Гарнизонная школа

Гарнизо́нная школа (фр. garnison от garnir — снабжать, вооружать, также полковая школа) — военное учебное заведение, дававшая начальное образование для детей лиц солдатского сословия, располагавшееся в гарнизоне (полку) Императорской армии и подготовки их к службе в РИА на определенных должностях. Матросских детей обучали в адмиралтейских школах.

Гарнизонные школы предназначались для подготовки солдат, других лиц нижних чинов, унтер-офицеров и нестроевых РИА. К обучению детей привлекали наиболее подготовленные унтер-офицеры и офицеры. Ответственность за качество обучения возлагалась на командира полка (отдельного батальона).

Низший разряд военно-учебных заведений России, где обучали детей солдат грамоте, чтению, письму, арифметике, строевой подготовке, основам артиллерии, инженерного дела и другим военным наукам. В гарнизонные школы предписывалось принимать солдатских и унтер-офицерских детей, начиная с 7-летнего возраста, как от того гарнизона, при котором школа учреждена, так и от губернских штатных воинских команд. В гарнизонные школы также принимались и дети отставных военнослужащих, проживающих в городах и уездах, рожденные во время службы. В случае, если дети не имели никакого содержания, возраст приёма в гарнизонную школу снижался до 5 лет от роду.

Гарнизонных школы являлись предшественниками кадетских корпусов и суворовских военных училищ.

В советский период России Гарнизонными школами иногда называли школы в гарнизонах за пределами Союза в группах войск ВС СССР.

История

Первая гарнизонная (полковая) школа для солдатских детей была открыта в 1698 году при артиллерийской школе Преображенского полка, для обучения грамоте, счёту и бомбардирному делу.

Понимая всю важность образования, Петр Великий своим Указом 1721 года учредил гарнизонные школы при каждом полку (гарнизоне) численностью по 50 человек солдатских детей, для обучения их грамоте и «мастерствам», то есть ремёслам. В 1721 г. по указу Петра I при каждом пехотном полку (батальоне) (на тот момент — 49 единиц, в них числилось 2 475 мальчиков) были учреждены школы на 50 солдатских детей для обучения их грамоте и различным ремеслам или различным «мастерствам» для военного дела. Возраст обучающихся был от 7 до 15 лет. В зависимости от их способностей, определявшихся в первые месяцы пребывания в гарнизонной школе, их делили на несколько подгрупп по специализациям: 10 человек специализировались в области артиллерии и фортификации, 20 — в области пения и музыки, 10 — учились различным ремёслам, 10 — готовились стать писарями. В 15-летнем возрасте дети направлялись в армейские и гарнизонные формирования для прохождения службы, на должности: писарей, флейтистов и других музыкантов. Наиболее способных учеников оставляли в школе до 18-летнего возраста. Школы находились под надзором офицеров, общее руководство ими осуществляли вице-губернатор, губернатор и генерал-губернатор. По табели 1720 года и по штату 1732 года для содержания солдатских детей в гарнизонах предписывалось в каждом полку иметь вакансии.

В школы поступали солдатские дети 7-летнего возраста. По другим данным все они сначала обучались грамоте, а затем более способные — артиллерии и фортификации, или пению и музыке, или письмоводству, или слесарному мастерству; менее способные — столярному, кузнечному, сапожному и другим ремёслам. По достижении 15 лет способнейшие воспитанники оставлялись в школах ещё на 3 года для усовершенствования; остальные назначались на службу в Вооружённые силы. После поступления в гарнизонную школу государственное содержание прекращалось, а вместо него выплачивалось жалованье. В 1731 году в первый год — 1 рубль 35 копеек; после обучения письму, пению, арифметике, музыке, слесарному мастерству и писарской должности жалованье возрастало до 1 рубля 59 копеек в год. После обучения геометрии и фортификации жалованье возрастало до 2 рублей 7 копеек в год. Кроме этого, ежемесячно школьнику полагалось два четверика муки (два пуда), 1/8 четверика круп, 2 фунта соли. Раз в три года выдавались мундир, овчинная шуба, штаны, шапка. Ежегодно отпускалась материя на галстуки, две рубахи, двое портов, две пары башмаков с пряжками и чулок. Учащимся третьего класса выдавалась красная материя на воротник к кафтану.

Дальнейшее развитие гарнизонные школы получили в 1732 году, Анна Иоанновна повелела добавить в каждой гарнизонной школе по 14 вакансий, и число учащихся в них было доведено до 4 000 человек. Её же Указом, от 21 сентября 1732 года, все солдатские дети, рожденные в службе, по достижению ими установленного возраста подлежали зачислению в службу. По Указам Сената 1735 и 1745 годов в гарнизонных школах разрешалось содержать солдатских детей сверх комплекта за счёт доходов Штатс-Конторы. В литературе упоминается Московская гарнизонная школа солдатских детей.

В 1744 году слились с начальными общеобразовательными (цифирными) школами и сохраняя свой военный характер, просуществовали до 1798 года.

В 1758 году было приказано причислить к военному ведомству и распределить по гарнизонным школам всех солдатских детей, и при Елизавете Петровне в гарнизонных школах уже обучалось 6 002 человека. Указом Сената, от 18 ноября 1758 года было предписано

чтоб солдатския дети в школы отправляемы были, а мимо оных никуда не употреблялись ..., и тех солдатских детей из армейских полков отсылать в гарнизонныя школы поблизости.

В этом же Указе предписывается присылать в Сенат ежегодные рапорты с указанием числа учеников и перечнем изучаемых дисциплин.

В соответствии с положением "О гарнизонах" 1764 года в штате каждой гарнизонной роты имелись 6 и в гарнизонных батальонах — 54 вакантных солдатских должности, средства на содержание которых перенаправлялись в гарнизонные школы, создаваемые при каждом гарнизонном батальоне. В 108 гарнизонных батальонах военного ведомства полагалось иметь к обучению 5 832 школьника. Денежные средства, выделяемые военным ведомством на указанные выше штатные должности, были значительными и позволяли содержать в гарнизонных школах «могущих сверх комплектных школьников». На обеспечение каждого учащегося формой одежды, провиантом, книгами и необходимыми для обучения принадлежностями в год выделялось пять рублей 79,5 копейки. В 1765 году в связи с увеличением числа учеников в гарнизонных школах на содержание сверхкомплектных было дополнительно выделено 20 000 рублей. И уже при Екатерине II численность обучающихся была доведена до 12 000 человек.

Указом Сената, от 21 августа 1784 года, зачислению на военную службу подлежали только те дети отставных солдат, которые уже достигли 12 лет и обучались в казённых школах. Они подлежали направлению в «тамошние» воинские команды.

В 1798 году, одновременно с учреждением в Петербурге военно-сиротского дома, гарнизонные школы были переименованы в военно-сиротские отделения, на 16 400 воспитанников, которые не только получали образование в стенах этих учебных заведениях, но и, находясь на полном обеспечении, проживали в них и получали соответствующее воинское воспитание. С начала XIX века, в 1805 году, реорганизованы в кантонистские школы.

Есть и другие данные указывающие что в 1798 году они были реорганизованы в батальоны и роты военных кантонистов, где солдатские дети обучались грамоте, ремеслам и строевой подготовке. В 1858 году эти заведения были преобразованы в училища военного ведомства, переименованные в 1866 году в военно-начальные школы, а в 1868 году - в военные прогимназии.

См. также

• Адмиралтейская школа
• Горнозаводская школа

Литература

• Полное собраніе законов Россійской Имперіи съ 1649 года, Том 10, Выпуски 1737 — 1739;
• ПСЗРИ. Т. 15. № 10901
• Столетие Военного Министерства. 1802 — 1902
• Военный энциклопедический словарь (ВЭС), Москва, Военное издательство, 1984 год, 863 стр. с иллюстрациями, 30 листов;
• Основы советского военного законодательства. Учебник. Под общей редакцией С. С. Максимова, М., ВИ, 1978 г., 312 стр..

Отрывок, характеризующий Гарнизонная школа

Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.