Гарольд II Годвинсон
Гарольд II Годвинсон<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1045 — 1053 | ||
| Предшественник: | новое образование | |
| Преемник: | Эльфгар | |
| ||
| 15 апреля 1053 — 5 января 1066 | ||
| Предшественник: | Годвин Уэссекский | |
| Преемник: | должность упразднена | |
| ||
| 5 января 1066 — 14 октября 1066 | ||
| Коронация: | 5 января 1066 | |
| Предшественник: | Эдуард Исповедник | |
| Преемник: | Эдгар Этелинг | |
| Рождение: | ок. 1022 Уэссекс | |
| Смерть: | 14 октября 1066 Гастингс, Англия | |
| Место погребения: | Волтгемское Аббатство, Эссекс | |
| Род: | Дом Годвина | |
| Отец: | Годвин Уэссекский[1] | |
| Мать: | Гита Торкельдоттир | |
| Супруга: | 1-я: Эдита Лебединая Шея 2-я: Алдита Мерсийская | |
| Дети: | От 1-го брака: сыновья: Годвин, Эдмунд, Магнус дочери: Гита, Гунильда От 2-го брака: сыновья: Гарольд, Ульф | |
Гарольд II Годвинсон (др.-англ. Harold Godƿinson, англ. Harold II; ок. 1022 — 14 октября 1066) — последний англосаксонский король Англии (1066 год), погибший в битве при Гастингсе.
Содержание
Биография
Молодые годы
Гарольд был вторым сыном Годвина, эрла Уэссекса, и Гиты, дочери датского викинга Торкеля Стюбьёрнссона. Отец Гарольда был самым влиятельным магнатом англосаксонского королевства и фактическим правителем Англии в первую половину царствования короля Эдуарда Исповедника. Благодаря его влиянию Гарольд в 1045 г. стал эрлом Восточной Англии, Эссекса, Оксфордшира и Бакингемшира. Однако могущество Годвина вызывало неудовольствие короля. В 1051 г. произошёл разрыв между Эдуардом и Годвином. В помощь отцу, выступившему против короля, Гарольд собрал в своих владениях армию, которая вместе с отрядами самого Годвина и старшего брата Свена окружила короля в Глостере. Но помощь, оказанная эрлами Сивардом и Леофриком Эдуарду Исповеднику, а также призыв короля к тэнам королевства, обеспечил перевес силам Эдуарда. Годвин и его семья бежали из Англии. Гарольд нашёл убежище в Ирландии, где среди норвежско-кельтского населения сформировал небольшой флот. В 1052 г. корабли Гарольда соединились с флотилией Годвина и, разорив южно-английское побережье, вошли в Темзу, вынудив короля пойти на компромисс. Эдуард Исповедник возвратил Годвину и Гарольду их владения и изгнал своих нормандских советников.
Возвышение Гарольда
После смерти в 1053 г. Годвина, Гарольд унаследовал титул эрла Уэссекса. В течение нескольких лет его младшие братья Тостиг, Гирт и Леофвин также получили обширные территории в стране, включая Нортумбрию и Восточную Англию, что сделало дом Годвина самой могущественной аристократической семьёй королевства. Более того, король Эдуард всё более отдалялся от практического управления страной, посвящая себя религии. В результате именно Гарольд сконцентрировал в своих руках основные рычаги управления и взял на себя решение главных политических проблем Англии. Именно он представлял центральную власть во время мятежа Эльфгара и набегов валлийцев в 1055—1056 гг. и добился компромисса, предусматривающего признание королём Уэльса Грифидом ап Лливелином сюзеренитета Англии. Ещё более успешными были действия Гарольда в 1062 г., когда он возглавил англосаксонскую армию, вторгшуюся в Уэльс и разгромившую Грифида ап Лливелина. Валлийская держава распалась на множество небольших королевств с сильной зависимостью от Англии.
Период 1062—1064 был временем наивысшей власти Гарольда в Англии. Из всей территории королевства только Мерсия не находилась под контролем его или членов его семьи. Победа над Уэльсом обеспечила ему популярность в западных областях страны, в то время как первое место Гарольда при дворе короля стало неоспоримым. Учитывая тот факт, что у короля Эдуарда не было детей, а ближайший его родственник — Эдгар Этелинг был ещё молод и не имел связей в Англии, безусловное доминирование Гарольда в стране создавало для него перспективы обретения престола после смерти короля (принцип династического наследования в англосаксонской Британии ещё не окончательно сложился). Однако в 1064/1065 гг. международные позиции Гарольда резко ослабли. Причиной этого была крайне неудачная поездка в Нормандию. Отправившись к герцогу Вильгельму выкупать из заложников своего брата Вульфнота, Гарольд сначала потерпел кораблекрушение и оказался в плену у Ги I, графа Понтье. После его освобождения по требованию Вильгельма Нормандского, Гарольд провёл некоторое время при дворе герцога и был вынужден принести клятву верности Вильгельму, признать его наследником английской короны и обещать поддержку во вступлении на престол после смерти короля Эдуарда. Рассказ об этой поездке и клятве Гарольда на святых мощах содержится у всех средневековых хронистов (Гийом Жюмьежский, Вильям Мальмсберийский, Симеон Даремский, Роджер Ховеденский, Матвей Парижский и др.). Нарушение Гарольдом этой клятвы после кончины Эдуарда Исповедника в 1066 г. стало главным предлогом для организации вторжения в Англию Вильгельма Нормандского и в значительной мере обеспечило последнему поддержку папы римского и европейского рыцарства.
После возвращения Гарольда в Англию в 1065 г., он столкнулся с восстанием в Нортумбрии против своего брата Тостига. Восставшие, поддержанные Эдвином, эрлом Мерсии, двинулись в Среднюю Англию. На переговорах в Оксфорде Гарольд, выступающий от имени короля Эдуарда, согласился на изгнание Тостига и утверждение в качестве эрла Нортумбрии Моркара, младшего брата Эдвина. В результате к недругам Гарольда прибавился и собственный брат, нашедший поддержку во Фландрии и Норвегии.
Вступление на престол
5 января 1066 г. скончался король Эдуард. Англосаксонская знать и духовенство практически единогласно избрали новым королём Гарольда. Этот выбор был неизбежным в условиях необходимости организации обороны страны от резко возросших угроз со стороны короля Норвегии и герцога Нормандии, претендующих на английский престол, а также недавно изгнанного Тостига. По всей видимости, король Эдуард перед своей смертью также высказался за передачу короны Гарольду — единственному человеку, способному защитить Англию от внешней опасности.
Хотя нет свидетельств об открытой оппозиции кого-либо из высшей англосаксонской аристократии избранию Гарольда королём, очевидно, что северо-английская военно-служилая знать и мелкие землевладельцы, а также эрлы Моркар и Эдвин без энтузиазма отнеслись к его коронации. Сразу после вступления на престол Гарольд отправился в Нортумбрию и пытался привлечь местное население к участию в создании общегосударственной системы обороны страны от внешней угрозы. Хотя ему не удалось окончательно перебороть недовольство, в целом Северная Англия, по крайней мере, до Гастингса, активно участвовала в сопротивлении захватчикам.
Недолгое правление Гарольда в Англии было заполнено военными приготовлениями и организацией отпора внешним угрозам. Система обороны англосаксонского государства не отличалась эффективностью. Флот набирался путём реквизиций и обычая истребования кораблей с графств в счёт военной повинности, что не обеспечивало оперативного формирования крупных военно-морских сил и не позволяло долго держать суда в боевой готовности. Сухопутные силы состояли из крестьянского ополчения (фирд), дружины тэнов и элитных частей хускерлов. Если по численности англосаксонская армия соответствовала военным силам других европейских государств, то по применению современной военной технологии сильно уступала: в Англии практически не уделялось внимания строительству замков, слабо использовалась конница и лучники.
Норвежское вторжение
Главная угроза англосаксонскому государству исходила из Нормандии, чей герцог Вильгельм, претендующий на английский престол, немедленно после провозглашения королём Гарольда начал военные приготовления к вторжению. Гарольд сконцентрировал все свои силы на южном побережье, стремясь помешать высадке нормандцев. Однако уже в мае 1066 г. остров Уайт и Сандвич были атакованы флотом Тостига. Подход армии Гарольда заставил Тостига отплыть на север, где он попытался высадиться в Линдси, но получил отпор от мерсийского ополчения эрла Эдвина. С остатками кораблей Тостиг ушёл в Шотландию, где стал готовить новое вторжение, на этот раз при поддержке короля Норвегии Харальда Сурового.
Всё лето 1066 г. английский флот поддерживался в состоянии боевой готовности, однако из-за нехватки продовольствия в начале сентября король был вынужден распустить команды судов. В то же самое время к северо-восточному побережью страны подошёл огромный норвежский флот во главе с Харальдом Суровым. Норвежцы высадились в устье Хамбера и направились в сторону Йорка. Главные силы Гарольда располагались на юге королевства, и организация отпора норвежской армии легла на северо-английскую милицию. В битве при Фулфорде 20 сентября 1066 г., несмотря на упорное сопротивление отрядов эрлов Эдвина и Моркара, англосаксы были разбиты. Вскоре перед норвежской армией открыл свои ворота Йорк. Навстречу Харальду Суровому из Южной Англии уже двигалась армия Гарольда. 25 сентября у местечка Стамфорд-Бридж английская армия атаковала позиции норвежцев и в тяжелейшем сражении одержала победу. Харальд Суровый и Тостиг погибли, остатки норвежского флота покинули Англию. Сражение при Стамфорд-Бридже завершило двухсотлетнюю историю противостояния Англии и скандинавского мира. Эпоха набегов викингов подошла к концу.
Нормандское вторжение
Битва при Стамфорд-Бридже произошла 25 сентября. А уже ранним утром 28 сентября на южном побережье Англии, в районе города Певенси высадилась армия нормандского герцога Вильгельма. Гарольд узнал об этом, находясь в Йорке. Не теряя ни дня, Гарольд быстрым маршем двинулся на юг, по пути рассылая королевские приказы о сборе ополчения. Уже 11 октября Гарольд был в Лондоне. Стремительность продвижения короля навстречу вражеской армии безусловно свидетельствовала о его решимости и энергичности, однако также и о недостатке военно-стратегического опыта: за тот промежуток времени, который прошёл от получения сообщения о высадке нормандцев и до выступления королевской армии из Лондона, невозможно было привлечь в английскую армию военные контингенты графств. В результате армия Гарольда состояла из остатков хускерлов и тэнов, участвовавших в битве при Стамфорд-Бридже, а также из плохо вооружённого крестьянского ополчения областей вокруг Лондона. По свидетельству Флоренса Вустерского, к моменту выхода из Лондона половина английской армии ещё не успела собраться.
Несмотря на быстрое продвижение войск Гарольда, эффект неожиданности не сработал. Именно Вильгельму принадлежала инициатива в решающей военной кампании. Обнаружив армию Гарольда в относительной близости от нормандского лагеря в Гастингсе, утром 14 октября войска герцога Вильгельма неожиданно[2] атаковали англосаксов. Несмотря на небольшое численное превосходство и более высокое расположение позиций армии Гарольда, в целом преимущество изначально было на стороне нормандцев. Применив тактику «ложного отступления», рыцарская конница Вильгельма смогла расколоть армию англосаксов на несколько частей и по отдельности разгромить их. Битва при Гастингсе закончилась полным поражением английских войск. Традиционная и основная версия гласит, что король Гарольд был убит случайной стрелой, попавшей в глаз (Вильгельм приказал воинам стрелять в англосаксов отвесно). Однако некоторые исследователи, анализируя изображение на гобелене из Байё, считают, что смерть могла наступить от удара меча или копья[3]. Англосаксонское государство потерпело крах. Страна была завоёвана нормандцами.
Брак и дети
Первым браком Гарольд был женат на некой Элдгите (Эдите) Лебединая Шея, однако этот брак не был оформлен в соответствии с церковными канонами и не считался законным. От Элдгиты Гарольд имел по крайней мере шестерых детей, среди которых Гита Уэссекская, супруга Владимира Мономаха, великого князя Киевского. Сыновья Элдгиты и Гарольда, Годвин, Эдмунд и Магнус, в 1060-х гг. участвовали в борьбе против войск Вильгельма Завоевателя, однако потерпели поражение от Брайана Бретонского.
После вступления на английский престол, в январе 1066 г., Гарольд женился на Алдите, дочери Эльфгара, эрла Мерсии. Этот брак, видимо, был способом привлечения на свою сторону братьев Алдиты Эдвина и Моркара, контролировавших всю северную и северо-западную части Англии. Первым браком Алдита была замужем за Грифидом ап Лливелином, королём Гвинеда и Поуиса. Алдита родила Гарольду двух сыновей (возможно, близнецов), Гарольда и Ульфа, которые после нормандского завоевания, вероятно, были вывезены из Англии и окончили свою жизнь в изгнании.
Генеалогическое дерево
| Годвин Уэссекский | Гита Торкельдоттир[en] | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Свен Годвинсон | Элдгита[en] (первая супруга) | Гарольд II Годвинсон | Эдита Мерсийская | Грифид ап Лливелин (первый супруг) | Тостиг Годвинсон | Эдита Уэссекская | Эдуард Исповедник Король Англии (1042–1066) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Годвин | Эдмунд | Магнус | Гунхильда[en] | Гита | Гарольд | Ульф | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Образ Гарольда в художественной литературе
Гарольду II, битве при Стамфорд-Бридже и битве при Гастингсе посвящено стихотворение Алексея Константиновича Толстого «Три побоища».
Английский писатель Эдвард Бульвер-Литтон в 1848 году написал роман «Гарольд, последний из саксов».
В романе Вальтера Скотта «Айвенго» Седрик Сакс, заключённый в оружейной замка Торкилстон, вспоминает, что, по саксонскому преданию, именно в этом старинном зале — тогда: главном парадном зале замка, — 130 лет назад Гарольд пировал со своими приближёнными перед битвой при Стамфорд-Бридже, дав посланцу Тости гордый ответ, что его союзнику, королю норвежскому он даст: «7 футов английской земли! А если правду говорят, что он такого высокого роста, то я готов добавить ещё 12 дюймов».
Напишите отзыв о статье "Гарольд II Годвинсон"
Примечания
- ↑ Годвин, граф вессекский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Свидетельства о том, что атака была неожиданной, содержатся в Англосаксонской хронике и у Флоренса Вустерского, а упоминания о том, что Гарольд укрепил свои позиции палисадом, появились у более поздних авторов.
- ↑ [www.angelfire.com/rnb/bayeux_tapestry/benoit_lancelot.html «Benoot, Lancelot and Stothard versions of the death of Harold»] (англ.)
Литература
- Гарольд II // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Англосаксонская хроника
- История средних веков: От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096). / Сост. Стасюлевич М. М. — М.: АСТ, Полигон, 2001. — 688 с. — ISBN 5-17-011317-X и ISBN 5-89173-120-7
- Мортон А. Л. История Англии. — Л., 1950.
- Mason E. The House of Godwine: The History of Dynasty. Hambledon Press, 2003.
- Stenton F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1973.
В документальном кино
- Тайны древности. Варвары. Часть 1. Викинги.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гарольд II Годвинсон
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
