Гарн, Эдвин Джейкоб

Эдвин Джейкоб Гарн
Edwin Jacob "Jake" Garn
Страна:	США США
Специальность:	специалист по полезной нагрузке, астронавт США
Воинское звание:	полковник ВВС США
Экспедиции:	STS-51D
Дата рождения:	12 октября 1932(1932-10-12) (91 год)
Место рождения:	Ричфилд, Юта, США

Э́двин Дже́йкоб Гарн (англ. Edwin Jacob "Jake" Garn; род. 1932) — астронавт США. Совершил один космический полёт в качестве специалиста по полезной нагрузке на шаттле: STS-51D (1985, «Дискавери»), полковник, сенатор Конгресса США от штата Юта (республиканец): 21 декабря 1974 — 3 января 1993.

Рождение и образование

Родился 22 октября 1932 года в городе Ричфилд, штат Юта, там же, в Солт-Лейк-Сити, окончил среднюю школу. В 1955 году получил степень бакалавра (бизнес и финансы) в Университете штата Юта. В 1956 году там же получил степень доктора наук. Партийная принадлежность: Республиканец..

До полётов

С 1956 по 1960 года служил летчиком в авиации ВМС США. Получил также квалификацию штурмана. Пилотировал самолеты T-33, T-38, F-14, F-15, F-16, F-18, YC-14, YC-15, F-104, B-1, и SR-71. Принимал участие в разведывательных полетах над Японским морем. Служил в авиации Национальной гвардии штата Юта. Командовал 151-й воздушной группой в Сотл-Лейк-Сити. Налет на боевых и гражданских ЛА составляет более 10 000 часов. С 1968 по 1972 год работал в муниципалитете Солт-Лейк-Сити. С 1971 по 1974 год — мэр Солт-Лейк-Сити. С 1974 по 1993 год — Сенатор Конгресса США от штата Юта. В 1986 году являлся председателем подкомиссии по ассигнованиям Сената. В выборах 1992 года не участвовал. Полковник ВВС (в отставке). Бригадный генерал ВВС Национальной Гвардии (в отставке)..

Космическая подготовка

Принял участие в объявленной в 1984 году программе «Политик в космосе». Прошел подготовку к полету. 11 января 1985 года был официально назначен в экипаж шаттла «Челленджер» STS-51E. Однако из-за отмены этого полета в начале марта был переведен в экипаж шаттла «Дискавери» STS-51D.

Космический полёт

• Первый полёт — STS-51D, шаттл «Дискавери». C 12 по 19 апреля 1985 года в качестве специалиста по полезной нагрузке. Участвовал в проведении различных экспериментов. Продолжительность полёта составила 6 суток 23 часа 56 минут.

Общая продолжительность полётов в космос — 6 суток 23 часа 56 минут.

Синдром космической адаптации для него был настолько жесток, что в шутку придумали «гарн» — единицу потери работоспособности в космосе. Максимум — 1 гарн — означает, что человек в космосе абсолютно бесполезен. Большинство космонавтов страдают не более чем на 0,1 гарна по этой шкале.

После полёта

С 1993 года работал вице-председателем химического концерна «Huntsman». Член Совета директоров американского отделения Ассоциации исследователей космоса. Автор книги «Why I Believe» («Почему я верю»), соавтор книги «Night Launch» («Ночной запуск») (1989).

Награды и премии

Награждён: Медаль «За космический полёт» (1985) и многие другие.

Семья

Жена (первая) — Хейзел Томсон, поженились в 1957 году, у них четверо детей: Джекоб «Джек» мл., Сьюзан, Эллен и Джеффри.

Жена (вторая) — Кэтлин Бревингтон, поженились в 1977 году, у них трое детей: Кристофер, Мэттью и Дженифер. У жены есть сын Брук от её первого брака.

См. также

• Список космонавтов и астронавтов (и кандидатов).
• Список астронавтов США — участников орбитальных космических полётов.
• Хронология пилотируемых космических полётов.

Ссылки

• [www.spacefacts.de/bios/astronauts/english/garn_jake.htm Spacefacts biography of Edwin J. Garn]

Отрывок, характеризующий Гарн, Эдвин Джейкоб

– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.