Куимби, Гарриет

Гарриет Куимби
Harriet Quimby
Дата рождения:	1 мая 1875(1875-05-01)
Дата смерти:	1 июля 1912(1912-07-01) (37 лет)

Гарриет Куимби (англ. Harriet Quimby; 1 мая 1875 года — 1 июля 1912 года) была одной из первых американских лётчиков и сценаристом фильмов. В 1911 году Аэроклубом Америки она была удостоена сертификата U.S. Pilot’s, став первой женщиной, которая получила лицензию пилота в Соединенных Штатах. Менее чем через год она стала первой женщиной, которая перелетела через Ла-Манш. Хотя Куимби прожила недолгую жизнь, она оказала большое влияние на роль женщин в авиации.

Ранние годы и начало карьеры

Исторический мемориал был возведен рядом с останками её дома в Аркадии, штат Мичиган, где Куимби родилась. После того как её семья переехала в Сан-Франциско в начале 1900-х, она стала журналистом. В 1903 году она переехала в Нью-Йорк для работы в качестве театрального критика для Leslie’s Illustrated Weekly, где в течение девяти лет было опубликовано более 250 её статей.

Она заинтересовалась авиацией в 1910 году, когда присутствовала на Международном авиационном турнире в Белмонт Парке на Лонг-Айленде в Нью-Йорке и познакомилась с Джоном Мойсантом (англ. John Moisant), известным американским лётчиком и директором летной школы, и его сестрой Матильдой Мойсант (англ. Matilde Moisant).

1 августа 1911 года Куимби приняла решение проверить себя в качестве пилота и стала первой женщиной в США, которая получила сертификат лётчика в Аэроклубе Америки. Матильда Мойсант вскоре последовала её примеру и стала вторым сертифицированным женщиной-пилотом в стране.

Голливуд

В 1911 году Куимби стала автором семи сценариев, которые были сняты в стиле немого кино на Biograph Studios. Все семь были в постановке режиссёра Дэвида Гриффита (англ. David Griffith). В её фильмах снялись такие звезды как: Флоренция Ла Бади (англ. Florence La Badie), Уилфред Лукас (англ. Wilfred Lucas), и Бланш Свит (англ. Blanche Sweet). Куимби снялась во второстепенной роли в одном фильме (Lines of White on a Sullen Sea, 1909).

Vin Fiz

в апреле 1912 года Vin Fiz, подразделение компании Armour Meat Packing Plant в Чикаго, наняла Гарриет представителем новой виноградной воды, Vin Fiz, после смерти Калбрэит Перри Роджерс (англ. Calbraith Perry Rodgers). Её отличительной чертой была фиолетовая одежда лётчика, которая украшала много рекламных плакатов в те дни.

Перелёт через Ла-Манш

16 апреля 1912 года Куимби вылетела из Дувра в Кале. Спустя 59 минут она совершила посадку в 40 км от Кале на пляже в Hardelot-Plage, Pas-de-Calais, став таким образом первой женщиной, перелетевшей через Ла-Манш.

Её достижению уделялось мало внимания в СМИ, поскольку днём раньше произошла гибель Титаника и всё внимание СМИ и общественности было приковано к этому событию.

Смерть

1 июля 1912 года Куимби выступала на Третьем ежегодном Бостонском собрании авиаторов в Сквантум, штат Массачусетс. По иронии судьбы, хотя она получила сертификат, который допускал её к участию в мероприятии, само Бостонское собрание было несанкционированно. Куимби облетела маяк Бостон-Лайт в Бостонской гавани , а затем вернулась и совершила облёт аэродрома. Уильям Уиллард (англ. William Willard), организатор мероприятия, был пассажиром в её совершенно новом двухместном моноплане «Блерио». На высоте 1500 футов (460 м) по неизвестным до сих пор причинам самолёт неожиданно перевернулся. Оба Уиллард и Куимби выпали со своих мест и разбились, в то время как самолёт «скользнул вниз и попал в грязь».

Гарриет Куимби была похоронена на Вудлонском кладбище в Бронксе, Нью-Йорк. В следующем году её останки были перенесены на кладбище в Кензико Валгалла, Нью-Йорк.

Наследие

Восстановлен старый аэродром Rhinebeck (Old Rhinebeck Aerodrome), теперь это музей и самолёт Блерио XI, который носит серийный номер завода Блерио № 56, и регистрационный номер № 60094, это тот самый самолёт, на котором Куимби летала в 1912 году на собрании авиаторов в Бостоне.

Разбившийся самолёт, который сейчас находится в музее «Old Rhinebeck Aerodrome» был найден в сарае в Лаконии (Laconia, New Hampshire) в 1960-х годах и полностью восстановлен в рабочее состояние, скорее всего Коулом Паленом (англ. Cole Palen), основателем ORA’s.

В 1991 году США выпустили почтовую марку с изображением Куимби. Она увековечена двумя историческими мемориалами в Мичигане, один в Колдвотер (англ. Coldwater), а другой на её родине в Манисти Каунтри (англ. Manistee County).

Ссылки

• [www.imdb.com/name/nm0703644/ Harriet Quimby] at The Internet Movie Database (IMDb)

Отрывок, характеризующий Куимби, Гарриет

22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.