Гарднер, Крис

Кристофер Гарднер
Christopher Gardner
основатель и CEO Gardner Rich & Co
Имя при рождении:	Christopher Paul Gardner
Место рождения:	Милуоки, Висконсин

Кристофер Гарднер (англ. Christopher Paul Gardner; родился 9 февраля 1954, Милуоки, штат Висконсин) — предприниматель, миллионер, филантроп. В начале 80-х боролся с бездомностью, когда ставил на ноги своего маленького сына, Кристофера-младшего. Книга-мемуары Гарднера была опубликована в мае 2006 издательством Amistad и отпечатана HarperCollins Publishers.

По состоянию на 2006 год, он является главным исполнительным директором его собственной фирмы, предоставляющей услуги биржевого маклеринга, Gardner Rich & Co, расположенной в Чикаго, штат Иллинойс, где он пребывает, когда не живёт в Нью-Йорке. Гарднер обязан своей силе воли и успехом собственной «духовной генетике», доставшейся ему от матери, Бэтти Джин Триплетт (англ. Bettye Jean Triplett), в девичестве Gardner, и большим надеждам, возлагавшимся на него его сыном, Крисом-младшим (родился 1981) и его дочерью, Джасинтой (англ. Jacintha) (родилась 1985). Личная борьба Гарднера за то, чтобы стать биржевым маклером во время отцовства и бездомности показана в фильме 2006 года В погоне за счастьем (англ. The Pursuit of Happyness), где его роль исполняет актёр Уилл Смит.

Ранние годы

Крис Гарднер родился 9 февраля 1954 года в Милуоки, штат Висконсин. Он не знал положительной роли мужчин, так как бросивший его отец, Томас Тёрнер (англ. Thomas Turner), жил в Луизиане, а его приёмный отец, Фредди Триплетт (англ. Freddie Triplett), был жестоким человеком. Несмотря на неудачное замужество, мать Гарднера, Бетти Джин Триплетт, была источником вдохновения и силы. Она поддерживала веру Гарднера в себя и видела в нём зачатки уверенности в себе. Гарднер цитировал её, говоря: «Ты можешь рассчитывать только на себя. Кавалерия не придёт». Гарднер был вторым ребёнком Бетти Джин. У него было три сестры: Офелия (англ. Ophelia) (самая старшая сводная сестра от предыдущего брака), Шэрон (англ. Sharon) и Ким (англ. Kim) (сводные сестры младше его от брака Бэтти Джин с Фредди Триплеттом).

Молодость

Гарднер был окружён родительской опекой во второй раз, когда ему было восемь лет. В этот период его познакомили с тремя братьями его матери Арчи (англ. Archie), Уилли (англ. Willie) и Генри (англ. Henry). Из трёх братьев, Генри оказал самое сильное влияние, войдя в мир Гарднера в то время, когда он больше всего нуждался в отце. «Дядя» Генри трагически утонул в реке Миссисипи, когда мать Криса была в тюрьме.

Поздние 60-е и ранние 70-е были временем политического и музыкального пробуждения Гарднера. У него появилось чувство глубокой чёрной гордости, так как он познакомился с работами Мартина Лютера Кинга, Малкольма Икса и Элдриджа Кливера. В течение этого времени взгляд Гарднера на мир стал шире. Это случилось после того, как он стал посещать среднюю школу (англ. Proviso East High School). Он узнал об исторических событиях, такие как резня в Шарпвилле (англ. Sharpeville), апартеид в Южной Африке, а также международной проблеме расизма. Гарднер учился играть на трубе и ему нравилось слушать музыку Слая Стоуна (англ. Sly Stone), Бадди Майлза (англ. Buddy Miles), Джеймса Брауна и его постоянного фаворита, Майлза Дэвиса. Также известно, что Гарднеру нравилась музыка Билли Джоэла, а его любимой песней в исполнении Джоэла была «Man in the Mirror».

Несмотря на то, что Криса сильно раздражали всемирные «приключения» его дяди Генри в Военно-морских силах США, Гарднер решил записаться в ВМФ сразу после окончания средней школы, потому что на самом деле у него не было другого выбора. Во время службы в ВМФ, Гарднер был санитаром в госпитале и добился признания наверху в Сан-Франциско, штат Калифорния кардиохирургом, доктором Робертом Эллисом (англ. Dr. Robert Ellis), который предложил Гарднеру позицию его ассистента в инновационных клинических исследованиях в медицинском центре (англ. UCSF Medical Center) и госпитале по уходу за ветеранами в Сан-Франциско. Гарднер согласился на эту работу и был в Сан-Франциско до увольнения из ВМФ в 1974. Следующие два года он учился управлять лабораторией и выполнять различные хирургические манипуляции. В 1976 году он нёс полную ответственность в лаборатории и стал соавтором многих статей доктора Эллиса, публиковавшегося в медицинских журналах.

Брак и отцовство

18 июня 1977 года Крис Гарднер женился на Шерри Дайсон (англ. Sherry Dyson), эксперте-преподавателе математики из Виргинии. С его знаниями, опытом и связями в медицинской области, казалось, у Гарднера будет блестящая медицинская карьера. Однако, с десятью годами медицинской практики за плечами и в связи с переменами в системе здравоохранения (таких как HMO), забрезжившими на горизонте, он решил, что медицинская профессия будет не нужной ко времени, когда он сможет иметь собственную медицинскую практику. Незадолго до собственного 26-летия Гарднер сообщил своей жене Шерри о его планах оставить мечты быть доктором.

Их взаимоотношения с Шерри стали натянутыми, частично из-за его решения отказаться от медицинской карьеры, вследствие различий в их взглядах, а также, по его словам, из-за отсутствия страсти в их сексуальной жизни. Продолжая жить с Шерри, он начал бурный роман со студенткой-дантистом по имени Джеки Медина (англ. Jackie Medina), и вскоре она забеременела от него. После трех лет брака с Шерри, он оставил её, чтобы переехать к Джеки и приготовиться к отцовству. Лишь девять лет спустя они с Шерри были законно разведены.

Сын Гарднера, Кристофер Джаррет Медина Гарднер (англ. Christopher Jarrett Medina Gardner) родился 28 января 1981 года. В течение первого года жизни сына Гарднер пытался свести концы с концами, работая в госпитале по уходу за ветеранами и пополняя свой бюджет за счёт других работ. Он был нанят на работу как торговый представитель CMS, компании занимающейся поставкой и сервисным обслуживанием медицинского оборудования, которая предложила ему ежегодный доход не менее 30 000 долларов США. Вскоре после этого, Гарднер покинул CMS, чтобы работать на более оплачиваемой позиции по продажам в фирме Van Waters and Rogers, у которой также была более совершенная система сервиса.

Под влиянием расспросов сына о его собственном отце, Гарднер сразу отыскал своего биологического отца Томаса Тёрнера по телефону. С большей зарплатой, которую он получал на новой работе, Гарднер смог накопить достаточно денег, чтобы съездить в город Монро (штат Луизиана). Здесь он и его сын впервые встретили Тёрнера.

Гарднер вернулся в Сан-Франциско, твёрдо решив добиться успеха в бизнесе. Поворотной точкой в его жизни стал момент, когда он позвонил в госпиталь (англ. San Francisco General Hospital), где он случайно встретил человека одетого «с иголочки» на красном Ferrari. Из любопытства Гарднер спросил человека, чем он зарабатывает на жизнь. Человек сказал ему, что он биржевой маклер и с этого момента Гарднер принял решение о том, каков будет его карьерный путь. Со временем Гарднер купил себе Ferrari у знаменитого баскетбольного игрока, Майкла Джордана. На автомобильном номере штата Иллинойс на чёрной Ferrari Гарднера написано «NOT MJ.» (с англ. — «Не Майкл Джордан»).

Биржевым маклером в красном Ferrari был человек по имени Боб Бриджес (англ. Bob Bridges). Он встретился с Гарднером и познакомил его с миром финансов. Бриджес организовал встречу между Гарднером и менеджерами подразделений больших фирм по биржевому маклерингу, которые предлагали обучающие программы, такие как Мерилл Линч, Paine Webber, E.F. Hutton, Dean Witter Reynolds и Smith Barney. Следующие два месяца Гарднер отменял или переносил свои торговые встречи и его машина собирала парковочные талончики, в то время как он встречался с менеджерами.

Получается, что Гарднер поймал «удачу», когда согласился на программу по обучению в E.F. Hutton. Позже он прекратил заниматься работой по продажам, поэтому он мог уделять время исключительно обучению биржевому маклерингу. Затем он появился в офисе, лишь для того, чтобы узнать, что менеджер, который его нанимал, уволен неделю назад. Чтобы подчеркнуть всю серьёзность происходящего, надо заметить, что связь Гарднера с Джеки распалась. Она обвиняла его в том, что он её избивал (Гарднер отрицает это по сей день), и оставила его, забрав сына с собой на Восточное побережье. Его заключили в тюрьму и судья постановил, что он будет оставаться в ней десять дней в наказание за то, что не оплатил штрафы на сумму 1200 долларов США по штрафам за парковку.

Гарднер вернулся домой из тюрьмы и обнаружил, что его жилище опустело. Пропали его подруга и сын, вместе со всем его имуществом (включая его костюмы, ботинки и деловую одежду). Без опыта, без образования в колледже, фактически без связей, в той же одежде, в которой он был дома до того как оказался в тюрьме, Гарднер получил место в фирме по биржевому маклерингу Dean Witter Reynolds по программе обучения. Однако с ежемесячной стипендией в 1000 долларов США и без каких бы то ни было сбережений, он не мог покрыть расходов на существование.

Отцовство и бездомность

Гарднер работал, чтобы стать лучшим стажером в Dean Witter Reynolds. Он прибывал в офис рано и оставался допоздна каждый день, упорно обзванивая перспективных клиентов, его цель была делать по 200 звонков в день. Его настойчивость была вознаграждена, когда в 1982 году он прошел аттестационный экзамен с первой попытки и перешел на постоянную работу в фирму. В итоге, Гарднер из Dean Witter был нанят в Bear Stearns, находящейся в Сан-Франциско.

Примерно через четыре месяца после того, как Джеки с их сыном пропала, она вернулась и оставила его Гарднеру. К тому времени он имел возможность платить небольшую плату и размещался в ночлежке. Он с готовностью принял единоличную опеку над своим сыном; однако в меблированных комнатах, где он жил, не разрешалось размещать детей. Даже когда он хорошо зарабатывал, Гарднер и его сын тайно были бездомными, в то время как он копил деньги на съёмный дом в Беркли, штат Калифорния.

Между тем никто из сослуживцев Гарднера не знал, что он и его сын были бездомными примерно год в округе Тэндерлойн (англ. Tenderloin) города Сан-Франциско. Гарднер часто дрался за место для ребёнка в детском саду, стоял в очередях за едой для неимущих и спал. Когда он и его сын не находили безопасное место, они спали у него в офисе после работы, в ночлежках, в парках и даже в закрытом туалете на станции Bay Area Rapid Transit.

Борясь за здоровье и существование Криса младшего, Гарднер попросил преподобного Сесила Вильямса (англ. Cecil Williams) разрешить им остаться в приюте церкви (англ. Glide Memorial United Methodist Church) для бездомных женщин, теперь известном как [www.glide.org/Housing.aspx The Cecil Williams Glide Community House]. Преподобный разрешил без колебаний. Сегодня, когда его спрашивают, что он помнит о том, когда был бездомным, Кристофер Гарднер-младший вспоминает «Я не могу сказать, что мы были бездомными. Я только знал, что нам всё время нужно было идти. Так что если я что-нибудь и помню, так только как мы ходили».

Собственный бизнес

В 1987 году Крис Гарднер основал маклерскую фирму Gardner Rich & Co в Чикаго, штат Иллинойс, рекомендующуюся как «фирму по институционному маклерству, специализирующуюся на исполнении долговых обязательств, акциях и ценных бумагах, и вторичных транзакциях вторичных продуктов для национальных институций, общественных пенсионных программах и тетя.» Его новая компания была начата в маленьких апартаментах в Presidential Towers, со стартовым капиталом в 10 000 долларов США и единственным предметом мебели: деревянным столом, который также служил семейным обеденным столом. Гарднеру по официальной информации принадлежит 75 процентов фирмы, а остальным владеет страховой фонд. Он выбрал для своей компании название «Gardner Rich» имея в виду Марка Рича, трейдера по продукции названного президентом Биллом Клинтоном в 2001 «одним из самых успешных фьючерсных трейдеров в мире». После того как Гарднер продал его маленькую долю в Gardner Rich в многомилионной сделке в 2006 году, он стал CEO и основателем Christopher Gardner International Holdings, с офисами в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско. В ходе визита в Южную Африку для наблюдения за выборами во время 10-ти летия окончания апартеида, Гарднер встретился с Нельсоном Манделой, чтобы «обсудить возможные инвестиции в развивающиеся рынки Южной Африки», как он написал в своей автобиографии в 2006 году. Гарднер по официальной информации разрабатывает инвестиционное предприятие с Южной Африкой, которое создаст сотни рабочих мест и привлечет миллионы в иностранной валюте для страны. Гарднер решил раскрыть подробности проекта, цитируя законы о безопасности.

Благотворительные инициативы

Крис Гарднер является филантропом, спонсором благотворительных организаций, главным образом Cara Program и Glide Memorial United Methodist Church в Сан-Франциско, где он и его сын получили кров в то время, когда они в нём так нуждались. Он помог профинансировать проект стоимостью 50 миллионов долларов США в Сан-Франциско, который создает жилье для людей с низким уровнем дохода и занятость в области города, где он когда-то был бездомным. Кроме предложения финансовой поддержки, Гарднер жертвовал одежду и обувь. Он сделал возможным для себя оказывать постоянную помощь в трудоустройстве, советы по вопросам карьеры и полную подготовку к работе для бездомного населения из группы риска в Чикаго.

Он посвятил себя делу благополучия детей через положительное отцовское участие, Гарднер является участником National Fatherhood Initiative (NFI). Также он является членом фонда национального образования National Education Foundation и спонсором двух ежегодных наград: National Education Association’s National Educational Support Personnel Award и англ. American Federation of Teachers' Paraprofessionals and School-Related Personnel Award.

В 2002 году Гарднер получил награду NFI (англ. Father of the Year Award). После этого Гарднер также удостоился чести получения награды «25 ежегодная гуманитарная награда» (англ. 25th Annual Humanitarian Award) и 2006 Friends of Africa Award от организаций Los Angeles Commission on Assaults Against Women (рус. Комиссия Лос-Анджелеса по нападениям на женщин) (LACAAW) и Continental Africa Chamber of Commerce, соответственно.

В 2008 году он произнес речь на мероприятии по поводу окончания университета Hampton University у дочери.

Книга и фильм

Гарднер поведал его историю, которая имеет все шансы в Голливуде после ошеломляющей национальной реакции на его интервью, которое он дал программе 20/20 в январе 2002 года. Перед тем как стать сопродюсером большого фильма В погоне за счастьем, с режиссёром Габриэле Муччино изданного компанией Columbia Pictures 15 декабря 2006 года, 23 мая 2006 года он опубликовал автобиографию . Необычное написание названия фильма (слово англ. happyness написано с ошибкой) позаимствовано с надписи, которую Гарднер видел, когда был бездомным. В фильме слово счастье англ. happiness написано с ошибкой на стене детского сада, который посещал его сын.

Фильм с участием Уилла Смита, Тэнди Ньютон и сына Смита Джейдена Смита, фокусируется на примерно годовом периоде борьбы Гарднера с бездомностью. Сборы составили 163 миллиона долларов США в кассах кинотеатров и более 300 миллионов по всему миру, фильм также стал одним из стамиллионных блокбастеров Уилла Смита. В фильме допущены некоторые неточности в отношении настоящей истории Гарднера. Некоторые подробности и события, которые происходили в течение нескольких лет, были собраны в очень короткий период времени, также восьмилетний Джаден изображает Криса младшего в пятилетнем возрасте, хотя на самом деле сын Гарднера был ещё малышом в это время. Официально известно, что Крис Гарднер считал, что было ошибкой кастинга выбрать актера Уилла Смита, хорошо известного ролями в фильмах жанра экшн. Однако, по словам Гарднера, его дочь Джасинта успокоила его, сказав, «Если Смит смог сыграть Мохаммеда Али, он сможет сыграть тебя!» Гарднер имеет эпизодическую роль в фильме, он прогуливается позади Уилла и Джадена в последней сцене. Гарднер и Уилл узнают друг друга, тогда Уилл оглядывается назад на уходящего Гарднера и его сын продолжает рассказывать ему шутку «тук-тук».

В надежде, что история Гарднера может вдохновить подавленных горожан города Чаттануга штата Теннесси к достижению финансовой независимости и принятию большей ответственности за благосостояние их семей, мэр города Чаттануга организовал просмотр этого фильма для бездомных горожан. Сам Гарднер чувствовал, что было важно поделиться своей историей в связи с её большим социальным значением. Он сказал: «Когда я говорю о домашнем алкоголизме, насилии в семьях, жестокости в отношении детей, безграмотности, все эти проблемы являются общими проблемами, они не ограничиваются ZIP-кодами».

Крис Гарднер сознательно отсутствовал на премьере фильма 15 декабря 2006 года. Вместо этого он выбрал роль гостя с вступительной речью на рождественском мероприятии JHT Holdings, Inc. в городе Кеноша штата Висконсин.

Крис также принимал участие в канадском документальном фильме Come on Down: Searching for the American Dream (2004). Крис внёс большую долю ясности в Американскую мечту в его офисе в старой части Чикаго. В документальном фильме также принимают участие Боб Баркер (англ. Bob Barker) и Хантер С. Томпсон.

См. также

• Бездомные
• Gardner Rich & Co
• В погоне за счастьем

Ссылки

• [www.mastermindtrader.com/Christopher_Gardner.html Биографическая статья о Крисе Гарднере]  (англ.)
• [www.cbc.ca/thehour/video.php?id=1468 Интервью Криса Гарднера]  (англ.)
• [www.gardnerrich.com/ Официальный сайт Gardner Rich]
• [www.sonypictures.com/homevideo/thepursuitofhappyness/ Официальный сайт фильма В погоне за счастьем]
• [www.harpercollins.com/authors/28275/Chris_Gardner/index.aspx?WT.mc_id=WIKI_AUTH_GARD_041307 Официальный сайт издателя]
• [www.thebusinessmakers.com/2007/08/11/episode-114-featured-guest-christopher-gardner/ Интервью Криса в радио шоу The Businessmakers]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Гарднер, Крис

Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.