Гарденины (роман)
| Гарденины, их дворня, приверженцы и враги | |
 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1889 |
| Дата первой публикации: |
1889 («Русская мысль») |
|
[az.lib.ru/e/ertelx_a_i/text_0030.shtml Электронная версия] | |
«Гарденины, их дворня, приверженцы и враги» — роман народника А. И. Эртеля о жизни разных слоев общества в пореформенной России 1860—1870 гг. (после отмены крепостного права). Впервые напечатан в IV-X кн. журнала « Русская мысль» в 1889 г.[1] Отдельным изданием вышел в 1890 году [2]. Многократно переиздавался в советское время.
При создании романа Эртель использовал отдельные автобиографические мотивы. Автор, как и один из его главных героев Николай Рахманных, был сыном управляющего имением. Образы провинциальных интеллигентов списаны с купца и книгочея-библиофила И. В. Федотова, на дочери которого был женат А. И. Эртель.
Сюжет
Дворянская семья Гардениных проживает в Санкт-Петербурге. Устав от столичной жизни и выездов за границу, вдова-генеральша Татьяна Ивановна Гарденина с уже почти взрослыми детьми решает летом посетить свою усадьбу. Имение Гардениных в Воронежской губернии специализируется на разведении орловских лошадей. Несмотря на отмену крепостного права, усадьба продолжает жить по-старому, причем не сколько по велению владельцев, сколько по настроению самих жителей. Однако патриархальный быт начинает разрушаться под веянием передовых для того времени мыслей о всеобщем равенстве.
Представленная автором картина деревенской жизни в «оскудевающей» усадьбе позволяет увидеть народный быт и отношения между различными слоями крестьянства, высвечивает противоречия пореформенной эпохи. Автор описывал свой замысел следующим образом[3]:
|
Мне хотелось изобразить в романе тот период общественного сознания, когда перерождаются понятия, видоизменяются верования, когда новые формы общественности могущественно двигают рост критического отношения к жизни, когда пускает ростки новое мировоззрение, почти противоположное первоначальному. И рядом с этим мне хотелось изобразить свободное и независимое от внешних форм общественности течение мысли, провиденциальное тяготение человека к свету. | 
|
Критика
Центральное произведение Эртеля, роман «Гарденины» имел большой успех у критиков и интеллигенции начала 1890-х гг. Лев Толстой в предисловии к нему отмечал: «Неподражаемое, не встречаемое нигде достоинство этого романа „Гарденины“, это удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык. Такого языка не найдешь ни у новых, ни у старых писателей»[4]. Бунин ставил Эртеля выше всех русских прозаиков конца XIX века, за исключением Чехова, и в 1929 году горько сетовал на его забвение[5].
Один из лучших русских романов, написанных после эпохи великих романистов. Это широкая панорама жизни в большом имении на юге Центральной России. Герой — сын управляющего имением (как и сам Эртель). Характеры крестьян бесконечно разнообразны и блистательно индивидуализированы. То же можно сказать и об изображении деревенского среднего класса и деревенской полиции, разумеется, представленной в сатирическом освещении. Но сами Гарденины, один из которых — кающийся дворянин, изображены значительно хуже. Роман проникнут тонким поэтическим чувством природы.
Источники
- ↑ [dlib.rsl.ru/viewer/01005039562#?page=18 Просмотр документа - dlib.rsl.ru]. Проверено 28 октября 2015.
- ↑ [dlib.rsl.ru/viewer/01003659315#?page=3 Первое отдельное издание романа - dlib.rsl.ru]. Проверено 28 октября 2015.
- ↑ [az.lib.ru/e/ertelx_a_i/text_1990_bio.shtml Lib.ru/Классика: Эртель Александр Иванович. Эртель А. И.: биобиблиографическая справка]
- ↑ s:Предисловие к роману А. И. Эртеля «Гарденины» (Л.Н. Толстой)
- ↑ [az.lib.ru/e/ertelx_a_i/text_0050.shtml Lib.ru/Классика: Эртель Александр Иванович. А. Бабореко. Бунин и Эртель]
- ↑ [feb-web.ru/feb/irl/irl/irl-5271.htm ФЭБ: Мирский. Второстепенные прозаики [1880—1890-х годов]. — 1992 (текст)]
Напишите отзыв о статье "Гарденины (роман)"
Отрывок, характеризующий Гарденины (роман)
– Ну, что он?– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
