Гаррисон, Уильям Генри
Уи́льям Ге́нри Га́ррисон (Ха́ррисон; англ. William Henry Harrison, 9 февраля 1773 года, Округ Чарльз Сити, колония Виргиния, Британская Америка — 4 апреля 1841 года, Вашингтон) — американский военачальник, политик и девятый президент Соединённых Штатов (с 4 марта по 4 апреля 1841 года). Гаррисон находился в должности самое непродолжительное время из всех президентов США: он умер через месяц после принятия присяги.
Содержание
Молодость и военная карьера
Гаррисон был последним президентом, родившимся до Войны за независимость и побывавшим в великобританском подданстве. Отец Уильяма, Бенджамин Харрисон, был виргинским плантатором, активно участвовавшим в американской политике. В частности, он подписал Декларацию независимости в 1776 году, а в 1781—1784 годах был губернатором своего штата.
Сам Уильям Генри с 1791 года служил в армии, воевал на границе с индейцами и был адъютантом у генерала Уэйна. Участвовал в войне за Огайо в 1795 году.
В 1798 году вышел в отставку и занялся политикой. Был первым губернатором Территории Индиана (1800—1813). На этом посту занимался расширением поселений англо-американцев и скупкой земель у индейцев, что вызвало протест последних и антиамериканское военное выступление во главе с вождём Текумсе.
Гаррисон прославился как национальный герой в 1811 году, разгромив индейцев в сражении при Типпекану, за которое был сам прозван «Типпекану» или «Старый Типпекану» (англ. Old Tippecanoe). В 1812 году он командовал всеми силами государства против конфедерации Текумсе (поддерживаемого англичанами в ходе англо-американской войны 1812—1814 годов) и разбил его на речке Темзе на территории Канады; Текумсе пал в этом сражении. Подобная победа, одержанная уже не просто над индейцами, но над извечным врагом — британцами, ещё выше подняла престиж индианского губернатора.
Политическая деятельность после войны
Затем был членом палаты представителей (1816—1819) и сенатором (1824—1828) от Огайо. В 1836 году был кандидатом в президенты от партии вигов, но проиграл Мартину Ван Бюрену. Но в следующий раз, в 1840 году, вновь стал кандидатом от оппозиции и одержал полную победу, связанную с тем, что Штаты находились в сильном экономическом кризисе. Вице-президентом с ним был избран Джон Тайлер; их предвыборный лозунг был: «Типпекано и Тайлер тоже» (англ. Tippecanoe and Tyler too)
Президентство
Гаррисон вступил в должность в 1841 году в возрасте 68 лет и был самым пожилым человеком, избранным на пост президента, вплоть до избрания Рональда Рейгана в 1980 году. В день присяги 4 марта погода была очень холодная и ветреная, но президент должен был показать, что он столь же несгибаемый герой, что и тридцать лет назад при Типпекану; он произнёс двухчасовую инаугурационную речь, самую длинную в американской истории, стоя на ветру без шляпы и пальто. Однако вопреки распространённой легенде о том, что воспаление лёгких Гаррисона было следствием простуды в День инаугурации (у него действительно был ринит и под конец речи в паузах он откашливался), опасное проявление болезни произошло только 26 марта после прогулки, в ходе которой президент простыл повторно. К тому времени из-за напряжённого графика работы и почти не прекращающихся приёмов посетителей Гаррисон был физически переутомлён, не имея времени для отдыха, пытался продолжать выполнять обязанности, перенося болезнь «на ногах». В результате он слёг, и банальная простуда перешла в воспаление лёгких и плеврит. Для лечения его врачи применили опиум, касторовое масло, змеиный яд и прикладывали даже и настоящих змей, но это лечение лишь ухудшило состояние президента, который впал в бредовое состояние и скончался в 0 ч. 30 мин. 4 апреля 1841 года от правостороннего воспаления лёгких, осложнённого желтухой и заражением крови. Последними его словами, в бреду, были:
|
Сэр, я хочу, чтоб вы поняли истинные принципы правления. Я хочу, чтоб они осуществлялись, и не прошу ничего другого | 
|
Гаррисон пробыл главой американского государства меньше всех прочих президентов: 30 дней, 12 часов и 30 минут. Он стал первым президентом, умершим в должности.
Интересные факты
- Существует легенда, что смерть Гаррисона на президентском посту стала плодом «проклятия Текумсе».
- Внук Гаррисона Бенджамин также был президентом США (1889—1893). Увидев в день присяги, что идёт проливной дождь, он решил не повторять трагической ошибки деда, и во время произнесения инаугурационной речи его предшественник (и впоследствии преемник) Гровер Кливленд держал над ним раскрытый зонтик. Речь тоже получилась очень длинной, но всё же несколько короче, чем у деда.
Напишите отзыв о статье "Гаррисон, Уильям Генри"
Примечания
Ссылки
- Гаррисон, Генри // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гаррисон, Уильям Генри
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
