Гарань, Алексей Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Фёдорович Гарань
Дата рождения

1914(1914)

Место рождения

с. Млиев, Городищенский район, Черкасская область

Дата смерти

8 декабря 1969(1969-12-08)

Место смерти

с. Млиев, Городищенский район, Черкасская область

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19411944

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Алексей Фёдорович Гарань (19141969) — красноармеец Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944).



Биография

Алексей Гарань родился в 1914 году в селе Млиев (ныне — Городищенский район Черкасской области Украины), в крестьянской семье, украинец. Окончил начальную школу. В 1928 году вместе с семьёй переехал в Донбасс, работал сигналистом на шахте, коногоном, помощником машиниста врубовой машины, десятником. В 1939 году вместе с женой переехал в одно из сёл, работал в колхозе. В 1941 году Гарань был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Служил заряжающим орудия в артиллерийском полку. В октябре 1941 года дивизион, в котором Гарань служил, был разгромлен в брянских лесах. Вернулся в своё село. После освобождения в феврале 1944 года Гарань вновь ушёл на фронт. Принимал участие в освобождении Украинской ССР, был стрелком 936-го стрелкового полка 254-й стрелковой дивизии 52-й армии 2-го Украинского фронта. Отличился во время освобождения Черкасской области[1].

5 марта 1944 года в ходе наступления в районе села Кобыляки Звенигородского района Гарань одним из первых ворвался во вражескую траншею и подорвал блиндаж, где находились 2 офицера и 15 солдат противника. 28 марта он первым в своём подразделении переправился через реку Прут к северу от румынского города Яссы и гранатой уничтожил вражескую пулемётную точку. 31 марта во время боя за село Кырпици (ныне — Виктория) он скрытно пробрался в расположение противника и автоматным огнём уничтожил около 70 солдат и офицеров[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 сентября 1944 года за «мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками» красноармеец Алексей Гарань был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 7422[1].

Во время одного из последующих боёв Гарань получил тяжёлое ранение и после излечения был демобилизован. Проживал и работал в родном селе. Скончался 8 декабря 1969 года[1].

Был также награждён рядом медалей[1].

Напишите отзыв о статье "Гарань, Алексей Фёдорович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9894 Гарань, Алексей Фёдорович]. Сайт «Герои Страны».

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.

Отрывок, характеризующий Гарань, Алексей Фёдорович

– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?