Гарпии

Га́рпии (др.-греч. Ἅρπυιαι «похитительницы», «хищницы»), в древнегреческой мифологии — полуженщины-полуптицы отвратительного вида, персонификации различных аспектов бури, архаические доолимпийские божества. Дочери морского божества Тавманта и океаниды Электры (либо Озомены), либо дочери Борея, сторожат Тартар. Их название связано с ἁρπάζω «хватать», «похищать».

В мифах представлены злобными похитительницами детей и человеческих душ, внезапно налетающими и так же внезапно исчезающими, как ветер. Упомянуты в «Одиссее» (I 237 и др.). Гарпии — одни из самых свирепых и уродливых персонажей греческой мифологии. Они, подобно прочим чудовищам, наводят ужас на людей.

Число их колеблется от двух до пяти; изображаются в виде диких полуженщин-полуптиц отвратительного вида с крыльями и лапами грифа, с длинными острыми когтями, но с головой и женской грудью. По Гесиоду, их две: Аэлло и Окипета. По Гигину, их имена: Келено, Окипета, Подарка; или Аэллопода, Келено, Окипета. Традиционно гарпий представляют в виде трёх сестёр (Аэлла — «Вихрь» или Аэллопа — «Вихревидная», Окипета — «Быстрая», Келайно — «Мрачная» по прозвищу Подарга — «Быстроногая»).

Гарпий обычно помещали на Строфадских островах в Эгейском море, позднее — вместе с др. чудовищами в аиде. С птичьими головами и ногами, грудь, живот и бедра человеческие.

В мифе об аргонавтах упоминается салмидесский царь Финей, которого боги ослепили за слишком точные предсказания будущего. Царю досаждали гарпии — «отвратительные крылатые существа женского пола, которые, как только Финей усаживался за трапезу, спешили во дворец, хватали со стола что попало, а оставшуюся пищу заражали таким зловонием, что её невозможно было есть». Их изгнали родичи Финея, аргонавты Калаид и Зет. По истолкованию, эти гарпии — на самом деле гетеры, которые проедали добро Финея.

По некоторым авторам, они погибли. Согласно Гесиоду, Антимаху и Аполлонию, не были убиты и скрылись в гроте на горе Дикте на Крите. По Акусилаю, гарпии сторожат яблоки, по Эпимениду, тождественны Гесперидам.

Средневековые моралисты использовали гарпий как символы жадности, ненасытности и нечистоплотности, часто объединяя их с фуриями; утверждалось, что гарпии нападают на скупцов. Живописец XV века Джованни Беллини в серии панно, иллюстрирующих семь смертных грехов, изобразил гарпию в виде аллегорической фигуры, олицетворяющей алчность, водрузив её на два золотых шара — золотые яблоки Гесперид.

Сейчас некоторые современные авторы, обобщая и соединяя многие из мифов и сказаниях о гарпиях, пишут, что название этих существ происходит от греческого слова «хватаю» или «похищаю», потому что гарпии уносили людей или отнимали у них еду. В некоторых мифах говорится, что когда-то гарпии были прекрасными женщинами; в память о прошлом у них сохранились женские лица и груди. Их причисляли к самым опасным чудовищам подземного царства. Считалось, что гарпии появляются в грозу и ураган, распространяя нестерпимую вонь, подобно хищным птицам стервятникам. Гарпии боялись лишь одного: звуков медных духовых инструментов.

В геральдике фигура гарпии означает «свиреп, когда спровоцирован», но может быть истолкована и как символ порока и страстей (если подразумевается побеждённый враг). См. Гарпия в геральдике.

Отдельные гарпии

• Гарпия. Родила от Борея коней Ксанфа и Подарку.
• Келено (др.-греч. Κελαινώ). Гарпия. Дочь Фавманта и Электры. Она с другими налетает на пиршество Энея и произносит пророчество. Другое её прозвище —- Подарга.
• Никофея (Никотоя). См. Элло. Имя одной из гарпий.
• Озомена. «вонючая». По версии, родила от Тавманта гарпий.
• Окипета (Окифоя, у Гесиода по ссылке Аполлодора Окипода). Гарпия, дочь Фавманта и Электры. Преследуемая Бореадами, достигла Эхинадских островов (Строфад). В «Теогонии» Гесиода Окипета.
• Пода́рга (др.-греч. Ποδάργη, также Подарка). Гарпия. Дочь Фавманта и Электры. Родила говорящих коней Ахилла Ксанфа и Балия от Зефира.
• Элло (Аэлло). Гарпия. Дочь Фавманта и Электры. Её также называют Никотоя или Аеллопода. Когда её преследовали Бореады, бросилась в реку Тигрис на Пелопоннесе, которая зовется Гарпис.. Устрашала спутников Энея. «Аэллоподессин» (ветроногими) названы в «Гимне к Афродите» кони, которые Зевс подарил Лаомедонту.

Литература

• Гарпии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Мифы народов мира. — М., 1991-92. В 2 т. Т.1. — С.266,
• Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. — М., 2001. В 3 т. Т.2. — С.92;
• Джуди Аллен. «Фэнтези. Энциклопедия.» (2007 год)
• [bestiary.us/harpia.php Гарпии] на сайте «Энциклопедия вымышленных существ»

Отрывок, характеризующий Гарпии

Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.