Гарнцевый сбор

Гарнцевый сбор (в УССР — мерчук) — отчисление в пользу владельца мельницы определенной части сданного зерна в качестве платы за перемол. Позднее (после 1930 года) — плата за помол и переработку в крупу зерна, за обдир риса, взимаемая в натуральной форме всеми государственными, кооперативными и колхозными мельницами и крупорушками.

Обычай уплаты за помол зерном возник еще в период натурально-хозяйственных отношений и сохранился в России до самой революции 1917 г. В период военного коммунизма уплата зерном за помол была установлена правительством, при чем весь гарнцевый сбор должен был сдаваться мельницами органам Наркомпрода. С переходом к НЭПу формальное обязательство натуральной оплаты помола отпало, но фактически денежная оплата не привилась. В 1928 году СНК СССР вновь узаконил натуральную оплату помола для всех без исключения мельниц (постановления от 25 сентября и 2 октября). Владельцы и арендаторы мельниц были обязаны весь поступающий к ним гарнцевый сбор сдавать по конвенционным ценам определенным государственным и кооперативным органам. Размеры взимания гарнцевого сбора были установлены от 5 до 10 % (2—4 фунта за перемол 1 пуда зерна). При ежегодном перемоле крестьянами около 25 млн.т. своего зерна гарнцевый сбор давал 2—2,5 млн.т. Поступление гарнцевого сбора имело большое значение для пополнения плановых хлебных ресурсов. Часть гарнцевого сбора выделялось для снабжения деревенской бедноты. В январе 1929 г. вводилась «натуральная оплата» за переработку маслосемян. Со второй половины 1929 г. проведение гарнцевого сбора регулировалось постановлениями ЦИК и СНК СССР от 17 июля 1929 г., СНК РСФСР от 6 августа 1929 г. Несдача гарнца наказывалась в административном и уголовном порядке. Частные предприятия, «злостно» закрытые их собственниками «в целях уклонения от сдачи гарнцевого сбора», подлежали конфискации. В 1928/29 по СССР собрали 1 439 648 тонн зернового гарнцевого сбора, 1929/30 — 2 300 447 т, 1930/31 — 2 319 532 т (из них УССР 440 480, 736 459 и 753 788 т соответственно). До 1933 он был одним из основных источников зерна для внутриреспубликанского обеспечения городского населения. Так, в частности, снижение поступления гарнцевого сбора вызвало проблемы с обеспечением рабочих по карточкам и местами голод зимой 1932 и 1933 годов в части городов УССР.

Был отменен с 1 июля 1940 года и вновь введен после начала Великой Отечественной войны.

Источники

Большая советская энциклопедия. [1-е изд.]. Т. 14. Высшее — Гейлинкс. 1929.

Отрывок, характеризующий Гарнцевый сбор

Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.