Гарриман, Аверелл

Уильям Аверелл Гарриман англ. William Averell Harriman
специальный представитель президента США в Великобритании и СССР
1941 — 1943
посол США в СССР
1943 — 1946
Президент:	Франклин Рузвельт (до 12.4.1945) Гарри Трумэн (с 12.4.1945)
Предшественник:	Уильям Стэндли
Преемник:	Уолтер Смит
посол США в Великобритании
1946
Президент:	Гарри Трумэн
министр торговли США
7 октября 1946 — 22 апреля 1948
Президент:	Гарри Трумэн
Предшественник:	Генри Уоллес
Преемник:	Чарльз Сойер
48-й губернатор Нью-Йорка
1 января 1955 — 31 декабря 1958
Вице-губернатор:	Джордж ДеЛука
Предшественник:	Томас Дьюи
Преемник:	Нельсон Рокфеллер
посол по особым поручениям
1961; 1965—1969
заместитель государственного секретаря США по дальневосточным делам
1963 — 1965
Рождение:	15 ноября 1891(1891-11-15) Нью-Йорк
Смерть:	26 июля 1986(1986-07-26) (94 года) Йорктаун, штат Нью-Йорк
Место погребения:	Арден, округ Оранж, штат Нью-Йорк
Отец:	Эдвард Генри Гарриман
Мать:	Мэри Вильямсон Аверелл
Супруга:	1) Китти Ланье Лоуренс 2) Мэри Нортон Уитни 3) Памела Берил Дигби Черчилль Хэйвард
Партия:	Республиканская партия с 1928 – Демократическая партия
Образование:	Йельский университет
Награды:

Уильям Аверелл Гарриман (англ. William Averell Harriman; 15 ноября 1891, Нью-Йорк — 26 июля 1986, Йорктаун, штат Нью-Йорк) — американский промышленник, государственный деятель и дипломат.

Биография

Родился в семье железнодорожного магната Эдварда Генри Гарримана и Мэри Вильямсон Аверелл. Учился в школе Гротон в Массачусетсе, а затем в Йельском университете, где вступил в закрытое общество «Череп и кости».

В 1909 году вместе с братом получил огромное наследство. В 1911 году братья Гарриманы основали банкирский дом Harriman Brothers & С, получивший в 1931 году после объединения с другим крупным нью-йоркским банком наименование Braun Brothers & Harriman & С. В 1918—1927 годах — председатель Совета директоров Union Pacific Railroad. В 1925—1928 годах был одним из владельцев марганцевой концессии в Грузии.

Политическую деятельность Гарриман начал в 1920-х годах в Республиканской партии, но в 1928 году перешёл в Демократическую партию. Длительное время был советником президента США Рузвельта по финансовым и промышленным делам. В 1937—1939 годах — председатель Совещательного комитета предпринимателей при Департаменте коммерции США.

В марте 1941 году в Лондоне участвовал в переговорах по ленд-лизу. В сентябре 1941 года в ранге посла возглавлял делегацию США на Московском совещании СССР, США и Британской империи. В 1941—1943 годах — специальный представитель президента США в Великобритании и СССР. Отвечал за межсоюзническое взаимодействие по Ленд-лизу. В 1943—1946 годах — посол США в СССР, в течение этого периода часто встречался со Сталиным.

В 1946 году посол США в Великобритании. В 1946—1948 годах министр торговли США. О. А. Трояновский вспоминал, что в 1947 году Сталин заметил о Гарримане, что «этот человек несёт свою долю ответственности за ухудшение наших отношений после смерти Рузвельта». В 1948—1950 годах — координатор плана Маршалла. В 1950—1951 годах — специальный помощник президента Трумэна по внешнеполитическим вопросам, посредник между Персией и Британской империей по вопросу национализации Англо-иранской нефтяной компании (впоследствии British Petroleum).

В 1954—1958 годах — губернатор штата Нью-Йорк.

В 1961 и в 1965—1969 годах — посол по особым поручениям, в 1963—1965 годах — заместитель государственного секретаря США по дальневосточным делам. С мая 1968 по январь 1969 года возглавлял делегацию США на мирных переговорах с представителями Северного Вьетнама в Париже.

Семья

Женился на Китти Ланье Лоуренс, с которой развёлся в 1936 году. Впоследствии женился на Мэри Нортон Уитни, которая оставила своего мужа Корнелиуса Вандербильда Уитни, чтобы выйти замуж за Гарримана. Они оставались в браке до её смерти в 1970 году. Третьей и последней женой Гарримана в 1971 году стала Памела Берил Дигби Черчилль Хэйвард, бывшая жена сына Уинстона Черчилля — Рэндольфа, и вдова бродвейского продюсера Лиланда Хэйварда.

Книги

• Harriman W. A. America and Russia in a changing world: A half century of personal observation. — 1971.
• Harriman W. A. Public papers of Averell Harriman, fifty-second governor of the state of New York, 1955—1959. — 1960.
• Harriman W. A., Abel E. Special Envoy to Churchill and Stalin, 1941—1946. — 1975. — 595 p.

Ссылки

• Данн Д. Часть 5. У. Аверелл Гарриман: 1943—1946 // Между Рузвельтом и Сталиным. Американские послы в Москве / Пер.: М. Гребнев. — М.: Три квадрата, 2004. — С. 299—388. — 470 с.

Отрывок, характеризующий Гарриман, Аверелл

– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»