-Одерланд» (ФРГ).

Семья

Мать — Лариса Дацкевич (1938—2012), певица, актриса и педагог, заслуженная артистка России; отец — Евгений Гапонов (1937), полковник в отставке, ветеран войны в Афганистане, руководитель Фонда поддержки отечественного музыкального искусства имени П. И. Чайковского.

Ссылки

• [www.pereplet.ru:18000/avtori/gaponov.html Переплет.ру: Сергей Гапонов]
• [kpmedia.ru/catalog/?ELEMENT_ID=1662231&SECTION_ID=23292 Благотворительный памятный вечер]
• [www.pushchino.ru/index.php?catid=48:news&id=2224:2012-11-29-14-39-06&Itemid=1&option=com_content&view=article Я продолжаю репортаж…]

Отрывок, характеризующий Гапонов, Сергей Евгеньевич

Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.